Пантелеймон Романов - Русь (Часть 1) Страница 23

Митенька Воейков, идя от Житникова после часовой беседы с ним, морщился при досадных и позорных воспоминаниях о подробностях этой беседы. Потом, войдя в ворота своей усадьбы и наткнувшись глазами на огромную толпу мужиков, окружавших его балкон, оторопев, замер на месте. У него вдруг упало и испуганно забилось сердце. Почему-то мелькнула нелепая мысль, что они пришли его убить. Он с замирающим сердцем напрягал всю силу своего соображения и не мог никак придумать, зачем они могли прийти к нему в таком количестве. Потом вдруг вспомнил, что он сам же велел их позвать. Но он вовсе не подозревал, что Митрофан сгонит сюда целую деревню.

Митенька свернул с дороги и, обойдя через сад, зашел со стороны черного хода, откуда мужики не могли его видеть.

Увидев Митрофана, выжидательно посматривавшего в сторону ворот, он поманил его пальцем, стоя за углом дома. Митрофан, увидев хозяина, вскинулся к нему руками, как это делают, когда находят того, кого считали без вести пропавшим, и торопливыми плывущими шажками подбежал к нему.

- Ты что, с ума сошел? - сказал Митенька шепотом.

- А что? - удивленно спросил Митрофан.

- Да всю деревню-то пригнал...

- Для разговору пришли, - сказал Митрофан. - Вы сами приказывали.

- Да ведь я тебя просил двух-трех человек привести, а ты...

- Чем больше, тем лучше, - отвечал Митрофан.

- Самый злейший недоброжелатель никогда не додумается сделать того, чего ты каждый раз ухитряешься настряпать, - сказал расстроенно владелец. Что я с ними буду делать? Ну, пойди к ним, скажи, что меня задержали, я сейчас выйду.

Митенька почему-то бегом пробежал на черный ход, в потьмах сеней наткнувшись на пустое ведро, которое загремело и покатилось. Мысленно послав к черту и ведро и Настасью, он вошел в кабинет. Нужно было наскоро сообразить, о чем говорить с народом.

Делать это ему приходилось первый раз в жизни. Хотя он вырос в деревне, около этого народа, пользовался трудами рук его, а потом вся юность его была высшим служением этому народу и искуплением перед ним своей исторической вины, но, несмотря на это, Дмитрию Ильичу никогда не приходилось близко соприкасаться с народом и говорить с ним.

При встрече с знакомыми мужиками у него, правда, находилось в запасе несколько фраз и вопросов, которые давали возможность поддержать дружеский соседский разговор минут на пять. Вопросы эти касались большею частью обычных тем: состояния погоды весной, летом и предполагаемого урожая. Иногда, - впрочем гораздо реже, - разговор принимал другой харак-тер, если мужичок жаловался на какого-нибудь помещика, обидевшего его. Тогда Митенька всегда принимал сторону мужичка и говорил, что все помещики эксплуататоры, пьющие кровь из народа, и что народ только тогда начнет жить и развиваться, когда сбросит их с своей шеи.

Иногда такой разговор возникал при встрече с незнакомым мужичком.

- А вы, стало быть, не помещик? - спрашивал мужичок.

- Какой же я помещик, - говорил Митенька, - что угодно, только не помещик.

- А откуда сами-то будете?

- Да вон, из усадьбы, - отвечал Митенька.

- Из Воейковской... так как же не помещик?.. - говорил мужичок и сейчас же замолкал, как замолкает проштрафившийся человек. А Митенька, покраснев до корней волос и растеряв-шись, тоже не знал, что сказать. "Как им объяснить, чтобы они поняли раз навсегда, что я не помещик, никто..." думал он, морщась иногда после такой беседы. Затруднение было оттого, что слишком низка была ступень сознания народа, чтобы понять его, Дмитрия Ильича. Причем у него всегда было чувство вины перед мужиком еще и за то, что умственный труд его, культур-ного человека, был, несомненно, легче физического труда мужика, не только легче, а был прямо баловством в сравнении с тем напряжением сил, какое делал мужик. И Митенька иногда неволь-но делал утомленное лицо, если встречался с кем-нибудь за садом во время своего уединения и умственной работы, чтобы не думали, что это ему достается легко. Но лицо еще можно было сделать утомленным, а дворянские руки, не знавшие никогда работы, трудно было в момент такой неожиданной встречи превратить в трудовые и мозолистые.

В последнее время он избегал всяких бесед даже один на один, так как чувствовал некото-рую робость и тревогу, что, если разговор затянется, вопросы о весне, урожае иссякнут и ему не о чем будет больше спрашивать. Это чувство было похоже на то, какое он испытывал на балах, когда боялся, что не найдет, о чем говорить со своей дамой.

А теперь вдруг Митрофан ему удружил, согнав целых две слободы мужиков. Конечно, он культурный, интеллигентный человек, соль земли, ее мозг, и ему было что противопоставить их слепой силе. И к тому же в новой полосе жизни ему легче было защищать перед ними свое право на жизнь, право, которого у него не было в старой жизни с ее отречением от личного блага во имя блага большинства. Теперь он прямо мог сказать, что он такой же человек, как и они, что он тоже хочет жить, иметь свое место на земле. Хотя его место было несколько больше, чем у них, даже взятых в совокупности, но это не его вина, а вина государства и исторических условий.

- С чего же начать? - спросил себя Митенька, потирая лоб. - Может быть, так и начать с исторических условий, в которых развивается общество, а потом...

- Я им объяснил, - сказал Митрофан, просунувшись боком и плечом в дверь.

Митенька с досадой оглянулся на него.

- Хорошо, хорошо, не мешай. - И вдруг увидел, что потерял нить мысли. Пошершавив по своей привычке в затруднении макушку ладонью, он выглянул из-за шторы на собравшийся народ и на цыпочках отошел.

- Да почему их все-таки так много?

- Две слободы согнал, - сказал Митрофан, высморкавшись в сторону и утерев нос рукой.

- С ума сошел, - сказал Митенька, - ты бы еще в соседнюю деревню сбегал, оттуда привел.

- Чего?..

- Так, ничего... усерден, когда не надо.

Митрофан, пожав плечами, сделал руками такой жест, который говорил, что на этого человека сами святые угодники не угодят, и отошел к притолоке.

Митеньку вдруг охватил страх при мысли, что он выйдет к мужикам и забудет, с чего на-чать. Он с лихорадочной торопливостью стал перебирать в уме, какое будет начало, и с ужасом человека, которого огромное собрание ждет уже давно для доклада, а у него все перепуталось в голове, - увидел, что он действительно не знает, с чего он начнет. Он торопливо схватил бумажку, чтобы наскоро набросать приблизительный конспект.

- "А" большое - человеческое общество, "а" маленькое - исторические условия, "б" маленькое - разнородность интересов и необходимость соглашения, контакта и компромисса, "в" маленькое - индивидуум... - Он хотел еще что-то написать, но остановился. - Это уже будет "Б" большое, сказал он себе, пожав плечами. - Все это заранее нужно было обдумать! теперь вот все спуталось в какой-то клубок: "Б" большое, "б" маленькое... и при чем тут эти "б" и на каком языке с ними говорить? Поймут они тебе и компромисс и контакт...

Оглянувшись с отчаянием затравленного человека, он увидел, что Митрофан все еще стоит у притолоки и часто заглядывает назад в дверь. Митенька вскочил, пошершавил макушку, хотел что-то сказать Митрофану, но, махнув рукой, сел и опять сейчас же встал. У него мелькнула мысль, что выходить сейчас к народу и противопоставлять ему свою моральную силу, не приго-товивши конспекта, было нелепо и грозило кончиться скандалом и позором. Тем более что под влиянием мысли, что мужики ждут, а Митрофан торчит над душой у притолоки, у него малень-кие буквы окончательно перепутались с большими.

Остановившись посредине комнаты и бросив какой-то странный взгляд на раскрытое в сад окно, он сделал было к нему неожиданно быстрое движение, но оглянулся с досадой и ненавис-тью на Митрофана и остановился.

Митрофан, глядя с выжидательным вниманием на барина, ждал, - как ждет подмастерье мастера, находясь с ним в его святая святых, куда закрыт доступ всем непосвященным, - ждал, когда все приготовления будут окончены и мастер выйдет к народу. Но вместо этого мастер вдруг решительно подошел вплотную к Митрофану и сказал:

- Вот что!.. Мне сейчас некогда с ними разговаривать, мне нужно идти к Елагину, снести ему деньги. Я вернусь часа через два.

- На лошади можно...

- Не перебивай, когда говорят. А ты пойди передай им, что я хочу жить с ними по-соседски, не буду на них подавать жалобы, потому что принципиально против всяких жалоб, лишь бы оставили меня в покое.

- В покое?.. - сказал Митрофан, взявшись за бороду, потом вскинув глаза на барина. - Это можно. Так, значит, и сказать, что жалобу не будете подавать?

- Так и сказать, - повторил Митенька, - только как-нибудь там своими словами, чтобы они поняли.

- Это можно, - сказал Митрофан и, захватив со стула шапку, пошел к народу.

- Да! потом позови сейчас же плотников, начинай с ними ремонт, а я вернусь и укажу, что дальше делать.

- Это можно, - сказал Митрофан и ушел.