Аполлон Григорьев - Одиссея последнего романтика Страница 24

Январь 1845

Отрывок из сказаний об одной темной жизни{133}

С пирмонтских вод приехал он,Всё так же бледный и больной,Всё так же тяжко удрученИпохондрической тоской…И, добр по-прежнему со мной,Он только руку мне пожалНа мой вопрос, что было с ним,Скитальцем по краям чужим?Но ничего не отвечал…Его молчанье было мнеНе новость… Он, по старине,Рассказов страшно не любилИ очень мало говорил…Зато рассказывал я самЕму подробно обо всех,Кого он знал; к моим словамОн был внимателен — и грехСказать, чтоб Юрий забывал,Кого он в старину знавал…Когда ж напомнил я емуПро Ольгу… к прошлому всемуПечально-холоден, зевнулМой Юрий и рукой махнул…

Бывало, часто говорилОн мне, что от природы былОн эгоистом сотворен,Что в этом виноват не он,Что если нет в душе любвиИ веры нет, то не зовиНапрасно их, — спасен лишь тот,Кто сам спасенья с верой ждет,—Что неотступно он их звал,Что, мучась жаждою больной,Всё ждал их, ждал — и ждать устал…И, разбирая предо мнойСвои мечты, свои дела,Он мне доказывал, что в нихНе только искры чувств святых,Но даже не было и зла.{134}Он говорил, что для другихВ преданьях прошлого — залогЛюбви и веры, — а емуПреданий детства не дал бог;Что, веря одному уму,Привык он чувство рассекатьАнатомическим ножомИ с тайным ужасом читатьЛишь эгоизм, сокрытый в нем,И знать, что в чувство ни в одноЕму поверить не дано.

Одну привязанность я зналЗа Юрием… Не вспоминалО ней он после никогда;Но знаю я, что ни года,Ни даже воля — истребитьЕе печального следаНе в силах были: позабытьНе мог он ни добра, ни зла;И та привязанность былаТак глубока и так странна,Что любопытна, может быть,И вам покажется она…Не думайте, чтоб мог любитьОн женщину, хотя в любовь,Бывало, веровал вполне,Хоть в нем кипела тоже кровь…Но неспособен был вдвойнеИ в те лета влюбиться он:Он был и ветрен, и умен.Зато в душе иную страстьНосил он. . . . . . .. . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . .

Его я знал… Лицо егоВас поразить бы не могло;Одно высокое челоНосило резкую печатьВысоких дум… Но угадатьВам было б нечего на нем…Да взгляд его сиял огнем…Как бездна темен и глубок,Тот взгляд одно лишь выражал —Высокий помысл иль упрек…На нем так ясно почивалСудьбы таинственный призыв…К чему — бог весть! Не совершивИз дум любимых ни одной,В деревне, при смерти больной,Он смерти верить не хотел —И умер… И его уделМогилой темною сокрыт…Но цвет больной его ланитДавно пророчил для негоЧахотку — больше ничего!

Его я знал, — и никого,И никогда не уважалЯ так глубоко, хоть егоПочти по виду только знал,Иль знал, как все, не больше… ОнКо всем был холоден равноИ неприступно затаенОт всех родных и чуждых; ноТа затаенность не моглаВас оттолкнуть, — она влеклаК себе невольно. Но о немДовольно… К делу перейдем.

Одно я знаю: Юрий мойБыл горд до странности смешной;Ко многим — к тем, кто выше былЕго породой, или слылАристократом (но у нас,Скажите, где же высший класс?) —Не слишком ездить он любил…Но к князю часто он езжалИ свой холодный, резкий тонС ним в разговоре оставлял…Хоть с Юрием, быть может, онБыл даже вдвое холодней,Чем с прочими, — в любви хвоейБыл Юрий мой неизменимИ, вечно горд, в сношеньях с нимБыл слаб и странен, как дитя…Да! он любил его, хотяНа сердца искренний приветВстречал один сухой ответ…

Он помнил вечер… Так яснаПлыла апрельская луна,Такой молочной белизнойСияла неба синева,Так жарко жизнью молодойЕго горела голова,Так было грустно одному,И так хотелося емуОткрыться хоть кому-нибудьИ перелить в чужую грудьХоть раз один, что он таил,Как злой недуг, в себе самом,Чему он с верою служилИ что мучительным огнемЕго сжигало, — и теперь,В груди его открывши дверь,На божий мир взглянуло разИ с ним слилося в этот часВ созвучьи тайном… В этот мигЗачем судьба столкнула их?Бог весть!..

Случалось вам видать,Когда начнут издалекаСбегаться к буре облакаИ ветром их начнет сдвигатьОдно с другим? Огонь и громОни несут — и ожидатьСдвиженья страшно вам… ПотомПротивный ветер разнесетИх по противным сторонам…Скажите: грустно было вамИль было весело?..

<1845>

«Когда в душе твоей, сомнением, больной…»{135}

Que celui a qui on a fait tort ta salue[42].

Когда в душе твоей, сомнением, больной,Проснется память дней минувших,Надежд, отринутых без трепета тобойИль сердце горько обманувших,И снова встанет ряд первоначальных снов,Забвенью тщетно обреченных,Далеких от тебя, как небо от духов,На небеса ожесточенных,И вновь страдающий меж ними и тобойВозникнет в памяти случайноСмутивший некогда их призрак роковой.Запечатленный грустной тайной,—Не проклинай его… Не сожалей о них,О снах, погибших без возврата.Кто знает, — света луч, быть, может,уж проникВо тьму страданья и разврата!О, верь! Ты спасена, когда любила ты…И в час всеобщего восстанья,Восстановления начальной чистотыГлубоко падшего созданья,—Тебе любовию с ним слиться суждено,В его сияньи возвращенном,В час озарения, как будут два одно,Одним божественным законом…

Апрель 1845

Героям нашего времени{136}

Facit indignatio versum.

Нет, нет — наш путь иной… И дик, и страшен вам,Чернильных жарких битв копеечным бойцам,Подъятый факел Немезиды;Вам низость по душе, вам смех страшнее зла,Вы сердцем любите лишь лай из-за углаДа бой петуший за обиды!И где же вам любить, и где же вам страдатьСтраданием любви распятого за братин?И где же вам чело бестрепетно подъятьПред взмахом топора общественных понятий?Нет, нет — наш путь иной, и крест не вам нести:Тяжел, не по плечам, и вы на полпутиСробеете пред общим криком,Зане на трапезе божественной любвиВы не причастники, не ратоборцы выО благородном и великом.И жребий жалкий ваш, до пошлости смешной,Пророки ваши вам воспели…За сплетни праздные, за эгоизм больной,В скотском бесстрастии и с гордостью немой,Без сожаления и цели,Безумно погибать и завещать друзьямВсю пустоту души и весь печальный хламПустых и детских грез, да шаткое безверье;Иль целый век звонить досужим языкомО чуждом вовсе вам великом и святомС богохуленьем лицемерья!..Нет, нет — наш путь иной! Вы не видали их,Египта древнего живущих изваяний,С очами тихими, недвижных и немых,С челом, сияющим от царственных венчаний.Вы не видали их, — в недвижных их чертахВы жизни страшных тайн бесстрашного сознаньяС надеждой не прочли: им книга упованьяПо воле вечного начертана в звездах.Но вы не зрели их, не видели меж намиИ теми сфинксами таинственную связь…Иль, если б видели, — нечистыми рукамиС подножий совлекли б, чтоб уравнять ихс вами,В демагогическую грязь!

мая 1845