Противоположности - Дарьяна Кадет Страница 24

есть ли в этой жизни настоящие друзья? Есть ли те, кто действительно знает вас, понимает и видит настоящими? Не обманывайте себя! Люди лгут, увиливают от прямых ответов, проскальзывают червями меж пальцев, если им не выгодно быть прямолинейными. Каждый скрывает то, что считаем нужным, и уже никто не узнает правду, потому что она по-прежнему припорошена ложью. Ложь, недоговорённость и страх — те три фактора, как три сестры, следующие рядом, держащиеся за руки — они правят разумом, и лишь периодически одна из них выходит вперёд, чтобы нашептать на ухо, как она считает, истину, которая сейчас должна слететь с губ человека. Так вот теперь ответьте. Вы имеете настоящих друзей? Вы кристально честны с ними? Не путайте детскую наивность со взрослой. Нет полностью искренних людей.

Ложь и правда — царицы подсознания всегда рядом. Это как единая сущность, правящая двуличием. Мы хотим быть честными, но слишком прогнили, позволяя лжи удерживать за горло, и смиренно терпеть, когда она готова вырвать язык, если правда попытается выйти, освободиться, но она на цепи из самой крепкой стали, она глубоко в ловушке нашего подсознания, замерзает, увядает и, в конечном счёте, погибает. А знаете, кто виновен в этом? Мы сами. Мы сами позволяем этому случиться, потому что трусы. Трусы, боящиеся изменить хоть что-то. Мы забыли, что означает доверие, и скалимся на любого, кто пытается проявить заботу и доброту. Ищем подвоха в словах, потому что увязли во лжи и забыли, как звучит правда. Сами отталкиваем тех, кто хочет помочь, утеряв ценность в искренности. Забыли о понятии настоящей дружбы, создали лишь её жалкое подобие иллюзией. А потом сами же бьёмся в конвульсиях истерии, крича о помощи и протягивая дрожащие руки к спасению, которого уже нет, все отвернулись, пока гордость казалась спасением и единственным выходом.

Глупцы.

Жалкие глупцы.

Николь бросила тетради в сумку после звонка и поспешила за Мэй, которая быстрыми шажками покидала аудиторию. К чему такая спешка?

— Мэй, — Николь одёргивает девушку за плечо, призывая затормозить. — Ничего не хочешь объяснить?

Она смотрит удивлённо на хрупкую девушку, пока та открыла рот и хотела было дать ответ, но голос профессора, призывающего Николь подойти к нему, вынудил снова его прикрыть и с улыбкой пожать плечами, мол, «не судьба», и всё же ускользнуть из-под руки, выбираясь в общий коридор.

Николь проскальзывает кончиком языка по губам и выдыхает. Подруга раздражает своим странным поведением, а сейчас ещё и надо улыбнуться профессору, того самого, у которого недавно удачно сдала доклад, не учитывая стычки с Картером.

— Вы что-то хотели, профессор?

— Да, Николь, — пожилой мужчина начал перебирать документы на столе, а когда необходимый листок оказался в руках, протянул его девушке. — Староста вашей группы сегодня отсутствует, поэтому прошу об этом тебя, как заместителя. Передайте это задание Нэйтену Картеру. Всё же мне очень обидно, что человек с большим потенциалом не раскрыт, и хочу дать ему шанс.

Ну конечно. Кто же ещё? Что за дурацкое стечение обстоятельств, где Николь Тёрнер и Нэйтен Картер стоят в одной строчке? Такое ощущение, чем дольше она избегает и отстраняется от него, тем ближе и настойчивее вынуждают в обратном. Чёртов Нэйтен! Почему где он, там это зудящее «почему»? Она едва не сминает формат А4 сводящими судорогами пальцами от раздражения, но всё же улыбается и уважительно кивает.

Разве есть выбор?

Поддерживать формат «хорошей девочки», так поддерживать до конца, наступая на горло гордости.

Только бы не захлебнутся никотиновым дымом.

***

Николь заносит руку, сжатую в кулаке, и тут же опускает, резко и тяжело, словно всунули в руку гирю с превышающем её силой весом, едва не вывихнув плечевой сустав. Она сглатывает сухой ком и смотрит на бежевую дверь. Слабачка, даже не может постучать. С каждым приближающим шагом её к этому дому неуверенность наплывала волной, а сейчас цунами и вовсе накрыло с головой.

Как давно она здесь не была? Даже успела забыть некоторые детали, хотя здесь практически ничего не изменилось. Та же невысокая белая оградка и растущие вдоль неё петуньи, которые так трепетно любит миссис Картер. Та же яблонька, с которой она частенько таскала растущие фрукты. Только тогда это дерево казалось огромным, и она частенько оцарапывала коленки об её ветки, а сейчас ей достаточно просто вытянуть руку, чтобы достать желанный плод, только уже без должного детского адреналина и целеустремлённости. Даже крыльцо этого дома осталось тем же, и наступи она на половицу чуть правее, она скрипнет напоминанием из детства. И только Николь изменилась… очень изменилась, что аж тошно от нынешней самой себя.

Где она сломалась?

Когда надела эту маску?

Удивительная способность этого дома, где она была частым гостем — он всегда был уютным и комфортным, так что хотелось закрыть глаза от этих ощущений, позволяя ауре дома пропитать насквозь.

А что сейчас?

Стоя перед дверью, она готова провалиться куда-нибудь вглубь кратера вулкана, позволяя лаве растопить без остатка тело, душу он не тронет — не несёт ценности, ведь необъяснимое чувство стыда и вины легло тяжелым грузом, и рука дрожит, не позволяя просто постучать в дверь. В дверь его дома.

Что она скажет миссис или мистеру Картеру? А, самое главное, как посмотрит в глаза? Разве есть оправдание отсутствия в их доме или даже причине отсутствия простого интереса «как у вас дела?»

А если он дома?

И что дальше?

Идиотка. Сама поставила табу и сама же сейчас стоит на пороге с зажатым листком в руке.

Могла же отдать в институте или передать через Маркуса.

Могла…

Вот теперь скребётся на пороге, как брошенный котёнок.

Дура… дура… дура…

Ещё одна попытка, и всё же кулак совершает удар, а ей от этой пытки и неуверенности тут же хочется приложиться лбом о деревянную поверхность и хорошенечко встряхнуть мозги, превратившиеся в кисель.

Нет ответа. Хозяев нет дома.

И даже лёгкое облегчение… удручает.

Слабачка и трусиха.

Николь прикусывает нижнюю губу и ей хочет распустить волосы из удерживающей их резинки, чтобы запустить в них пальцы.

Она не та, кем даже хочет казаться самой себе…

Лай собаки со спины напугал. Николь вздрагивает, едва ли не пискнув от неожиданности, и разворачивается, но тут же рухнула пятой точкой на веранду, когда чёрно-белый далматинец, виляя хвостом, снёс своим порывом, закидывая лапы на плечи и норовя облизать лицо.

— Я тоже рада тебя видеть, — Николь немного брезгливо уворачивается от влажного языка и пытается оттолкнуть радостную собаку, чтобы хотя бы была возможность встать на ноги.

— Грета, —