Екатерина Садур - Перелетные работы Страница 22

- А правда, что в твоей квартире живет теперь дворник Валера? спросила розовая пуговица я.

- Да кто его знает, - равнодушно ответила белая пуговица тетя Груша. Может, живет, а может, и нет! Я еще не смотрела.

- Ну так я посмотрю! - сказала пуговица я.

- Ты что! - заворчала пуговица тетя Груша. - Так далеко! Ты заблудишься!

- Троллейбус тридцать один! - выпалила пуговица я. - Я прекрасно помню!

- На улице гололед, ты упадешь, разобьешься, - отговаривала пуговица тетя Груша. - Оставайся дома, Лелечка! Ну что тебе дома-то не сидится?

- Ну не знаю, не знаю... - мялась пуговица я. - А что, и дядя Кирша с тобой?

- Говорят, что он здесь, но мы еще не встречались... Хотя кто знает, где его держат...

Вдруг музыка за стеной смолкла, и раздался шатающийся голос моей мамы:

- Пойдемте, посмотрим на мою Лелечку! Только тихо, она уже спит...

Я выбросила пуговицы на пол, вбежала в свою комнату и прыгнула в кровать.

Через несколько мгновений дверь раскрылась, и на пороге детской появилась моя мама, обутая в черные сапожки. Я зажмурилась, пытаясь казаться спящей.

- Топ, топ, топ! - вбежали черные сапожки в комнату, и следом за сапожками кто-то глухо икнул в дверях.

- Нет, так не пойдет! - прошептала моя мама. - Мы ее просто разбудим! и выбежала из детской в коридор, и следом за ней раздались тяжелые равнодушные шаги.

Наутро я стояла на остановке напротив Оперного театра и ждала троллейбуса номер тридцать один. Мне хотелось узнать, кто сейчас живет на улице Гоголя. Я села в троллейбус, как в прошлый раз, к окну и стала внимательно всматриваться в дорогу. Дорога была той же самой, только переодетая зимой. Березы с заедами стояли в снегу и не боялись мороза. Не хватало только Аленки. Тогда я сделала вид, что она сидит рядом со мной на сиденье троллейбуса, и говорила то за нее, то за себя.

- Хорошо едем, - сказала я.

И тут же ответила за нее:

- Хорошо... - и покачала ногами в такт словам.

Потом я зажала нос двумя пальцами и сказала:

- Следующая остановка "Дом офицеров", - но не успела засмеяться за Аленку, потому что троллейбус остановился и впустил контролера с сумкой через плечо. Он сразу же узнал меня и сразу же пошел ко мне, протискиваясь между стоящими пассажирами. Он оштрафовал меня перед остановкой "Зоопарк", но в этот раз я дала ему пять рублей. Он остался очень доволен.

Я вышла из троллейбуса. Позади меня чернели глубокие ворота рынка с хлипкими звуками гармоники, вырывавшимися на улицу. Впереди виднелся синий забор зоопарка, и рядом с зоопарком, в просвете между домами, начиналась улица Гоголя. Но чтобы попасть на улицу Гоголя, нужно было перейти через дорогу, и я поджидала, когда внизу светофора зажжется зеленый шагающий человечек, намертво запертый в зеленый светящийся кружок.

Позвякивая колесами, подъехал трамвай. Пассажиры, толкавшиеся на остановке, все до одного, исчезли в двух длинных оранжевых вагонах. Больше всех толкался мужчина в черной куртке. В руках он держал сверток, вынесенный с рынка, громко шелестел газетой, но не разворачивал. На мужчину оглядывались и ругались. Неожиданный ветер приподнял краешек газеты, и все увидели, что он держит коровью голову с белыми рогами. Трамвай вытянулся и разбух и с трудом удерживался на рельсах. Когда он тронулся, то в просвете между домами снова показалась улица Гоголя, и я увидела, что давным-давно горит зеленый свет.

Я пошла через дорогу, и с каждым шагом стена зоопарка становилась все ближе и ближе, а вместе с ней приближалась и улица Гоголя с домом семнадцать дробь "а" и квартирой тридцать один. И я уже представляла, как иду мимо качелей с листиком на сиденье и деревьев, под которыми начерчены ровные круги для игры в "ножички", как вдруг раздался громкий плачущий голос:

- Стой, милая! Стой!

Я обернулась. Медленно обходя остановившиеся машины, по дороге шла белая лошадь-тяжеловоз, запряженная в телегу.

- Стой, милая! - умолял мужик, мотал головой и тянул поводья. Его во-лосы отрасли и висели клочьями. Когда он поворачивал голову, клочья волос шлепали его по щекам. Лошадь сонно пробиралась к светофору. Она дошла до светофора и остановилась. Зажегся красный свет, машины поехали, про

нзительно сигналя мне и мужику на телеге и лихо объезжая нас на дороге. Я боялась, что они наедут на меня, они так страшно гудели. Белая лошадь тряхнула головой и потянулась ко мне. У нее были длинные сонные глаза и нежный дрожащий нос. Мужик в телеге кричал: "Пошла, милая! Пошла!"

И она пожалела меня, добрая лошадка! Она развернулась мордой ко мне и встала поперек дороги, и все машины остановились. Она кивнула мне, а я кивнула ей, и она звонко ударила копытом оземь напротив меня. Я шагнула к ней, чтобы погладить ее, как вдруг увидела, что прямо на меня, вырвавшись из ряда машин, летит красный мотоцикл "Ява" с черным чертиком над передним колесом. Чугунный чертик весело подпрыгивал над колесом и, приложив растопыренные ладошки к своему свиному рылу, показывал нос. За рулем мотоцикла сидел юноша Егор. Я еще толком не успела разглядеть лицо, но сразу же узнала его по кровавому надрезу на гладкой щеке. За ним сидела девушка в пушистой шубке, на шубке не было крючков, и поэтому она развевалась на ветру. Девушка увидела меня и с сожалением показала Егору, так, как будто бы не хотела показывать и ее кто-то заставлял. Он молча кивнул ей и уже хотел проехать мимо, но девушка рванулась вперед и дернула руль. Мотоцикл отбросило в сторону, но я успела отскочить. Пронзительно засвистел милицейский свисток. Красная "Ява" унеслась, и девушка печально оглянулась на меня.

Милиционер подбежал к мужику в телеге и стал требовать с него штраф.

- Девчонку-то как! - плаксиво сказал мужик. И тогда они с милиционером закричали и стали указывать пальцами на меня. А я засмеялась над ними и ступила на улицу Гоголя...

В тугом воздухе пролетела муха. Увидев меня, она приостановилась и подумала - садиться мне на лицо или нет, но я махнула рукой, и она отлетела прочь. Окно "Перелетных работ" было распахнуто, из комнаты доносилась музыка, а между "е" и "л" чернел промежуток в одну букву. Я пробежала мимо двора. На качелях никого не было, но они раскачивались - это значит, что с них кто-то только что спрыгнул. Я увидела, что дверь нашего с тетей Грушей подъезда от-крылась, но кто оттуда вышел, я не разглядела. Я споткнулась и упала на руки, и сразу же от удара очень больно защипало ладони.

- Где ты носилась, Лелька? - спросил строгий кашляющий голос.

Голос показался мне знакомым, и я уже хотела приврать, что гуляла за домом, как вдруг вспомнила дорогу с машинами, которую только что переходила, - заплаканное лицо мужика на телеге и оловянное лицо милиционера. Я вспомнила их так ясно, как будто бы они по-настоящему наклонились надо мной. Красные сухие уголки глаз мужика вымокли, и слезы, цепляясь за короткие тугие ресницы, медленно выползли на лицо. Милиционер закричал и замахал на него руками. Я засмеялась в их склонившиеся лица, и тогда их лица покачнулись и растаяли.

- Где ты носилась, Лелька? - повторил строгий голос, и следом за ним второй голос ласково позвал:

- Вставай, Лелечка, вставай! Хватит лежать на асфальте!

Было тепло. Раннее начало осени. Рядом с моей рукой блестело бутылочное горлышко. По улице растеклась капля бензина и переливалась на солнце. Я подняла глаза: мне навстречу торопливо шаркали старенькие сапож-ки "прощай, молодость!" и черные начищенные ботинки.

24 ноября 1996 г.- 11 января 1997 г.

Москва