Константин Станюкович - Равнодушные Страница 22

И его превосходительство был до некоторой степени искренен, когда, прочитав записку и написав на ней несколько слов карандашом, не без досады воскликнул, обращаясь к жене:

— Ведь этакая дура! Третий раз просит…

— Кто?.. О чем?

— Да эта… княгиня Туманская… Сын ее у меня служит. Балбес балбесом! Так не угодно ли мне дать ему повышение. Его бы выгнать надо, а не то что повышение…

И с этими словами Козельский сунул и конверт и записку в боковой карман, мысленно похвалил себя за то, что так блистательно обманул святую женщину и так вдохновенно оклеветал неизвестных ему княгиню Туманскую и ее сына.

Жена и верила и не верила.

Ее обожаемый Коля так часто бессовестно лгал, что подверг ее веру большим испытаниям.

Но почерк на конверте, и формат, и бумага показались ей похожими на почерк и конверты Ордынцевой, от которой прежде Антонина Сергеевна нередко получала дружеские записочки.

И Антонина Сергеевна, добросовестно желая сделать последнюю попытку к раскрытию истины, совершенно неожиданно проговорила:

— А мне показался почерк знакомым, Коля…

— А что ж… возможно… Почерки часто бывают очень похожие…

И, желая показать, что нисколько не интересуется этим, его превосходительство рассказал забавный анекдот по поводу сходства почерков.

— На почерк Ордынцевой похож… И конверт такой же! — проговорила Антонина Сергеевна, внимательно выслушав анекдот и взглянув в глаза мужа.

Но он их не опустил…

— В самом деле, кажется, похож… Но, слава богу, Ордынцева не имеет дел в министерстве, а сын ее далеко не балбес, а, напротив… очень основательный человек… Ну, до свиданья, Тоня… Пора и в хомут!

И он поцеловал руку жены и ушел в кабинет и струсил уже там, оставшись один.

— Этакий идиот этот швейцар в министерстве! — проговорил он.

Его превосходительство до часу просидел в своем министерстве. Оттуда в вицмундире и со звездой поехал к Кюба, наскоро позавтракал и в половине второго ехал на Выборгскую, рассчитывая, что свидание не продлится более получаса и он к трем часам поспеет на заседание комиссии, в которую он был назначен от своего министерства как человек основательно знакомый с финансовыми вопросами.

Ровно в два часа он отворил своим ключом двери «приюта». Анна Павловна была уже там, торжественно-печальная, хотя и одетая с тем особенным щегольством и с тою рассчитанною на любительский вкус Козельского привлекательностью, которые она считала при посещении «Анютина» такой же необходимой принадлежностью свиданий, какою офицер считает полную парадную форму при представлении по начальству. В этом отношении Анна Павловна с щепетильной добросовестностью исполняла свой «долг» очаровательницы «Никса», и хотя знала, что— сегодня не их определенные два дня в неделю свиданий, — все-таки, на всякий случай, явилась во всем своем великолепии: благоухающая, с подведенными бровями и в кольцах.

— Прости, Ника, что потревожила тебя…

И Анна Павловна подставила свои губы и так прильнула к губам его превосходительства, что тот сперва осовел и затем почему-то взглянул на часы.

— Что такое случилось, Нита?.. Рассказывай!.. У меня только полчаса в распоряжении, и я об этом очень жалею! — подчеркнул Козельский, значительно взглядывая на свою приятельницу. — Ты видишь… я в параде. В три часа я должен быть в комиссии.

— Этот подлец бросил нас!

И Анна Павловна, усевшись на тахту, передала в более или менее извращенном виде о «подлости» мужа, причем уменьшила цифру содержания, обещанного в письме мужа, на пятьдесят рублей.

— Но главное… Он требует дочь… Грозит скандалом… Я не хочу отдавать дочь… Посоветуй, что мне делать, как удержать Шуру… Как заставить его выдать какую-нибудь бумагу…

Эта новость, признаться, не очень понравилась его превосходительству, особенно в виду его далеко не блестящих финансов. И, разумеется, он тем искреннее дал совет не раздражать мужа и постараться войти с ним в соглашение относительно прибавки содержания,

— Твой муж все-таки настолько порядочный человек, что не заставит семью нуждаться.

— А дочь?..

— Лучше отдай ему… Не заводи истории, Нита…

— И Леша то же говорит… И никто за меня не заступится…

Анна Павловна заплакала, и его превосходительство в качестве человека старого воспитания, конечно, счел своим долгом подсесть к ней и постараться успокоить ее горячими поцелуями, прерывая, однако, их, чтобы взглянуть на часы.

Едва ли к счастью для Козельского, времени оказалось еще достаточно, чтобы слезы Анны Павловны успели тронуть мягкое сердце его превосходительства и заставили его хоть несколько успокоить ее легкомысленным обещанием добавлять пятьдесят рублей, если муж откажется их давать.

Спохватился Козельский, что сделал глупость, обязуясь давать своей любовнице, хотя она об этом его и не просила, кроме прежних двухсот семидесяти пяти рублей, еще пятьдесят, только тогда, когда ехал в свою комиссию.

Но там зато он произнес такую блестящую речь о значении и благотворности для страны возможно дешевого кредита, что сам председатель, считавшийся финансовым светилом, после заседания наговорил Козельскому комплиментов и просил побывать на днях.

Через неделю молодой присяжный поверенный привез Анне Павловне форменное обязательство.

— Ваш супруг без всяких разговоров подписал. Просил только, чтобы к завтрашнему дню малолетняя дочь была доставлена к нему! — объявил он.

Из деликатности адвокат не сказал, что Ордынцев, прочитав документ, с брезгливой усмешкой сказал:

— Это, верно, идея сынка… это предусмотрительное обязательство?

Глава девятая

По-видимому, Травинский примирился со своим положением.

По крайней мере после сцены, бывшей вслед за возвращением супругов с журфикса Козельских, он не предъявлял никаких прав, не плакал и не бранился и окончательно переселился в кабинет, не теряя надежды, что Инна одумается и, тронутая его привязанностью, по-прежнему будет если и не верной, то во всяком случае благосклонной женой и не оставит его, не разрушит семьи.

Не в первый раз жена бросала ему в глаза, что не любит его, что он ей противен, не в первый раз сцены, бывшие между ними, оканчивались ссылкой в кабинет. Но ссылки эти были непродолжительны. Он вымаливал прощение истериками и слезами, он так жалобно говорил о своей любви, валяясь в ногах, и так решительно обещал покончить с собой, что возбуждал жалость в безвольной, бесхарактерной Инне Николаевне, и она снова терпела мужа, ничтожество которого сознавала, сознавая в то же время и вину свою перед этим человеком и презирая по временам и себя.

Но теперь Инна Николаевна, казалось, задыхалась в той атмосфере, в какой жила, и муж, глупый, пошлый, неразборчивый на средства, возбуждал в ней отвращение. Не раз она собиралась разводиться с ним, но каждый раз жалела мужа и останавливалась перед вопросом, на что она будет жить с девочкой пяти лет, единственным ребенком, который был у нее? И наконец отдаст ли он дочь?

Эта перемена в молодой женщине была до известной степени результатом встречи с Никодимцевым. Его трогательная почтительная любовь положительно изумляла, и его речи, совсем не похожие на те, которые она слышала у себя в доме, невольно пробуждали что-то хорошее, что-то светлое, дремавшее в ее душе.

И за последнее время она все чаще и чаще думала: как могла она так жить, как жила?

Думала и решительно не могла объяснить себе, почему она вышла замуж за человека ничтожного, которого к тому же не любила и тогда, когда дала ему слово, как она постепенно дошла до настоящего положения, она, неглупая и умевшая, казалось, отличить добро от зла? Бесхарактерность, которую она в себе сознавала, была, конечно, одной из причин, но не все же бесхарактерные женщины идут на такие компромиссы? Значит, было еще что-то другое, и вот это-то другое и было непонятно молодой женщине. Непонятно и в то же время вселяло в ней ужас чего-то рокового, безнадежного, от которого избавиться нельзя. Она обречена на гибель, и нет ей выхода.

И в такие минуты Инну Николаевну охватывало отчаяние.

Муж заметил перемену в настроении жены и в образе ее жизни. Прежнего кабака в доме не было. Обычные посетители стали бывать реже. Обеды и ужины в ресторанах прекратились. Инна Николаевна нередко сидела за книгой и не скучала, как прежде, когда никого не было. Уменьшились и траты на туалеты.

Муж не сомневался, что Никодимцев — любовник его жены, и в то же время недоумевал, что жена нередко бывает мрачна и даже после посещений Никодимцева, которые все учащались.

Все это не нравилось мужу, тем более что Инна Николаевна относилась к нему с презрительным равнодушием и почти не разговаривала с ним. Терпение его истощалось, и он решил показать, что он не тряпка, как она воображает, а мужчина, и серьезно поговорить с женой.