Маруся Климова - Голубая кровь Страница 25

Жена Петра Сергеевича заерзала на стуле и многозначительно закашлялась, но Петра Сергеевича было уже не остановить.

«Я помню, я пришел к ней домой, а ее родители куда-то ушли, и мы сидели с ней при свечах, а вокруг было темно, и все так романтично. Я принес ей цветы, моей милой крошке. Вы, конечно, подумали про Набокова, про „Лолиту“, но я должен сказать, что не читал этой книжки, хотя и слышал, о чем она. Но у нас все было по-другому! Я в душе художник! И у меня были другие мотивы, совершенно возвышенные мотивы! Вы понимаете, в этом возрасте женщины еще ничего не знают, им все интересно, вот я и учил ее всему, вы понимаете, всему… Но потом каким-то образом узнал ее папа, и у меня были неприятности! Я даже не знаю как, неужели она обо всем рассказала?»

Тут Петр Сергеевич осекся и обвел всех взглядом. На его губах показалась пена, он явно выпил лишнего. Опять воцарилось неловкое молчание. Игорь Николаевич добродушно улыбнулся и сказал: «Ну конечно, кто же такие вещи папе рассказывает!» Все смущенно захихикали.

«Так что же вы все-таки хотите основать? Что-то вроде масонской ложи? Или ордена?» — спросила Наталья Дмитриевна.

«Нет, как вам объяснить… Это будет такая новая форма объединения людей. Вот я написал книгу, я хочу ее напечатать, там все изложено, это новая теория, вы все ее прочитаете и поймете. На основе этого мы и объединимся. Для нас самое главное — свобода. Ради свободы мы готовы на смерть.»

«А вы знаете, — сказал Игорь Николаевич, — тут недавно образовалась новая партия, — я, кстати, как раз с этого собрания — и там программа как раз совпадает с вашей. Может, вам просто присоединиться?»

Петра Сергеевича это немного задело. «Нет, — сказал он, — мы все же лучше отдельно. Не думаю, что мысли из моей книги могут совпадать с программой этой партии.»

«И зря, — Игорь Николаевич был настроен очень благодушно. — А хотите, завтра же о вашей организации узнает вся страна? Или даже весь мир? Я, кстати, являюсь внештатным корреспондентом газеты „Путь к свободе“»

И он открыл свой дипломат и вытащил оттуда толстую пачку каких-то бумажек.

«Можете и подписаться заодно. Подписка на месяц стоит пятьдесят рублей.»

«Да, да, я сейчас, — засуетился Петр Сергеевич и дрожащими руками стал выворачивать карманы. — Но у меня здесь только двадцать пять.»

«Это не беда. Давайте, сколько можете, остальное потом. А вот вам пока экземплярчик. Эта газета издается на всех языках, ее читают во всем мире. А мне пора,» — и корреспондент поспешно направился в прихожую. Маруся решила воспользоваться случаем и уйти. Было уже поздно.

В прихожей Петр Сергеевич обратился к Марусе.

«Маруся, а у вас ведь тоже есть знакомые. Вы должны нам помочь рассказать о нашей новой организации.»

«Конечно,» — сказала Маруся. Ей не хотелось никого обижать.

«Ну ладно, ладно, — вдруг заторопился Петр Сергеевич, и в глазах его появилось беспокойство, — я вам еще позвоню. Вот я недавно видел сон — будто кто-то меня торопит, что именно сейчас время настало, именно сейчас пора, только бы не пропустить, только бы не опоздать. Как будто кто меня подталкивает, как будто кто шепчет в ухо.»

Петр Сергеевич замолчал, как будто к чему-то прислушивался. Маруся тем временем незаметно вышла. Она шла к метро мимо автоматов с газированной водой и деревьев, одно из которых, наверное, посадил Петр Сергеевич. В двух метрах впереди вприпрыжку бежал корреспондент газеты «Путь к свободе».

Маруся училась в специализированной немецкой школе. Там же учился и Гриша, но он был на три года младше. К ним часто приезжали немцы, в основном из ГДР. С немцами общаться было разрешено, это должно было способствовать лучшему изучению разговорного языка.

Как-то марусина подруга Света Митина, которая была комсоргом класса, пригласила ее и еще нескольких мальчиков и девочек к себе на день рождения. У Светы была очень большая задница, и, кроме этого, еще одна замечательная особенность: с первого класса она носила одну и ту же прическу — заплетала две косички и укладывала их на голове в виде корзиночки, а по бокам завязывала два пышных банта.

Мальчиков у них в классе было мало и она попросила привести с собой еще, хоть каких-нибудь. Маруся шла с Машей Степановой и с Кучей. По дороге у метро они увидели каких-то прыщавых юношей, которым явно было нечего делать. Они подошли к ним и предложили пойти на день рождения. Юноши с радостью согласились. У Светы мальчиков оказалось не так уж мало, а наоборот, она перестаралась, и девочек было только три, а мальчиков восемь. Причем был даже мужик, бритый, похожий на уголовника, он одиноко сидел в светиной комнате и пил водку из горлышка бутылки. Он ни с кем не разговаривал. Маруся пыталась завязать с ним разговор, но он только криво усмехался и пил. Еще был мальчик из параллельного класса, рыжий и тщедушный, о котором ходили слухи, что он уже побывал в милиции, правда, никто не знал, за что. И еще Маруся встретила там Вову Гольдмана. Он тогда уже ушел из школы, и вел себя совсем как взрослый, на нем были джинсы и серая рубашка.

Маруся помнила, как в седьмом классе Света пришла в школу вся растрепанная, в платье мятом и запачканном цементной пылью, а в волосах у нее торчали разные бумажки. Она сидела на уроках, как сомнамбула, и на все вопросы только улыбалась. Марусе показалось, что от нее пахнет вином. Потом Вова Гольдман рассказал ей, что Света Митина пришла к нему, а он тогда был с другом, которому уже исполнилось восемнадцать лет, и они выпивали. Света попросила у Вовы учебник, а у Вовы давно уже не было никаких учебников, он просто ждал, когда же его выгонят из школы. И Света это знала, но все равно не уходила, а сидела и ждала чего-то. Друг Вовы осмотрел Свету с головы до ног, а потом предложил пойти прогуляться. Они пошли гулять и зашли в подвал. Там они стали Свету крутить и вертеть, а потом раздели. Она хихикала и не сопротивлялась. А потом Вова рассказал Марусе, что они с ней по очереди посношались. Маруся ему не очень-то тогда поверила, но все могло быть. Позже, уже в десятом классе, она подумала, что, скорее всего, это была правда.

Маруся уже давно не видела Вову, поэтому обрадовалась. Там был и Коммунист, который Марусе в последнее время порядком надоел. Все сидели за столом и пили. Еды было мало, все разные огрызки, куски хлеба и салат из капусты с подсолнечным маслом. Зато очень много выпивки: и портвейн, и водка, и сухое, и даже коньяк. Света пила очень много и как-то лихорадочно.

Маруся уже была у Светы в гостях, правда, очень давно, классе в четвертом. Света тогда любила Пушкина и хотела походить на Татьяну. Она пригласила к себе на день рождения Марусю и еще двух мальчиков. Мальчики эти были самые хорошие ученики в их классе и самые вежливые, к тому же у них были самые приличные родители. Это Маруся знала от своей мамы. У Светы их тоже встретила бабушка, она была очень старая и говорила по-французски. Мама Светы рассадила всех за стол и каждому дала вышитую салфеточку с инициалами. Когда все поели, мама сказала: «А теперь давайте играть! Светочка, пойди, переоденься!» Света ушла и вернулась в розовом платье из сатина, очень длинном и с большим вырезом на груди и на спине. Она взяла в руки веер и грациозно присела. Все захлопали в ладоши, а бабушка в кресле даже завсхлипывала. Потом поставили маленький круглый столик на одной ножке, а на него — зажженную свечу. Света села в бархатное кресло и взяла в руки куриное перо. Рядом стояла старинная чернильница в виде зайчика. Мама Светы сказала: «Это живая картина. Мы раньше очень любили играть в живые картины. Сейчас покажем, как Татьяна пишет письмо Онегину. А ты. Марусенька, будешь няней.» Марусе на плечи накинули большой пуховый платок, и она, сгорбившись, встала рядом со Светой. Света, томно обмахиваясь веером, облокотилась о столик и взяла в руки перо. «Не спится, няня, здесь так душно… — проговорила она, открой окно да сядь ко мне…»

Маруся молчала, покачивая головой. «Ну, Марусенька, продолжай!» — мама Светы думала, что Маруся тоже знает эти стихи, но Маруся не знала, что дальше, и сказала: «Да чего уж там, милая…» Все засмеялись, а Марусе стало стыдно. «Ну ладно, — сказала светина мама, — а теперь мы потанцуем!» Снова зажгли свет, и на старый проигрыватель поставили пластинку с музыкой. «Это па-де-катр, — сказала мама. — меня еще моя мама учила.» Она обратилась к бабушке и сказала: «Сейчас станцуем па-де-катр. Его нужно танцевать вчетвером. Я научу.» Маруся встала в паре с толстым Димой, а Света взяла за руку Алешу. «И раз, и два», — повторяла мама, и торжественно вышагивала впереди всех, вытяну в одну руку вперед, а второй придерживая край платья. Дима все время наступал Марусе на ноги и ужасно сопел. Наконец музыка кончилась. Все сели на диван, и мама Светы ласково обратилась к Марусе: «Марусенька, у тебя такой приятный мягкий выговор! Это украинский, по-моему? Вы же с Украины?» Маруся до этого жила в Жмеринке и ездила туда каждое лето, но в этом вопросе она почувствовала какой-то подвох и ничего не ответила, покраснев. Потом все опять сели за стол и пили чай с пирогом с лимоном. Марусе он очень понравился, и она съела целых четыре куска.