Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи? Страница 24

С светлым, улыбающимся лицом, ясным взглядом остановился он перед страшным атаманом.

— Чего тебе от меня надобно? — спросил он его. Стенька Разин оглядел его исподлобья мутным взглядом:

— Нонче ночью про вас, воров, думал. Где таможенные деньги, что сбирались с торговых людей? Отец твой ими завладел и промышлял.

— Николи отец мой этими деньгами не корыстовался! — с гневом, вспыхнув, ответил юноша. — Не видел их даже. Сбирались они головами, а головы приносили все в приказную избу, а принимал их подьячий денежного стола Алексей Алексеев с товарищами. Все деньги ушли на жалованье служилым. Спроси хоть у подьячего. Он жив!

— Сыскать! — коротко сказал Стенька.

Васька Ус спешно выбежал. Воцарилось молчание. Разин пил, изредка угрюмо вскидывая глазами на молодого Прозоровского, а тот стоял свободно, заложив за спину руки, с легкой усмешкой на устах.

— Хочешь казаком быть? — вдруг сказал Разин. — Присягни мне и казачеству, я тебя есаулом поставлю!

Юноша тряхнул головою.

— Николи я с разбойником и татем быть в одном не хочу! — ответил он.

Разин криво усмехнулся.

— Добро! — сказал он.

— Може, выпить хочешь? Медку? — вдруг снова предложил он Борису. Тот только покачал головою.

В это время Ус притащил подьячего. Он скрывался тоже у митрополита. Это был пожилой, лет сорока, человек.

— Где таможенные деньги? — спросил его Стенька.

— Служилым людям раздали! О ту пору стрельцы к воеводе приступили за жалованьем, — ответил подьячий.

— Видишь! — сказал юноша

Стенька злобно хлопнул кулаком по столу.

— Врет он, коровий помет! Казаче, повесьте его за правый бок на крюк! Пусть его повялится малость! — сказал он, кивая на подьячего.

Юноша грустно взглянул на него.

— Прости меня, Алексей, — сказал он.

— Бог с тобою! — ответил тот. — И тебе, вьюноша, разбойник крест уготовал.

— Увести его! — закричал Стенька, вскакивая.

— Ну, а где животы ваши? — спросил он, подскакивая к Борису. Тот даже не двинулся.

— А животы наши твои же люди ограбили. Наш казначей все сдал, а твой есаул Василий Ус увозил от нас.

— Ну, ну, добро! Все твоя правда! — усмехнулся Степан. — А казаком не хочешь быть?

— Не хочу с ворами вязаться!

— Ну и то добро! — сдерживаясь и весь кипя, промолвил Степан. — Приведите мне со двора его другого брата!

Борис побледнел:

— Атаман, что ты задумал?

— А так! Пожартовать!

Казаки с шумом принесли младшего сына воеводы. Ему было только восемь лет. Он испуганно прижался к брату.

— Как звать тебя, пащенок? — спросил его Степан.

— Борис! — тихо ответил мальчик.

— Тоже Бориска! Ну, ин! Так вот что, — обратился он к старшему, — или ты целуй крест на казачестве, или я твоего братишку за ноги подвешу.

Юноша побледнел как полотно, но, ни минуты не колеблясь, сказал:

— На то ты и разбойник! А душой кривить я не стану!

— Ну, ну! — прохрипел Стенька — Возьмите его!

Мальчик заплакал и прижался тс брату.

Юноша склонился над ним.

— Не плачь, Боря, они все добрые! Они с тобою поиграть хотят. Иди с ними! — он нежно перекрестил его и поцеловал.

— А возьмите и этого пса и подвесьте рядом! — вдруг приказал Стенька, кончая свой суд. — Пить будем!..

И он снова пил, не трогаясь с места. "Когда же?" — с тоскою думал Василий.

— Батько, да что ж ты это? — наконец заговорил он снова.

— Ну, ну, — ответил ему ласково Стенька, — я ужо тебя за то потешу. Пожди малость!

В тот же день, сидя в кружале, он приказал сыскать какого-либо подьячего.

Полчаса спустя к нему привели низкорослого, белобрысого подьячего; глаза его испуганно бегали во все стороны, маленькая бородка дрожала словно лист на ветке. Он вошел и упал на колени перед Степаном.

— Как звать тебя?

— Наум, батюшка! Наум, милостивец!

— Подьячий?

— Подьячий, батюшка! Кружечного сбора приказа, милостивец!

— Грамоту знаешь?

— Знаю, батюшка! — и при каждом ответе подьячий стукался крепко лбом в землю.

— Ин, — сказал Разин, — садись туты и пиши ты мне прелестные письма. А в тех письмах напиши, что всем холопам и кабальным и крепостным будет воля. Станут все казаками, воевод и бояр уничтожать; они — враги государевы, дьяков и подьячих тоже!

Наум дрожал мелкою дрожью и в такт его речи кивал головою, повторяя последнее слово.

— И будут сами себе головы. Напиши, что бояре в злобе своей патриарха Никона заточили, а царевича Алексея Алексеевича извести хотели, а они ко мне убежали, и ноне я их на Москву к царю везу! Стрельцам тож напиши. Понял?

— Понял, батюшка!

— Садись и пиши! Вина хочешь?

— Для ясности, — с жалкой улыбкой сказал подьячий.

— Лакай! Дайте ему водки жбан! Да пиши складно, умилительно!

Подьячий примостился на другой конец стола Стенька пил и начал говорить Василью:

— Хотел я удружить тебе, ну, так и сделаем. Я-то сам еще через три дни пойду, а ты иди завтра в утро. С тобой твои сорок, да дам тебе еще две сотни молодцов, да казаков сто с Гришкой Савельевым. Ты атаманом будешь, он есаулом. Иди и бери Саратов! Вот!

Василий даже вскочил от волнения.

— Батько! — воскликнул он.

— Рад? То-то! Я для своих всегда ласков. Нонче вот мы этих писем изготовим и я с ними нищих вперед пошлю, чтобы кидали везде. А утром ты иди!

У Василия от радости захватило дыхание. Завтра. В четыре, пять дней они сделают переход — и берегись воеводы и Лукоперовы!

— Готово, што ли? — окрикнул подьячего Степан.

— Готово, милостивец! Дозволь прочесть!

— Чти!

Подьячий дрожащим, гнусавым голосом начал чтение. Степан слушал и кивал головою.

— Так, так! — говорил он. — Ладно, щучий сын! Ишь ты!

И когда окончил подьячий чтение, он ласково кивнул ему головою:

— Поднеси ему, Вася, меду!

Василий поднес. Подьячий расцвел от удовольствия и выпил.

— А теперь повесьте его, казаче! — сказал равнодушно Степан.

Маленький подьячий побледнел и отшатнулся. Кружка упала у него из рук.

— К… как? — пролепетал он.

— Повесить! — повторил Степан. — Потому ты подьячий — сорная трава, крамольное семя! Ну же, хлопцы!

Подьячий стоял словно окаменелый. Нижняя челюсть у него отвисла, но когда казаки схватили его за плечи, он вдруг вырвался от них и в исступлении закричал:

— А ты коли так — вор! Вор, вор! Я тебе работу справил, а ты насмеялся, да еще повесить! Это за добро! А еще батько! К малым добер, бают!..

Бороденка его тряслась, глаза почти вылезали из орбит. Он был смешон и жалок в своем гневе. Казаки снова ухватили его, но Стенька махнул им рукою.

— А что ж мне с тобой делать, скажешь? — спросил он, щурясь.

Подьячий даже подпрыгнул, сжав кулаки:

— Вешать, вешать, разбойничья твоя душа! Твои слуги верные дом мой разграбили, женку опозорили да убили, ребятеночка на копье взяли. А мне что ж? Вешай, милостивец!

— Да коли ты подьячий, — задумчиво сказал Стенька, — коли ты с людей за все про все калым брал…

— А то не брать? Мне от государевой казны шло два рубля в год, да однорядка, да шапка, да муки шесть восьмин. Тут и живи! А у меня семьишка. Всякому хлеб жевать хочется. И много ли брал? Два, три алтына, много, коли гривну!..

— А и то! — сказал вдруг Степан. — Коли воевода брал, чего ему, маленькому, делать было? Иди, Наум!

Подьячий быстро мотнул головою и приготовился бежать.

— Да стой! — остановил его Степан. — Чтобы ты о нас дурное не мыслил, на тебе зараз пять рублей, — он кинул ему пять тяжелых монет. — А ты, Вася, — обратился он к Усу, — его своим писарем сделай да избу ему дай. Пусть живет!

— Милостивец ты мой! Свет красно солнышко! — закричал подьячий, бросаясь к Степану, но тот уже нахмурился.

— Уходи, а то раздумаю! — проговорил он.

Подьячий отпрыгнул от него, что стрела от тетивы, и зайцем бросился из кружала.

Степан с написанными листами обратился к Волдырю.

— Ну, мой верный Иваша, отдай нашим писчикам. Пускай всю ночь пишут и день весь, а десять листов сейчас пусть изготовят. А в ночь дать их Егорке-слепому да Петрушке-безногому. Пущай с ими в Саратов поспешают. А ты, Васинька, значит, завтрова утром. Так?

— Так, так! — ответил радостно Василий. — Спасибо тебе, атаман!

VII

Василий не спал всю ночь. Не до сна ему было. Надо было всем распорядиться, да, кроме того, и близость желанного часа волновала его несказанно.

Он пошел к стругу, где ночевали его молодцы, и сказал Кривому:

— Ну, Яков, завтра мы на Саратов пойдем. Батька мне еще казаков дает да голытьбы. На голытьбу-то я не надеюсь. Над ней Пасынкова поставь. Только на вас, на моих, да на казаков. Может, бой будет, так ты вот что! Коней бы достал. Оружие у нас доброе?