Вадим Назаров - Круги на воде Страница 24

Отчего, Владыка, - спросила она, - сестры мои бесплодны, а я наказана сыном, то есть страхом за его жизнь? Чем я отлична от них?

Ничем, - отвечал Архангел, - отличие в твоем муже. Твоя почва нашла доброе семя, и ты понесла. Некоторые считают, что Святые - Десятый чин Ангелов.

Так он все-таки был причислен? - вскинулась Ангелика.

Бог знает, - сказал Гуриил.

Ангелика пробыла в городе Ангелов пятьдесят четыре года, а на пятьдесят пятый получила благословение создать первый монастырь в Барьерных горах, что отделяют Землю от Ада.

Триста шестьдесят пять сестер со всех христианских земель последовали за ней, и каждую ночь одна из них умирала. Ангелика состарилась, осталась одна. Она стояла на берегу черной реки, словно замшелый камень, молилась, и пепел шелестел на губах. За спиной глухо ворочался Тартар.

Кто-то окликнул ее, Ангелика невольно подняла глаза и сморгнула.

Из ее правого глаза выпала красная ягода - плод жимолости, вылетела птичка, выкатилась слеза. Птичка проглотила слезу, схватила клювом ягоду и запорхала над Араксом. Это Марина Симонова возвращалась в свой дом у полосатого маяка. Она летела, зажмурившись, и старалась реже дышать, чтобы с лучом или вздохом не впустить в себя бродячего беса, которых в тех краях великое множество, и открыла глаза только в спальне.

Хозяйка собирала к завтраку. Марина смыла с лица пыльцу и сажу, но тревожные запахи ночного путешествия преследовали ее до первого купания.

Пляж был пуст, озеро - огромно. Если бы не силуэт баркаса под утренней звездой, где вода, где небо, где земля, где твердь - не понять. Ночью Ладога выплеснулась в небеса, и рыбаки встали до света, почуяв богатый улов. Так магнит чует иглу в темноте.

В горних тоже знали толк в рыбной ловле и запустили над озером похожее на лодку облако.

От холодной воды тело Марины стало блестящим и звонким, как пионерский горн. Она заплела косы, устроила из них тяжелый рог на темени, запела по-немецки арию из оперетки. Марина отводила туман от лица ладонью, но еще не различала прозрачных гадов за белой стеной.

14. НЕБЕСНЫЕ ХОЛМЫ

Перемены случаются только в одной сфере - в твоей голове. Это ты закрываешь глаза и мучаешься отсутствием света, а луч источника един, прост, вечно неизменен и прераспростерт. На Небесах с самого первого дня ничего не меняется.

Так говорил Руахил, Ангел Девятого чина, стоя на полупрозрачной площадке вечной лестницы, ведущей, как известно, с горы Анк, что на Тавре, прямо в Небеса.

Судя по всему, лестницей уже давно не пользовались. На ступенях лежала пыль, под ней - сетка трещин от метеоритов.

Стеклянные ступени хрустели подо мной, я то и дело хватался за хитон Ангела. Над нами, как гиря на маятнике, висело на теплом луче перистое облако. Если верить Ангелу, оно было старше звезд, что опускались теперь за горизонт. Под нами расцветала похожая на персидский ковер первородная Азия, но вниз смотреть я боялся.

А посмотреть, признаться, было на что:

Чайные плантации бурно цвели на холмах, в долинах томились полные небесных соков виноградники и масличные рощи, наполненные жиром земли, чадили затерявшиеся среди конопляных полей химические заводы, сияли мертвенным голубоватым огнем древние города и мечети, и призывные молитвы муэдзинов, как плющ, оплетали минареты. Порывы ветра доносили запахи нефти, пряностей, благовоний и чернильных орешков. Сквозь туши гор просвечивали тяжелые жилы золота. А пастбища, что тянулись вдоль упомянутых в Ветхом Завете рек, не вмещали весенний приплод, и скоромные дымы благодарственных жертвоприношений, закручиваясь, как молекула ДНК, тянулись к вечно голодной Луне.

На Востоке, где сражались за первородство Тигр и Прат, все еще полыхала гроза. Было видно, как молнии рассыпаются по речному дну голубыми искрами. Если же небесная стрела попадала в пустыню, из песка получался подземный стеклянный колокол, который своим гудением отпугивал змей.

Руахил продолжил подъем, а я остался на площадке. В буре над Шатт-эль-Арабом я заметил еще одного Ангела. Точнее, похожую на глаз голову, в венце из молний и четырёх багровых крыл. Я позвал Руахила и пальцем ткнул в око грозы. Ангел встрепенулся, повелительным жестом велел мне пасть ниц и сам отвесил земной поклон на Восток.

Кто это был? - спросил я негромко, когда гроза, превратившись в худжадж песчаную бурю, - понеслась к нефтяным вышкам и могилам языческих царей.

Археос Израиил, Вестник Седьмого чина, Наместник Азии, - отвечал мой Ангел.

А разве Джабраил здесь не главный? - продолжал я.

Нет, Джабраил, если хочешь, просто палец на руке Археоса.

Но у него нет рук, - сказал я, - только голова и крылья.

Тело его недоступно твоему глазу - ответствовал Руахил - троп его плоти сама гроза. Честно говоря, мы видим Археосов, по-вашему Начал, совсем не часто, и я не знаю о них ничего такого, о чем мог бы спокойно рассказывать.

У них две пары глаз, и видят эти глаза как прямое, так и обратное. Археосы не занимают места в Пространстве, оттого и Время для них - бесчувственный огонь, что проходит сквозь тела их, не смешиваясь с памятью и кровью, обособленно. На Земле их всего семеро, и каждому служат Архангелы, с которыми у Археосов в языке есть общие корни.

Мне кажется, - завершил Руахил - что именно Начала повелевают ветрам, пескам, океанам и подземному пламени. А иначе, почему они так названы?

Ангел снял кирасу и присел на ступень, чтобы перетянуть сандалии. Слухи, белые ремешки в его волосах, трепетали, ожидая новых приказаний. Я уже догадался, что через эти ленты с Девятым чином общаются Старшие.

Тут когда-то была вражеская застава - вон в той пещере, - Руахил кивнул на пористое облако, что наплывало с Запада, - но теперь они присмирели, в открытую не нападут, хотя, разумеется, наблюдают.

Ангел распоясался, разоблачился и остался в одной тонкой тунике, складки которой текли вниз, распадаясь на каналы, рукава и притоки, как знакомая мне река.

Вот мы и дома, - сказал Руахил, - скоро конец Первым Небесам. На границе будет моя деревня, я покажу тебе первобытную тучу и камень, стоя на котором Бог увидел, что это хорошо.

Мы двинулись дальше, и теперь, когда между Землей и нами легла подобная дыму преграда, пейзаж под ногами начал стремительно меняться. С лестницы, воспетой Святыми Отцами и Led Zeppellin, Евразия была похожа на политическую карту будущего века, царства земные сбросили маски ландшафтов и окрасились в естественные цвета.

Христианский мир предстал мне в оттенках красного - от алой Армении до пурпурной Мальты. На этом бархате яркими рубинами сияли неоскверненные храмы, раки и гробницы. Было хорошо видно, что весь мир держится на молитвах четырех не прославленных до смертного часа Святых, висит на четырех ниточках. Имен я не знаю, но страны могу назвать: Армения, Россия, Сербия, Португалия.

Были еще великие монастыри, наполненные багряной благодатью, которые представились мне рамой, что ценнее самого полотна, и картина мира была натянута на эту раму.

Там, где Благодати было не за что зацепиться, земля трескалась и бурлила. Из трещин выползал свинцовый туман, знакомый мне по Араксу. Серые пятна лежали на шкуре земли, словно покровительственный окрас. Некоторые страны, например, Британия, были туманнее других. Насколько я помню, эта держава не так давно отказалась признавать существование Ада как реальности. Лучше ей от этого не стало.

Вся Англия держалась на двух-трех монастырях, пяти Ангелах и географической близости к лиловой Ирландии, где туман накрывал только крупные города.

Призраки Преисподней клубились и в исламской части, что лежала на Востоке, как виноград на красном столе. Сквозь зеленую кожу плодов просвечивала желтая иудейская косточка, и сверкал в короне Палестины бесценный алмаз Земли Иерусалим.

Границы зеленого были размыты от изумрудного до горохового и не зависели от государственных. Там, где зеленый касался не воды, а красного, - шла коричневая война.

Руахил стоял за моим плечом и смотрел из-под руки в океан, где мать-китиха баюкала детеныша. Мир рухнет в Преисподнюю, - печально сказал Ангел, - когда Бог из-за дыма его не увидит.

Я оглянулся, обрезался веками о его умный взгляд и задал вопрос, который давно меня тревожил:

Как ты думаешь, что в день Суда ожидает животных? Их изгнали из Едема за грех, к которому никто, кроме змея, не имел отношения. Неужели в конце истории Судия опять не помилует бессловесных, но вновь накажет за наши грехи?

Ангел не спешил с ответом. Справа от нас ветер вытачивал из облаков силуэт деревни. Из труб шел теплый свечной дымок.

Скажи мне, - наконец вымолвил Ангел, - если бы некто написал Священную Историю для животных, волк или вол сумели бы прочесть эту книгу, чтобы знать, откуда пошел их род?

Нет, - отвечал я.

Не все глаза, чтобы видеть, - сказал Ангел, - так с чего ты взял, что и я в Книге Жизни смогу разобрать хоть строчку. Кто я перед Господом - ветер в его бороде.