Душа - Алиса Селезнёва Страница 23

***

Когда я вернулась в квартиру, Ромка, лёжа на кровати, смотрел телевизор. Закрытый ноутбук стоял в углу, рядом валялось несколько учебников и тетрадей. Значит, занимался… Я улыбнулась, подошла ближе и совсем как у «Демидыча» присела на край кровати. Мне больше не хотелось взвешивать за и против. Я устала, перегорела и вымоталась, а потому, упав на подушки, вытянулась во всю длину и прижалась к Ромке. Прижалась так, чтобы между нами оставалось чуть-чуть места.

– Где ты сейчас? – вдруг произнёс он и посмотрел на потолок. – Почему-то мне кажется, что в раю.

– Конечно, в раю, – засмеялась я, жалея, что не могу пригладить его вихрастую чёлку. – Когда ты рядом и не хулиганишь, я в раю…

Вы, наверное, считаете, что между нами всё и всегда было идеальным? Смею вас расстроить: не всё и не всегда. Мы сорились, ссорились часто и, бывало, с пеной у рта, но это не мешало нам снова и снова возвращаться друг к другу…

В две тысячи седьмом году снег выпал рано. Уже к первым числам ноября были занесены все дороги, а по обочинам стояли сугробы в человеческий рост. Соседи с машинами жаловались на коммунальщиков и проклинали правительство, а я улыбалась, сжимая одной рукой томик стихов Ахматовой, а другой – горячие Ромкины пальцы. Мы сидели на подоконнике и отчаянно делали вид, что читаем. Марафон «Звёздных воин» подошёл к концу ещё вчера, а сегодня мы отмечали последний день каникул, играя в игру «Кошка министра» и попивая молоко с печеньем.

– Мне нужно уйти ненадолго.

Папа так резко заглянул в гостиную, что я едва не уронила Ахматову в свою кружку. Хорошо, что Ромка успел поймать её, едва заметно коснувшись ладонью моего обнажённого предплечья.

– Ненадолго. Минут на пятнадцать, – повторил папа, сделав ударение на последнем слове.

Я кивнула, он выдавил вялую улыбку. Было заметно, что уходить ему явно не хочется.

– Мы будем читать, – заверила я и помахала перед папиным носом «Записками юного врача». Ромка плотно сжал губы, чтобы не рассмеяться. Как только в замочной скважине провернулся ключ, он набросился на меня с дикими поцелуями.

– Ладно-ладно, не буду больше, – пообещал он, как только я начала уворачиваться. – Уже закончил, видишь?

В капитулирующем жесте он даже поднял руки над головой, но я всё равно слезла с подоконника. Нет, дело было не в том, что мне не нравилось целоваться. Очень даже нравилось, но иногда Ромка перегибал палку, и это «иногда» в последнее время стало проявляться слишком часто, особенно, если папа по каким-то причинам уходил из дома.

– Что-то не так? – нахмурившись, спросил он, когда я села в кресло и включила телевизор.

– Не так.

– Расскажешь?

– Мне не нравится, когда ты это делаешь?

– Что это?

Он чуть приподнял брови. Я прикусила губу, не зная, как сказать, что «это» означало лапать меня за грудь.

– Нам по шестнадцать лет.

– Мне через неделю будет семнадцать.

– Я уже купила тебе подарок.

– Хорошо, я понял. – Он спрыгнул с подоконника и, сжав мои запястья, заставил встать и посмотреть в глаза. – Больше никаких рукоблудий. Честно-честно. Что поделать? Сам себе выбрал строгую девушку.

– То-то же, – я щёлкнула его по носу, а потом крепко обняла. По правде говоря, я боялась, что он обидится или начнёт специально задирать меня фразами вроде: «Ну, тогда докажи, что любишь меня», но всё обошлось. В тот вечер обошлось…

Правда, на следующий день Ромка заболел и не пришёл в школу. Утром выяснилось, что у него бронхит, причиной которого стала вечно не застёгнутая куртка. На занятия я пошла одна, а вечером собиралась проведать его, но папа попросил меня остаться. Из школы он вернулся раньше, а по пути домой встретил соседа с дачи.

Соседа звали Вовой Стариковым. Рослый, белобрысый паренёк, на два года старше меня, приходился единственным сыном Анфисе Стариковой, председателю деревни, в которой жила тётя Глаша.

Вовку забрали в армию ещё летом, но послужить Родине, как следует, не дали. Высокий и красивый, он попал в Кремлёвский полк, но от бесконечного марширования начал хромать. О себе дал знать старый перелом на левой ноге, который он схлопотал лет восемь назад, гоняя на отцовском мопеде. Вовку комиссовали – поездом он добрался до нашего города, но на электричку до деревни опоздал, вот папа и оставил его у нас в гостях на день. Точнее, на ночь.

– Наташа, покажи Володе город. Сходите в кино или в галерею, – миролюбиво попросил папа, ставя чайник на плиту. – Я бы сам сходил, но ты же знаешь, ноябрь – это месяц ассоциальных семей. Не знаю, во сколько мы сегодня с Галиной Ивановной от Галимзяновых вернёмся.

Я вздохнула. Галина Ивановна два месяца назад стала нашим новым социальным педагогом. Худенькая, тихая девушка, лет на шесть старше меня, с большими оленьими глазами и белыми кудрями, как у Барби. Папа, конечно, мог бы и не помогать ей, но через неделю-другую таких гуляний по Галимзяновым и не только по Галимзяновым она бы уволилась, школа бы опять осталась без соцпедагога, а директор побитой собакой всё равно бы приползла за помощью к папе. Ему бы в любом случае пришлось разгребать эти дела, но уже в одиночку.

– А как же Ромка? – Отказывать папе не хотелось, но Рамку было жаль ещё больше.

– Так у него температура почти тридцать девять градусов. Куда ты пойдёшь? Оксана Леонидовна просила дать ему поболеть спокойно.

Я вздохнула и поглядела на Вовку: тот заискивающе оголил зубы.

Мы вышли из подъезда около пяти, а в девять уже вернулись домой. Заскочили в музей, поглазели на скелет мамонта, взяли билеты на третьего Шрека и немного прогулялись по скверу. В снежки не играли. В снегу не валялись. Лишь в самом конце, перед тем, как зайти в подъезд, Вовка вдруг поцеловал меня в щёку и поблагодарил за прекрасный вечер.

– Спасибо тебе. – Он засмеялся и похлопал мой капюшон. – Давно так не веселился. А то в деревне, то сенокос, то заготовки.

– Хорошо, – я кивнула. – Приезжай ещё – повторим.

В подъезд мы зашли вместе. Папа уже вернулся и вовсю чистил картошку для жарки. Сняв куртку и сапоги, я побежала ему помогать.

Перед сном я позвонила Ромке. Голос у него был