И нас пожирает пламя - Жауме Кабре Страница 23

до того ему было, поскольку над ним уже сгустилась тьма. Наступали сумерки. Тут послышался шум мотора быстро приближавшегося автомобиля. Кабаненок на всякий случай спрятался за деревьями, глядя и чуя, как это чудовище остановилось, из его недр вышел человек, оглядел застывших без движения людей и обматерил их, почти не уделяя внимания членам семьи Кабаненка, неподвижно лежащим на асфальте. Туман становился все плотнее и плотнее, и, помолчав немного, новоприбывший раздраженно выругался, прижал к уху какой-то плоский и темный предмет и скрылся в своей машине. Автомобиль снова затарахтел и исчез в том же направлении, откуда приехал, «мухой», как любил говорить Кабанчик Третий. А когда все стихло, Кабаненок вернулся туда, где его семейство внезапно решило уснуть, и понюхал Кабанчика Третьего, самого расторопного: тот, как всегда, не обратил на него внимания. Потом он понюхал Свинку Первую, самую рассудительную, и сказал ей, Свинка, ты спишь? А как же грязевые ванны? А, Свинка? А потом подошел к Кабанчику Второму, сладкоежке, и увидел, что тот тоже спит. Тогда Кабаненок, уже изрядно встревоженный, еще раз приблизился к Лотте и сказал ей на ушко, мама, вставай. Но Лотта даже не пошевелилась, и Кабаненок, до крайности перепуганный, прошептал ей на ухо, это рагу, мама?

* * *

На кухне воцарилось затяжное молчание. Глаза доктора Марлен блестели, и она сказала, ты все это сразу вспомнил?

– Да. Одним духом.

– Похоже, я не такой плохой доктор. Можно потянуть за одну ниточку, найти Томеу, и если мы его отыщем…

– Он умер. Как минимум, так сказала Бовари. Если ей верить.

– Черт. А сеньора? Ты помнишь, где ее дом?

– Нет. Я не знаю, куда мы ездили, хотя он так и стоит у меня перед глазами. И лицо этой женщины, когда Томеу едва ее не задушил, а она выплюнула мне в лицо, получай, in girum imus nocte[38].

– Не поняла.

– Это сказала мне сеньора. Сейчас я вспомнил, что это было. Откуда-то из глубины всплыло.

– Только что это за белиберда?

Измаил, сидевший у стола, взял тетрадку и записал в ней «in girum imus nocte».

– Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Что эта старая дама над вами подшутила. Над Томеу и над тобой.

– Нужна недюжинная смелость…

Доктор Марлен с трудом приподнялась, как будто ей тяжелых усилий стоило встать с кресла. Поглядела через плечо Измаила на лист бумаги. Нетерпеливо перевела дыхание и проворчала, тебе не кажется, что код состоял бы из цифр?

– А мне откуда знать?

– Да еще и не разберешь ни хрена.

– Что ж ты ругаешься.

– Ты меня утомил, надоел до чертиков, только и мечтаю, что от тебя избавиться.

– Будет сделано, доктор. Раз я вас утомил, надоел до чертиков и вы только и мечтаете, что от меня избавиться… завтра с утра я отчалю.

– Отлично.

– Просто меня выбило из колеи, что я оказался соучастником убийства, – прошептал он, словно боясь, что его услышит кто-нибудь еще.

– Ясно… Я очень устала. Завтра об этом поговорим, хорошо? Пока ты не ушел.

– Спасибо, Марлен… Спасибо тебе за все, от всего сердца. Я просто хочу забыть обо всем об этом.

Марлен снова села в кресло и взяла докторскую тетрадку. Протянула руку к столу и сказала, к тому же тут не разберешь ни цифр, ни слов.

– Слова тут есть. Но общего смысла не пойму.

– Что это за язык?

– Латынь.

– Латынь? – удивилась она. – Она еще существует?

– Ну да, вот же: in girum imus nocte.

– Что же это значит?

– То, что мне велено было запомнить.

– Это цитата?

Марлен снова села за стол и с любопытством перечитала то, что написал Измаил.

– И что из этого следует?

– Без понятия.

– Поздравляю.

– Хотя, возможно, это выведет нас на след тех типов из мнимой больницы.

– Ты понимаешь по-латыни, – почти укоризненно заявила она.

– Понимаю, – признался Измаил.

– Ну так давай скажи: о чем тут речь?

– В этой фразе нет никакого смысла.

– Но скажи, что она значит, – раздраженно настаивала Марлен.

– По ночам мы встаем в круг. Или спускаемся, или проникаем в круг. А может быть, это бессмыслица. Не помешало бы заглянуть в словарь. Для полной уверенности.

– Бери любой: у меня их целая дюжина.

Все еще не двигаясь с места, Марлен зевнула и сказала, сил больше нет. Пошла я спать.

– А как же ужин?

– В холодильнике пусто. И готовить не хочется.

– Можно хлеба нарезать.

– Не хочу больше хлеба.

– И я не хочу… Веселое это занятие – играть в сыщиков.

– Не забывай, что клиент обратился ко мне, чтобы кое-что вспомнить. И не забывай, что решил уйти.

– Что ж, до завтра, и прощай навсегда. И спасибо за все, Марлен.

* * *

Измаил тоже заснул, сидя на стуле в кухне, положив голову на стол. Сначала ему снилось, что он никого не собирался убивать, даже кабанов: он хотел только сходить за хлебом. Потом, в глубоком сне, он стал рассуждать: кто-то рассказывал мне про стрелы. Это орудие убийства, и ими стреляют из лука (я точно не знаю, что это такое), нас могут ими сильно ранить, особенно если пустивший стрелу стоит недалеко. Я был свидетелем того, как матери целых семейств и взрослые самцы падали мордой в сухие листья, которыми усыпаны наши леса, и затихали навеки. А иногда их уносили люди. Хотя и непонятно, для чего они им понадобились, раз они уже умерли.

Что ж, своими глазами я этого не видел; я слышал рассказы. Об этом мне поведала мама, когда, вместо того чтобы ругать меня за рассеянность, она говорила мне, как опасно бродить по лесу в одиночестве, и рассказывала старые сказки, чтобы я стал бояться. Однако, вспоминая про стрелы, я придумал то, что называю стрелой времени. При помощи стрелы, привязанной ко времени, мы можем разглядеть в густых лесах картины давних наводнений, засух и даже пожаров. А еще я подумал, что обязательно должна существовать и другая стрела, которая заставляет нас вспоминать не то, что произошло, когда мы были маленькими беззащитными кабанятами, а то, чего мы еще не пережили. Это имело бы исключительный интерес: так я мог бы узнать, что со мной будет, когда я вырасту и буду весить килограммов сто, как взрослый вепрь (хотя Кабанчик и Свинюшка всегда говорят мне, что я до старости буду тощим как жердь, а мама сердится и велит им немедленно прекратить). Видишь, какая штука? Хотя бы для того, чтобы знать, стану ли я когда-нибудь стокилограммовым красавцем, мне хотелось бы предвидеть будущее. А еще интересно, буду ли я, как