Андрей Зарин - Казнь Страница 24

Вера пожала под столом руку Анны Ивановны.

— Он талантливый, — сказала Елизавета Борисовна. — Несомненно! Это видно даже по его открытому лицу, по голосу, манерам, — отозвался Можаев, — я читал сборник его рассказов и увлекся ими. Мне он очень понравился.

Вера опять стиснула руку Анны Ивановны.

— Он был моим товарищем, — сказал Силин таким тоном, словно от этого зависела талантливость Долинина, — мы с ним дружим и теперь, а тогда… помнишь, Анюта? — спросил он сестру. Та смутилась, застигнутая врасплох, и обрадовалась, когда внезапное появление Весенина отвлекло от нее внимание.

— Чай да сахар! — приветствовал он.

— А вот и вы! Вас-то нам и не хватало! — отозвалась Елизавета Борисовна. Вера задорно сказала:

— Федор Матвеевич сейчас уйдет в контору. Он очень занят.

— Сегодня я уж отработался! — ответил Весенин.

— И я, батюшка! — признался Можаев. — Ваш Ознобов задал звону нам всем. Того гляди, бунт будет!

— Ну, уж и бунт! — улыбнулся Весенин. — Елизавета Борисовна, дайте мне тарелочку простокваши, а я вам за это письмецо дам!

— От кого?

— От кого же, как не от вашей любезной madame Лоране. Пусть, говорит, ответят: сами на примерку приедут или мне к ним?

— Где письмо?

— Вот-с! Получите!

С едва сдерживаемым волнением Елизавета Борисовна схватила письмо и опустила его в карман.

— Ну, что нового? — предложил Силин обычный вопрос.

— Нового? Есть! — серьезно ответил Весенин. — Николая Петровича Долинина арестовали по подозрению в убийстве.

— Не может быть! — вскочил со стула Силин.

— Помогите! — вскрикнула Вера. — С Анной Ивановной дурно…

XIV

Был ранний вечерний час. Весенин, наработавшись за день, не торопясь ехал на беговых дрожках в усадьбу Можаевых, думая посидеть у них недолго и отправиться уже к себе на покой. За день он успел везде побывать и все осмотреть: был на сенокосе, на картофельном поле, на мельнице и лесопильне, виделся с подрядчиком, взявшим на себя кладку здания под завод. Ему ехать бы прямо к себе и залечь спать, но его тянуло к Можаевым, где после чая он послушает игру Веры, пожмет ее руку и услышит ее голос и смех.

Лошадь без вожжей шла привычной дорогой, лениво встряхивая головой и отмахиваясь хвостом от беспокойных оводов.

Вдали уже показалась усадьба. Лошадь осторожно стала спускаться по косогору, огибая речку, когда Весенина звонким голосом окликнула Вера. Он быстро натянул вожжи и обернулся. Вера поднималась к нему по берегу речки с мохнатым полотенцем и купальным чепцом в руке. Гладкое платье словно обливало ее стройную фигуру, соломенная шляпа с прямыми полями придавала ей мужской вид. Она поднималась легко и свободно, словно шла по ровному месту, и на ходу кричала: — Подвезите меня до дому, а то все купанье пропадет на этой жаре. Вы на Мальчике? Здравствуйте!

Она по-мужски встряхнула Весенину руку и села на дрожки спиною к нему.

— Только не гоните, а то я упаду. Ну, что нового?

Весенин тронул вожжами. Лошадь опять пошла ровным шагом.

— У нас новости обыкновенные. Скосили столько-то, завтра пойдем на Гусиный луг; дай Бог, чтобы ведро подержалось. Вот разве новость: у Теплых Ключей волк овцу зарезал! Ну, а у вас что?

— Скука! Смертельная скука, — ответила Вера, — весь день одна. Мама в город на примерку уехала, папа с утра в кабинете. В городе колонизация…

— Канализация, — поправил Весенин.

— Без вас знаю! Ну, а ему забота. Завтра едет туда. Силин, шут этот, вместе с мамашей уехал. "Такая, — говорит, — новость, и я не знаю".

— За что вы его браните? — с упреком сказал Весенин.

— Ах, не люблю я таких! Ничего не знает, обо всем судит и себя чуть не известным писателем числит, а сам о пьяных драках отчеты пишет. "Мой, — говорит, — слог сразу узнать можно. Вы читали. Я написал…" Не люблю, — ответила Вера.

— Можно и не любить. Шут-то зачем? Всякий по силам своим старается и промышляет о хлебе. А что Анна Ивановна?

— И не говорите! После обморока очнулась и замолчала. Смотреть страшно на нее. Вы ведь не верите, что он убийца? — вдруг спросила Вера и даже обернулась.

Весенин резко качнул головою.

— Ни минуты!

— Ну, вот! — обрадовалась Вера. — Я ей то же говорила. Она покачает головою и хрустнет пальцами. Вот подите! Он ведь хороший человек, честный? — опять спросила она.

— Безусловно, — ответил Весенин, — а что до хорошего, то я лично таких людей не люблю.

— Каких таких? Остановите лошадь, я боком сяду.

Весенин остановил. Вера пересела, и теперь он чувствовал у своей спины ее плечо, и ее дыхание касалось его уха.

— Ну, теперь говорите! Каких эта людей вы не любите.

— Неуравновешенных, — ответил Весенин, снова встряхивая вожжами, — нецельные они, безалаберные. У них чувства и желания на первом плане, и шут их знает, какое колено они выкинут!

— На то он и писатель, а не инженер, — возразила Вера, — вам все: "так как, так как, а затем: следовательно!"

— Непременно! — засмеялся Весенин. — Только вы напрасно сюда инженера вклеили. Просто рассудительный человек. Он может и писателем быть, и поэтом, и даже музыкантом, — но в жизни у него слово не расходится с делом и самое слово он почитает делом. А этот… Взять хоть бы его последний фельетон…

— Ах, я очень заинтересовалась им. У вас он есть?

— Есть-то есть, да его, ей-Богу, и читать не стоит. Чушь.

— Вы все-таки привезите его мне, — не сдавалась она и спросила: — А почему чушь? — Они въехали уже в усадьбу. — Ну, вы мне за чаем скажете! А теперь пустите. Спасибо! — она легко соскочила с дрожек и убежала.

Конюх взял лошадь. Весенин через сад направился к дому.

— Много наработали сегодня? — встретил его на балконе Можаев.

— Изрядно, завтра на Гусиный луг перейдем. А вы?

— Какой! Ничего не разберу. И городу взять на себя невыгодно, и сдать на подряд этому Плиссе опасно. А нынче же нужно решить так или иначе.

— Обяжите этого Плиссе. Всяких неустоек наворотите.

— А что взять с него? Шутите! Ну да справимся. А у вас как — покойно? Ознобов тих?

— Справимся! — засмеялся Весенин, и они вошли в столовую. Вера сидела уже за самоваром и пододвинула им налитые стаканы.

— Ну а теперь ваши разговоры прочь. И Федор Матвеевич объяснит мне, почему фельетон Долинина — чушь!

— Что это — лекция? — спросил, усмехаясь, Можаев.

— Да вот ваша девица про его фельетон услыхала и заинтересовалась, а я говорю ей, чушь. Теперь «почему» спрашивает.

— А! Ну, ну, валяйте!

Весенин обернулся к нему, потом к Вере и начал:

— Видите ли, он там новый мировой закон выдумал: возмездие! То есть что все дурное, содеянное на земле, на земле же и казнь свою претерпит. Это бы еще ничего, но дальше он уже запутался и дошел до того, что убийство есть акт какого-то там высшего правосудия, и самый убийца только бессознательно творит чужую волю и почти прямо намекает, что Дерунов понес казнь за свою греховную жизнь. Мысль есть, но он не продумал ее, не обосновал и нанес всякого вздора.

Можаев с усмешкою покачал головой, но лицо Веры осталось серьезно, и она с сомнением спросила:

— Почему же вздор? Изъявший меч от меча и погибнет!

— Как почему, милая! — ответил Можаев. — Тебя сбивает с толку этот мистический характер, а сущность его сводится в тому, что, собственно, нет преступления и преступника, потому что его рукою творится акт высшего правосудия. Прямая чушь! Прежде всего у нас большинство преступлений совершается из корыстных целей и много жертв бывали при жизни очень хорошими людьми. А по этой теории — "так им и надо"! Прямая чушь! — повторил горячо Можаев.

— Что странного тут, — заметил Весенин, — так это то, что я уверен, ему мелькнула эта мысль, он отдался ей, нагородил, успокоился и забыл. Это просто работа расстроенных нервов, а не ума и, может быть, потому-то и производит впечатление. Прочтешь раз — и покажется, словно бы и мысли есть; перечтешь — и одна чушь!

— Как и все фельетоны на отвлеченные темы, — добавил Можаев.

Но Вера, видимо, не согласилась с ними. Она перешла в гостиную, и оттуда послышались тихие аккорды.

— Мечтательница! — сказал с улыбкой Весенин. Можаев пожал плечами.

— Не пойму откуда. Мы ли с вами не старались сделать из нее трезвенную, а вот подите!

— Может быть, мы пересолили с вами, — предположил Весенин, подымаясь от стола. — Вера Сергеевна, прощайте! — крикнул он.

Она вышла к нему, и он с тревогою увидел, что она плакала. Лицо ее было грустно.

— С чего вы? — спросил он ее тихо.

— Я перестала понимать вас с папою, — ответила она так же тихо.

Весенин приостановился, недоумевая, но тотчас оправился.

— Пождите, договоримся! — ответил он весело. — А теперь до завтра!

— А со мною на неделю. Я в город, — сказал Можаев, — в случае чего — нарочного!