Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015) Страница 25

Луны не было. Ну и ночь! Здесь, на узкой тропинке меж двух рядов могил, меня охватил отвратительный страх. Могилы, могилы, могилы! Справа, слева, впереди и позади меня — везде могилы! Я присел на одну из них, не имея сил идти дальше — так подгибались у меня ноги.

Я слышал биение собственного сердца. Но я слушал и что-то еще. Что? Шум, неуловимо ужасающий. Раздавался ли он только в моей кружащейся голове, в непроницаемой ночи или под землей, загадочной, засеянной человеческими телами? Я оглядывался вокруг себя.

Сколько времени оставался я там? Как знать. Я был парализован ужасом. Одурманенный страхом, я был готов завыть, был готов умереть.

И тут мне показалось, что мраморная плита, на которой я сидел, сдвинулась. Конечно же, она шевельнулась, как будто что-то ее приподнимало. Подскочив, я рухнул на соседнюю могилу и увидел — да, я увидел, как камень, на котором я только что сидел, упал вправо. И явился мертвец — голый скелет, который и поднял плиту своей согнутой спиной. Я видел — видел все очень хорошо, хотя стояла глубокая ночь. На кресте я прочел: «Здесь покоится Жак Оливант, скончавшийся в возрасте пятидесяти и одного года. Он любил своих близких, совершал поступки добрые и честные и почил в мире Господнем».

Теперь и покойник читал написанное на его могиле. Затем он взял с дорожки камень — маленький заостренный камешек — и принялся скрести им надгробие. Он постепенно стирал всю надпись, глядя пустыми глазницами туда, где она только что была выгравирована. Потом кончиком кости, что была прежде его указательным пальцем, он начертал буквы, проступавшие четко, как линии, нацарапанные на стене кончиком спички:

«Здесь покоится Жак Оливант, скончавшийся в возрасте пятидесяти и одного года. Жестокими речами он приблизил смерть своего отца, ибо жаждал наследства. Он изводил свою жену, мучил детей, обманывал соседей, воровал, когда подворачивался случай, и умер в нищете».

Закончив писать, мертвец неподвижно застыл перед своей работой. И тут я заметил, что все могилы открылись, из них вышли покойники и принялись стирать выдумки, написанные их родными на надгробиях, чтобы восстановить истину.

И я увидел, что все вокруг были мучителями своих близких, злыми, бесчестными, лицемерными лгунами, лукавыми клеветниками и завистниками, которые крали и обманывали, совершали всяческие постыдные, мерзкие поступки — все эти добрые отцы, верные супруги, преданные сыновья, целомудренные девицы, честные торговцы, все эти так называемые добрые мужчины и женщины.

На пороге своей вечной обители они все вместе писали жестокую, ужасающую и священную правду, которой никто не знал, или притворялся, что не знал на этом свете.

Я подумал, что и она, должно быть, пишет на своей могиле.

И теперь уже без страха я пошел к ней среди раскрытых гробов, меж тысяч трупов и скелетов, уверенный, что легко сумею ее отыскать.

Я узнал ее издалека, даже не глядя на скрытое саваном лицо.

И на мраморном кресте, где прежде было высечено: «Она любила, была любима — и умерла», я увидел:

«Выйдя однажды с желанием обмануть своего любовника, она замерзла под дождем и умерла».

Говорят, на рассвете меня обнаружили без чувств возле ее могилы.

Перевод Александры Мироновой

Ирвин Ш. Кобб

«Рыбоголовый»

На озере Рилфут изгоем жил Рыбоголовый. Своим видом он вызывал отвращение, его лицо походило на морду рыбы. За ужасную внешность Рыбоголового ненавидели люди, но обитатели озера ради него были способны даже на самые страшные вещи.

Классический рассказ, отмеченный самим Лавкрафтом в его знаменитом эссе «Сверхъестественный ужас в литературе».

DARKER. № 8 декабрь 2011

IRVIN SHREWSBURY COBB, «FISHHEAD», 1913

Невозможно словами описать озеро Рилфут так, чтобы вы, прочитав это, представили в голове такую же картину, какую представляю я. Ведь озеро Рилфут не похоже ни на одно другое из известных мне озер. Оно появилось много позже Сотворения мира.

Остальная часть континента была создана и высушена солнцем за тысячи, миллионы лет до возникновения Рилфута. Это, вероятно, новейшее создание природы в нашем полушарии сформировалось в результате Великого землетрясения 1811 года, немногим более ста лет тому назад. Землетрясение 1811 года, несомненно, изменило внешний вид земли у тогдашних дальних границ этой страны. Оно изменило течение рек, обратило холмы в то, что теперь стало низинами трех штатов, превратило твердую почву в желе и заставило ее накатываться волнами, как море. И среди разрывов земли и воды оно опустило на колеблющиеся глубины участок земной коры протяженностью в шестьдесят миль, забрав все ее деревья, холмы, лощины и прочее; трещина прорвалась к реке Миссисипи, и три дня река текла вверх по течению, заполняя расщелины.

В результате этого образовалось крупнейшее озеро юга Огайо, большей частью расположенное в Теннесси и простирающееся через нынешнюю границу Кентукки. Оно получило название из-за схожести своего контура с косыми, шаткими ступнями полевого негра. Болото Ниггервул, что не очень далеко отсюда, было названо тем же человеком, который окрестил Рилфут[23]; по крайней мере, похоже на то.

Рилфут всегда было озером загадок. В некоторых участках оно бездонно. В других все еще ровно стоят скелеты кипарисов, которые ушли вниз, когда земля затонула. И если солнце светит с нужной стороны, а вода менее грязная, чем обычно, то человек, всматривающийся в глубину, видит — или думает, что видит — внизу под собой обнаженные верхние конечности, тянущиеся вверх, как пальцы утопленников, покрытые многолетней грязью и держащие знамена зеленой озерной тины. Кое-где слишком мелко для ныряний, там не глубже, чем человеку по грудь, но все же опасно из-за плавающих под водой водорослей, опутывающих конечности пловца. Берега большей частью грязные, как и вода, приобретающая весной цвет насыщенного кофе, а летом — медно-желтый. Деревья вдоль берега окрашиваются грязью вплоть до нижних веток после весенних паводков, когда сухой осадок покрывает их стволы тонким, болезненного вида слоем.

Вокруг озера простирается нетронутый лес, обрываясь там, где прорастают бесчисленные дыхательные корни кипарисов, будто надгробия и опорные камни мертвых коряг, гниющих в мягком иле. Безжизненно выглядит кукуруза, высокая, но растущая в низменности, и обесцвеченные, почерневшие окольцованные деревья, растущие выше, без листьев и ветвей. На длинной, мрачной отмели по весне комки лягушачьей икры липнут между стеблями морской травы, как пятна белой слизи, а по ночам выползают черепахи, чтобы отложить в песок идеально круглые, белые яйца в крепкой эластичной скорлупе. Старица берет начало из ниоткуда и вязнет в трясине, бесцельно извиваясь огромным слепым червем, чтобы наконец присоединиться к большой реке, несущей свои полужидкие потоки в нескольких милях к западу.

Так Рилфут и лежит там, с ровным дном, слегка застывая зимой, испаряясь знойным летом, раздуваясь весной, когда деревья обретают яркую зелень, и мошкара миллионами и миллиардами наполняет лощину своим отвратительным жужжанием, а осенью — окруженное всеми цветами, которые приносят первые заморозки — золотым цветом гикори, желто-коричневым явора, красным кизила и фиолетово-черным ликвидамбара.

Но деревня Рилфут имеет свои выгоды. Это лучшая деревня для охоты и рыбалки из всех, природных и искусственных, оставшихся на юге по сей день. В установленные сезоны сюда слетаются утки и гуси. И даже полутропические птицы, вроде бурого пеликана и флоридской змеешейки, как известно, прилетают гнездиться. Одичавшие свиньи располагаются в горных хребтах, и каждым кабаном руководит изможденный, дикий, худощавый старый боров. По ночам лягушки-быки, немыслимо крупные и чрезвычайно громкие, вопят на отмелях.

Это чудесное место для рыбы — окуневых, краппи, рыбы буффало с большим ртом. И то, что этим съедобным видам удается жить и метать икру, а их потомству — уцелев, плодиться снова, является чудом, учитывая сколько рыб-каннибалов обитает в Рилфуте. Здесь можно встретить сарганов более крупных, чем где-либо, хищных, с роговой чешуей и мордами аллигаторов; как говорят натуралисты, они сохранили ближайшую связь между животным миром сегодняшнего дня и животным миром эры рептилий. Явно деформированный вид пресноводного осетра, с ковшеобразным носом и крупной веерообразной перепончатой чешуей, выступающей на носу, как бушприт, целыми днями скачет в тихих местах, сопровождаемый мощными плещущимися звуками, напоминающими хлюпанье упавшей в воду лошади. На выброшенных к берегу бревнах огромные каймановые черепахи в солнечные дни лежат группами по четыре-шесть особей, дочерна обжигая свои панцири, настороженно подняв маленькие змеиные головы, готовые бесшумно ускользнуть при первом звуке весла, скрипящего в уключине.