Армянские мотивы - Коллектив авторов Страница 22

говорили. В первый день я спросила: «Что такое «ахчик», это что-то обидное?» А он, смеясь, закружил меня по огороду и сказал: «Это – девочка! Это ты – наша дорогая девочка, это ты». Ещё он сказал, что невежливо молчать в ответ на приветствие. И я, наученная Карменом, степенно раскланивалась и отвечала: «Барев дзес, барев дзес».

Он очень много рассказывал мне об истории армянского народа, об истории нашей семьи. Кармен был мне и старшим братом, и другом, и учителем. Мы облазили все окрестные горы, заучивая наизусть стихи Егише Чаренца, Сиаманто, Паруйра Севака, Ованеса Туманяна, Аветика Исаакяна. Оказалось, что дед Каро был первым учителем в Карабахе. Был он очень добрым и светлым человеком. И, как исключение из правил, очень высоким. Этот факт был мне в утешение: значит, не я одна – исключение из правил в этой большой семье. Живя то у моря, то в Москве, то в Ленинграде, то на Урале, я часто ощущала себя перекати-полем, сорной травой без роду и племени. На вопросы «кто твои родители?» и «где ты родилась?» я открывала рот и… тут же закрывала. Коротко ответить я не могла, а долгие рассказы – кому они интересны?

От этих скелетов в шкафу

В груди расправляются крылья.

И неочевидное, был ли я,

И снос во вторую графу.

А в лёгких – вишнёвый компот,

И вдох посему невозможен,

Но сбивчиво путь мой изложен,

И воздуха требует рот.

О, вы, чей невольно покой

Из памяти вызвав наружу,

Я больше уже не нарушу,

Махните оттуда рукой.

Актриса немого кино,

И ты – управляющий банком,

И ты – дорогая крестьянка,

Откройте скорее окно.

Я в вашем, нет, в нашем шкафу,

Фигурой почти неизвестной

Займу своё скромное место,

Опять пропуская графу.

Кармен рассказал мне, что Гоарик – это солнышко. И я взглянула по-новому на бабушку. Солнце вставало раньше всех и хлопотоло, хлопотало, хлопотоло. Огромный огород, большой дом, несметные полчища кур, гусей, уток, гости – на всё у неё хватало сил. Раз в неделю бабушка ставила тесто. Во дворе стоял большой круг, на дне которого разжигался огонь. Очень ловко она раскатывала на столе, в огороде, лепёшки. Поддевала их ухватом и лепила на внутренние стенки круга. Через минут десять этим же ухватом собирала их со стенок. Хранились они на холодной большой веранде и всю неделю были такими, будто только что из круга. Круга её жизни, круга судьбы, круга вдовства и старости. И вечного круга любви.

Каждое утро на низеньком каменном заборе стояли несколько крынок с мацони, чашек с тутовником, корзинок с яйцами. Кармен говорил, что это жители в память о первом учителе идут через всю деревню и несут свои нехитрые дары.

Однажды Кармен с таинственным видом надел костюм и куда-то ушёл. Я съела несколько ягод шелковицы, решая, какая слаще, чёрная или белая. Под ногами кружилась большая белая курица. Я топнула ногой, но она не уходила. Погнавшись за ней, я не заметила, что дверь туалета открыта. Курица прыгнула в тёмное прохладное нутро и… исчезла в чёрной дыре навсегда. Прибежали папа и бабушка. Папа свесился в яму, но тщетно. Бабушка посмотрела вдаль и тихо сказала: «Ахчик, ахчик». Но мне уже не было страшно, только немного стыдно.

А Кармен, оказывается, ходил помогать другу в предсвадебных хлопотах.

И назавтра мы все, бабушка, папа, Кармен и я, пошли на свадьбу, вместе со всей деревней. Горы танцевали и пели, молодёжь веселилась, природа ликовала. Люди постарше сидели за длинными столами. Девушки, все до единой, были стройны и грациозны. Все они имели общие черты со мной. Длинные чёрные волосы, смуглая кожа, пушистые ресницы, отбрасывающие тень до середины щёк, нос с горбинкой – вот наш групповой портрет. А парни все невысокие, стройные – настоящие мужчины держались вместе, но взгляды бросали на девушек жаркие и быстрые, как молнии. А красивее всех был мой дядя, Кармен. Завидный жених, он иногда смотрел вдаль так же долго и пристально, как папа и бабушка. Он часто говорил мне: «Посмотри, как прекрасна наша Армения. Я отдал бы за неё жизнь, не задумываясь». Так он и сделал, когда началась война в Карабахе. Не поплясал на своей свадьбе, не понянчил своих детей, не вошёл больше в свой сад на окраине деревни.

Мы уезжали к вечеру. Не знаю как, но вся деревня, узнав об этом, вышла к дому Гоарик, чтобы проводить нас. Бабушка вынесла мешок с морскими камушками и раздавала их детям, каждому по горсти. А потом прижала меня к себе и долго не отпускала. Я вылетела из её объятий и, расправив крылья, обдуваемые тёплым ветром, улетела.

Где бы ни была я, знаю, что в доме этом горит свет, на столе лежат горкой тёплые лепёшки. Земля в саду вся усыпана шелковицей, белой и чёрной. А бабушка Гоарик отошла, но скоро вернётся.

Зима, она всё-таки лучше армян.

Она не заканчивается, как мы на ян.

Она мостит дороги

И не ждёт случайных даров.

Шестого января

В путь опять отправляет волхвов.

Один из них – наш

Прапрапрапрапрадед Гаспар.

Он говорит с нами,

А изо рта клубится пар.

Я умер в Нахичевани

Амаяк Тер-Абраамянц. Россия, г. Москва

Член Союза писателей Москвы.

Публиковался в периодике России, Эстонии, Армении, Украины, в альманахах «Русский стиль» (Германия), «Пражские мосты» (Чехия), «9 муз» (Греция). Автор семи книг прозы (рассказы, романы).

Лауреат литературных конкурсов «Дюк Решилье»-2016 (Одесса, Франкфурт-на-Майне) – «Алмазный Дюк», лауреат Международного конкурса «Гомер»-2017 (Греция) и др.

1

Всё произошло неожиданно: грохот копыт, крики и облако пыли до неба, в котором мелькали лошадиные морды, папахи всадников, чужие друг другу ноги, руки, лица, тени, то знакомые, то незнакомые лица с наполненными бессмысленным ужасом глазами… И никого из своих…

Десятилетний Левон стоял один на сельской улочке. А ведь всего минуту назад они сидели дома на приготовленных для бегства мешках, уже готовые покинуть дом… И пожилой, покорно опустивший плечи отец, и крестящаяся мать с гордым профилем, и два брата, и сестра… И не было только Луйса, жеребца, которого ему подарил отец полгода назад и на