Волшебник - Колм Тойбин Страница 23

Своему двойнику он дал имя Бекерат. Низкорослый, борода клинышком, желтоватый цвет лица. Педантичный. Прежде чем заговорить, он делал короткий вдох через рот, – черта, которую Томас подсмотрел у Йозефа Лёра.

Фрау Ааренхольд, мать близнецов, была маленькой, преждевременно состарившейся женщиной, говорившей с акцентом. Ее муж был богатым шахтовладельцем. Бекерат, который собирался жениться на дочери семейства, считал себя протестантом, в то время как Ааренхольды придерживались иудаизма.

Во время обеда, который стал центральным событием рассказа, Бекерат ощущал нарастающую неловкость. Когда Зигмунд принялся насмехаться над общим знакомым, который не знал разницы между классическим костюмом и смокингом, Бекерат обнаружил, что тоже ее не знает.

Когда разговор коснулся искусства, Бекерат и вовсе смутился.

Посыпая сахаром ананас, Зигмунд попросил у Бекерата разрешения вместе с сестрой тем же вечером посетить представление «Валькирии». Бекерат, который не возражал, добавил, что не прочь к ним присоединиться, но близнецы заявили, что хотят в последний раз перед свадьбой побыть вдвоем.

После спектакля, зная, что дом пуст, Зигфрид пошел в свою комнату, уверенный, что сестра последует за ним. Когда она вошла в спальню, Зигфрид сказал, что, поскольку они одно целое, тот опыт, который сестре предстоит пережить с будущим мужем, станет и его опытом. Она поцеловала его в закрытые веки, он припал поцелуем к ее горлу. Они целовали друг другу руки. Брат и сестра таяли от нежности, и вскоре нежность сменилась бурной страстью.

Томас заканчивал рассказ в спешке, понимая, что стоит ему остановиться, и его начнут терзать сомнения. Он не сказал Кате, о чем его новый рассказ, и, дописав последнее предложение, отложил рукопись в сторону. Прингсхаймы не одобрят, что он вывел их евреями.

Некоторое время спустя, внеся правку, Томас показал рассказ Кате и был удивлен ее спокойствием.

– Мне понравилось. Люблю, когда ты пишешь о музыке.

– А тема?

– Сам Вагнер ее использовал. Разве ты виноват, что последовал по его стопам?

Катя улыбнулась. Она не могла не заметить сходства между семьей Ааренхольд и собственной, думал Томас, однако, судя по всему, ее это ничуть не смутило.

Спустя несколько дней Катя сообщила ему, что рассказала о его новом сочинении матери и брату и они приглашают его прочесть рассказ после ужина.

Томас спрашивал себя, не хочет ли Катя таким способом предупредить его, надеясь, что он не осмелится прочесть рассказ перед ее семьей и отложит публикацию? Впрочем, он уже решил отослать рассказ в журнал, так пусть они услышат его первыми.

Он листал рукопись в гостиной, когда к нему присоединились Катя с Клаусом. Они сдвинули кресла, а их мать села поодаль.

Томас откашлялся, глотнул воды и начал читать. Клаус, несмотря на разговоры о мужских поцелуях, был невинной душой. Он уже никогда не будет прежним, когда я закончу, мстительно подумал Томас. Однако мать Кати вполне способна вскочить и с криком отвращения выбежать из комнаты, призывая мужа, мать и служанку.

Поскольку слушатели были знакомы с сюжетом «Валькирии», при упоминании имен близнецов они одобрительно хмыкнули и продолжали выражать вслух свое одобрение, когда выяснилось, что герои собрались посетить оперу.

Огонь трещал, слуги входили и выходили, а Томас с выражением зачитывал места, которые не могли оскорбить слушателей. Несмотря на всю решимость, когда он добрался до рискованных мест, смелость ему изменила. Томас пропустил несколько абзацев и быстро проскочил сцену, где близнецы счастливо соединялись, выбросив пару фраз там и тут. Закончив читать, он подумал, что слушатели утратили нить повествования.

– Это восхитительно, к тому же превосходно написано, – подала голос мать Кати.

– Это ты научила его понимать оперу? – спросил Клаус у Кати.

Вскоре он отослал рукопись «Крови Вельзунгов» в журнал «Нойе Рундшау», который без лишних слов поставил рассказ в январский номер. После чего рассказ совершенно вылетел у него из головы, ибо подошло Катино время рожать первенца.

Никто не подготовил его к агонии, через которую пришлось пройти Кате в ночь родов. Когда ребенок появился на свет, он почувствовал облегчение и одновременно понимание, что Катя никогда уже не будет прежней. То новое знание, которое она приобрела, навсегда останется с ней.

Это была девочка, которую назвали Эрикой. Томас хотел сына, но написал Генриху, что, возможно, наблюдение за тем, как девочка будет расти, заставит его лучше понимать другой пол, ибо, несмотря на свой женатый статус, в женщинах он разбирался плохо.

В первые месяцы частые визиты родителей жены, которые души не чаяли в ребенке, заставили Томаса отказаться от публикации, несмотря на то что рассказ о близнецах был уже в печати. Он боялся, что, прочтя его, тесть и теща оскорбятся, узнав в героях себя. Он все еще волновался, когда встретил молодого издателя, который успел прочесть рассказ и, задыхаясь, сообщил ему, что другие тоже прочли.

– Мы считаем, это очень смело – написать рассказ о близнецах, будучи женатым на такой сестре! – воскликнул редактор. – Мой приятель спрашивает себя: это ваше богатое воображение тому виной или вас угораздило породниться с самым экстравагантным семейством в Мюнхене?

Однажды вечером, вернувшись от родителей, Катя сообщила ему, что ее отец в гневе и желает немедленно видеть зятя.

До сих пор он ни разу не заходил в кабинет тестя. Книжные полки с одной стороны были от пола до потолка уставлены книгами по искусству, с другой стояли переплетенные в кожу тома. С обеих сторон рядом с полками располагались стремянки. Стена за письменным столом была украшена итальянской майоликой. Пока Томас изучал изразцы, тесть спросил, как его угораздило написать этот рассказ.

– Люди судачат. По-моему, это отвратительно.

– Рассказ не будет опубликован, – сказал Томас.

– Какая разница? Его уже прочли. Знай мы, что вы исповедуете подобные взгляды, вас никогда бы не пустили на порог этого дома.

– Какие взгляды?

– Антисемитские.

– Я не исповедую антисемитских взглядов.

– Это ваше дело, нас это не касается. Но нас волнует, что человек, выдающий себя за нашего зятя, вторгается в нашу частную жизнь.

– Я и есть ваш зять.

– Вы – низшее существо. Клаус намерен вас поколотить.

Мгновение Томас размышлял, не спросить ли Альфреда, как поживает его любовница.

– Вы можете гарантировать, что этот оскорбительный пасквиль не появится ни в одной газетенке? – спросил его Альфред Прингсхайм.

Томас поднял глаза и пожал плечами.

Тесть отвел