Том 3. Третья книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин Страница 24

Вскоре я из монастыря ушел, год пробродил, опять пришел; где только не был? Но никто на Зинаидин вопрос мне ответа не дал.

– Это насчет чего же?

– Насчет извергов.

Рассказчик умолк, а я спросил его:

– А что же с ней потом сталось?

Глаза вдруг забегали, и, запинаясь, он ответил:

– Не знаю и сам.

– Вы все-таки ведь ее искали и теперь ищете?

Еле слышно тот прошептал:

– Может быть.

Опасный страж

Вы бы ошиблись, подумав, что этот небольшой, но густой сад с круглой клумбой астр и с пестрой листвой осенних деревьев, деревянная скамейка со спинкою, балкон с лестницей к песчаной дорожке, деревянный дом с мезонином и раскрытыми окнами, скворешник на высокой сосне, белые барашки по холодной лазури, – что все это находится где-нибудь в тургеневской усадьбе или на заглохшей даче, – все это находилось не только в городе, но даже в Петербурге и в наши дни. Вы убедились бы в этом тотчас, как пригляделись бы к лицам, оживлявшим этот осенний пейзаж, и если вид мечтательно сидевшей на ступеньках молодой женщины в розовом платье с книгой в руках не вполне утвердил бы бы вас в этом, то уж не могло бы остаться никакого сомненья при взгляде на девушку в модной прическе и узком тоже розовом платье, играющую в крокет с высоким плотным студентом и двумя подростками. Молодая женщина мечтательно смотрела на играющих, и лишь шелест книжных листов, которые нежно переворачивал ветер, временами выводил из задумчивости рассеянную чтицу. Взрослые игроки невнимательно следили за ходом игры к большому негодованию младших партнеров, которые с визгом торжествовали, когда удавалось угнать шар через всю площадку, клумбу, дорожку, высокую траву, отверстия широкой решетки – на мощеную дорогу к воротам; и стук шаров задорно мешался со стуком колес, шумом трамвая за забором и далекой корабельной сиреной. Из комнат доносились звуки мендельсоновских дуэтов, потом запели что-то вроде Грига. Положив розовую ручку на зеленый рукав сюртука, девушка подошла со своим кавалером к лестнице и звонко сказала несколько капризным тоном: «Мама, мы с Сергеем Павловичем пойдем прогуляться, хорошо?»

– Идите, идите! – медленно ответила та.

Никто бы не сказал, когда эти женщины стояли друг против друга, что это мать и дочь; сестры самое большее: те же томительно черные волосы, густые, готовые нахмуриться брови, смугловатое с румянцем лицо, сочный розовый рот, несколько сутуловатая, крепкая (особенно у дочери) фигура, не маленькие руки, белые зубы. И если матери в сорок два года казалось двадцать восемь, то дочери в девятнадцать можно было дать двадцать пять. Сильный подбородок придавал что-то не совсем русское их лицам.

Дети, запрыгав, стали кричать: «И мы пойдем с Верочкой и Сергеем Павлочем». Но дама остановила их ручкой, молвив мягко: «Нет, дети, с Верочкой вы не пойдете; отправляйтесь на качели, а потом спать, тетя Катя давно ждет с ужином». Сама же, спустившись в сад, она долго ходила по дорожке, руки за спину, мечтательно и как-то сладко улыбаясь. Облака в вышине порозовели, на улице зажгли фонари; в доме уже не пели Грига, а стучали ножами и тарелками; изредка со свистящим шумом пролетал вагон, иссекая синие искры из проволоки, да вдали не унималась сирена. На балкон вышло еще две женщины, одна из них позвала: «Лида, ты в саду?»

– Да, – отозвалась из сада ходившая.

Опершись о столбик, стоявшая на балконе продолжала:

«Каков вечер! я не жалею, что мы раньше приехали в город».

– Обыкновенно ты возвращалась в октябре.

«А где Верочка?»

– Она пошла пройтись.

«С Павиликиным?»

– С ним.

«Это ты их послала, Лида?» – улыбнувшись, промолвила старшая.

Лидия Петровна с легким смехом поднялась по ступеням, обняла сестру и, целуя ее, прошептала: «Я их не посылала; но я так сделала, что они пошли, – смотрела, смотрела и сделала».

Она еще раз поцеловала свою седеющую сестру, обняла другую женщину, и втроем, затянутые, в светлых платьях, будто молодые девушки, они вошли в комнату, где за чайным столом сидело штук восемь детей разного возраста, весело смеясь, глухая бабушка в чепце мазала хлеб маслом, а краснощекая фрейлейн в самоварном пару раздавала дымящиеся чашки. У пианино горели свечи, на столе было чисто и аккуратно, тарелки были украшены русскими пословицами, а в корзинах у окна стояли фикусы и драцены.

Верочка вошла в комнату, не снимая шляпы, разрумянившаяся, легкой походкой, держа несколько роз в руках. Дети повскакали со стульев, шумно радуясь, а она тою же радостной поступью подошла к Лидии Петровне и, протягивая ей цветы, сказала: «Это тебе, мама».

– Спасибо, милая; тебе весело было?

«Да, мама», – серьезно ответила девушка.

Мать, гладя ее по волосам, прошептала, будто дохнув в синие кудри: «Перед сном зайди ко мне в спальню, дитя».

Та вскинула большими ресницами удивленно, но помолчав, молвила просто: «Да!» – и, сев за пианино, шумно заиграла какую-то трудную пьесу.

Все бывшие в первый раз в семействе Гроделиус поражались, главным образом, большим количеством людей, живущих под одною кровлей, особенно женщин. Потом, когда разберешься, как кто кому приходится, их казалось уже не так много, но в первую минуту – бабушка, Лидия Петровна, тети Катя, Лена и Соня, Верочка и шесть подростков, между которых как-то терялся одиннадцатилетний Володя, – производили впечатление неисчерпаемого женского населения. Несмотря на совершенно русские имена, на то, что все они родились и выросли в Петербурге и даже специально на Васильевском острове, откуда выезжали только куда-то под Порхов в небольшое именьице, что с детства воспитаны были на русских классиках, из которых более всего пришлись им по душе Тургенев и Фет, – тем не менее они были немки, чем обуславливалось их дружное, без ссор житье, ровный, бодрый, веселый нрав, семейственность, скромность и точное распределение обязанностей в этой составной женской семье, которое установилось, когда старик Петр Матвеевич Гроделиус был еще жив и сам управлял большим часовым магазином на 6-ой линии, Лидия Петровна еще не потеряла своего мужа Саши Хвостова, сестра Катя не выходила еще замуж за мичмана Броме-лиуса, Соня и Лена не обратились еще в старых дев, и не звенели по дому и саду новые голоса юных Хвостовых и Бромелиусов. Как во