Алексей Писемский - В водовороте Страница 23

Бедная княгиня, услыхав, что Елена у них в гостях, не выдержала и вознамерилась завтра же непременно и решительно объясниться с мужем.

– Ну, хорошо, ступай! – отвечал князь все с той же досадой.

Горничная хотела было уйти, но к ней обратилась Анна Юрьевна:

– Скажи княгине, что я сейчас зайду к ней проститься.

– Слушаю-с! – отвечала горничная и ушла.

Анна Юрьевна начала прощаться с хозяином и с гостями его.

– Заходите, пожалуйста, ко мне, – сказала она Елене гораздо уже более искренним голосом, чем говорила ей о том прежде. Елена в этот раз показалась ей окончательно умной девушкой. – Надеюсь, что и вы меня посетите! – присовокупила Анна Юрьевна барону.

– Сочту для себя за величайшую честь, – отвечал тот, с почтением поклонившись ей.

Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.

– Ты восхитительна сегодня была!.. Обворожительна!.. – говорил он, крепко прижимая своей рукой руку Елены к себе.

– Вот как, восхитительна, – говорила та, отвечая ему таким же пожатием.

– Что удивительнее всего, – продолжал князь, – все эти умные женщины, так называемые bas bleux[72], обыкновенно бывают некрасивы, а в тебе четыре прелести: ум, образование, красота и грация!

– Ну да, совершенство природы. – отвечала с усмешкою Елена, – погоди, узнаешь много и пороков во мне! – прибавила она серьезнее.

– Я пока один только и знаю, – подхватил князь.

– А именно?

– Ревность.

– Ну, это не порок, а скорее глупость, – отвечала Елена.

– Je vous salue, messieurs, et bonne nuit![73] – заключила она, оставляя руку князя и кланяясь обоим кавалерам.

В это время они были уже около самой дачи Жиглинских.

– Adieu! – сказал ей с чувством князь.

– Adieu! – повторил за ним с чувством и барон.

Елена скрылась потом в калиточку своего сада, друзья же наши пошли обратно домой.

– Как вы находите сию девицу? – спросил князь после некоторого молчания.

– Я умней и образованней женщины еще не встречал! – отвечал барон, по-видимому, совершенно искренно.

– Я думаю! – произнес самодовольно князь.

– Уверяю тебя! – подтвердил еще раз барон и, присвистнув, сбил своей палочкой листок с дерева.

X

На другой день, часов в двенадцать утра, князь ходил по комнате жены. Княгиня по-прежнему сидела неодетая в постели, и выражение ее доброго лица было на этот раз печальное и сердитое. Объяснение между ними только что еще началось.

– Как это было глупо вчера с вашей стороны, – начал князь, – прислать вдруг горничную сказать нам, как школьникам, чтобы не шумели и тише разговаривали!..

– Но я больна – ты это забываешь!.. – возразила ему княгиня.

– Ничего вы не больны! – сказал с сердцем князь.

– Как не больна? – воскликнула княгиня с удивлением, – ты после этого какой-то уж жестокий человек!.. Вспомни твои поступки и пойми, что не могу же я быть здорова и покойна! Наконец, я требую, чтобы ты прямо мне сказал, что ты намерен делать со мной.

– Как что такое делать? – спросил князь.

– Так!.. Тебе надобно же куда-нибудь девать меня! Нельзя же в одном доме держать любовницу и жену!

Князь при этом слегка только побледнел.

– Я любовницы моей не держу с вами в одном доме! – проговорил он.

Этот ответ, в свою очередь, сильно поразил княгиню: она никак не ожидала от мужа такой откровенности.

– Но все равно: она в двух шагах отсюда живет, – проговорила она.

– Нет, дальше, в целой версте!.. – отвечал насмешливо и как бы совершенно спокойно князь.

– Но научите же, по крайней мере, меня, – продолжала княгиня, и в голосе ее послышались рыдания, – как я должна себя вести; встречаться и видеться с ней я не могу: это выше сил моих!

– Не видайтесь, если этого вам не угодно, – сказал князь все тем же тоном.

– Но она бывает у нас! – возразила княгиня. – Следовательно, я должна убегать и оставлять мой дом.

– Не бывать она у нас не может, потому что это повлечет огласку и прямо даст повод объяснить причину, по которой она у нас не бывает! – проговорил князь.

– Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, – сказала княгиня, – а вам не жаль видеть бог знает какие мои страдания!

– Ваши страдания, поверьте вы мне, слишком для меня тяжелы! – начал князь, и от душевного волнения у него даже пересохло во рту и голос прервался, так что он принужден был подойти к стоявшему на столе графину с водой, налил из него целый стакан и залпом выпил его.

– Мне очень вас жаль, – продолжал он, – и чтобы хоть сколько-нибудь улучшить вашу участь, я могу предложить вам одно средство: разойдемтесь; разойдемтесь, если хотите, форменным порядком; я вам отделю треть моего состояния и приму даже на себя, если это нужно будет, наказанье по законам…

Такое предложение мужа княгиню в ужас привело: как! Быть разводкой?.. Потерять положение в обществе?.. Не видеть, наконец, князя всю жизнь?.. Но за что же все это?.. Что она сделала против него?..

– Нет, князь, я не желаю с вами расходиться, – проговорила она, и рыдания заглушили ее слова.

– Отчего же? – спросил князь каким-то трудным голосом.

– Оттого… оттого… – рыдания княгини все усиливались и усиливались, – оттого, что я, несчастная, люблю еще вас! – почти прокричала она.

Князь при этом потемнел даже весь в лице: если бы княгиня продолжала сердиться и укорять его, то он, вероятно, выдержал бы это стойко, но она рыдала и говорила, что еще любит его, – это было уже превыше сил его.

– Пощадите и вы меня тоже! – едва выговорил он и, растирая грудь, подошел к открытому окну, как бы затем, чтобы вдохнуть в себя свежего воздуха.

Такое проявление чувства в муже княгиня сейчас же подметила, и это ее порадовало: рыдания ее стали мало-помалу утихать.

– Но, может быть, ты когда-нибудь разлюбишь ее и полюбишь меня снова, – проговорила она уже вкрадчивым голосом.

– Нет, я ее не разлюблю! – отвечал князь, продолжая смотреть в окно.

Слова эти опять оскорбили и огорчили княгиню.

– Как она очаровала тебя, но чем, я желала бы знать? – проговорила она.

Князь молчал.

– А что, если я сама кого полюблю, как тебе это покажется? – присовокупила княгиня уже внушительным тоном: она, кажется, думала сильно напугать этим мужа.

– О, ты тогда такое ярмо снимешь с души моей! – произнес он.

– Так, стало быть, ты в самом деле желаешь этого? – спросила княгиня стремительно.

– Очень желаю! – отвечал князь глухо.

– Благодарю за позволение, и теперь действительно какого мне ждать возвращения от вас, когда вы таким образом третируете меня?

– Но чем же я вас дурно третирую? – спросил князь, повертываясь лицом к жене.

– Тем, что мы горничной, я думаю, не желаем в доме иметь с такими милыми качествами, а вы хотите, чтобы у вас жена была такая.

– Ну, в этом случае мы никогда с тобой не столкуемся! – сказал князь и не хотел более продолжать разговора об этом.

Княгине, разумеется, и в голову не приходило того, что князь разрешает ей любовь к другому чисто из чувства справедливости, так как он сам теперь любит другую женщину. Она просто думала, что он хочет этим окончательно отделаться от нее.

– Объяснение наше, полагаю, кончилось? – проговорил он, протягивая княгине руку.

– Если хотите, кончилось! – отвечала она с грустной усмешкой и пожимая плечами.

– И надеюсь, что вы скоро выздоровеете? – присовокупил князь.

– Не знаю! – отвечала княгиня.

Князь ушел.

Княгиня после его ухода сейчас же встала с постели и начала ходить по комнате. Она как бы мгновенно выросла душой: в том, что муж ее не любил, княгиня больше не сомневалась, и, в отмщение ему, ей ужасно захотелось самой полюбить кого-нибудь. Но кого же? Разве барона? Тем более, что он в нее был прежде влюблен так, что она даже не желала его приезда к ним в Москву именно из опасения, что он будет ухаживать за ней; а теперь – пусть ухаживает! Она сама даже ответит на его чувства и посмотрит, как этим снимет тяжелое ярмо с души князя: тонкое чувство женщины, напротив, говорило в княгине, что это очень и очень не понравится князю. Чтобы начать приводить свой план в исполнение, княгиня тут же позвала горничную, оделась; мало того, постаралась одеться щеголевато, велела себе вынести кресло на террасу и вышла туда, чтобы сейчас же послать за бароном, но, сверх всякого ожидания, увидала его уже гуляющим в их небольшом палисадничке. По странному стечению обстоятельств, барон в эти минуты думал почти то же самое, что и княгиня: в начале своего прибытия в Москву барон, кажется, вовсе не шутя рассчитывал составить себе партию с какой-нибудь купеческой дочкой, потому что, кроме как бы мимолетного вопроса князю о московском купечестве, он на другой день своего приезда ни с того ни с сего обратился с разговором к работавшему в большом саду садовнику.