Захар Прилепин - Санькя Страница 26

Саша не мог задать своего вопроса. И поэтому он говорил и говорил, так и сяк поворачивая свою мысль, заметив, что Яна, кажется, вовсе перестала всерьез следить за ходом его умозаключений, и только когда Саша произнес слова о детскости зрения Костенко, неожиданно сказала:

— Я не люблю детей. И Саша замолчал.

Яна извлекла из стакана с допитым чаем дольку лимона и, облизнувшись, сузив глаза, высосала его, не морщась.

— Ты спрашивал… — сказала она, — спрашивал тогда, как меня тогда отпустили после митинга. Ты же видел мой оторванный капюшон. Ты удивлялся… Меня поймали. Омоновец. Я предложила ему меня отпустить. И он согласился, представляешь? Мы просто зашли в подъезд на десять минут, а потом я пошла домой.

Яна встала из-за столика, она сидела спиной к бару — Саша встал ей навстречу. Она сделала шаг, и так получилось, что они оказались лицом к лицу. Саша взял ее под руки, за локти, легко, еще не зная, что он сможет сказать или сделать сейчас, — и Яна на мгновенье приблизилась к нему, поцеловала быстро в губы.

Потом отстранилась.

— Можно, я одна пойду? — спросила почти нежно.

Саша кивнул, без мысли, просто отреагировав на ее голос.

Она, быстро цокая каблучками, вышла, Саша сел за стол. Лимон, вкус лимона был во рту, очень горячий и сладкий лимонный вкус.

Саша облизывал губы и смотрел на пустой стакан Яны. Черная заварка, зернышки лимона.

Глава седьмая

Негатив уехал не следующий день, рано утром.

— Давай, Нега! — сказал Саша. Они стояли возле бункера.

Негатив кивнул спокойно и пошел. Саша смотрел в асфальт.

— Куда он? — спросил кто-то из «союзников» заинтересованно.

— Он сейчас вернется, — ответил Саша, глаз не поднимая.

Вышел дежурный из бункера, позвал Сашу, вручил ему мобильный.

— Вот. Яна велела передать. Чтоб ты на связи был. Просили пока не уезжать из Москвы.

Саша пожал плечами.

— Хорошо, — сказал.

Два дня он прожил в бункере, подолгу лежал в просторном помещении, служившем спальней, смотрел в потолок.

«Союзники» лежали вповалку прямо на полу. На стене висел огромный портрет Костенко в военной форме.

Иногда Саша вытаскивал из кармана мобильный, смотрел на него. Хотелось, конечно, поверить в то, что это Яна специально дала телефон — чтобы позвонить Саше… позвать его куда-нибудь…

Никто не звонил. Ни Яна, ни Матвей не появлялись. О Негативе ничего не было слышно. Черт знает, где он.

В третью ночь проснулся от странного озноба. Пошел попил водички из-под крана, умылся, покурил с дежурным.

Откуда-то из недр «сакральной» выбрел раздетый по пояс, в белых и чистых подштаниках, тонкий, но жилистый, с отчего-то черными сосками и длинной царапиной на красивой спине Костя Соловый.

— Член партии имеет право на использование служебных помещений под половые акты, если в результате могут появиться дети, — сообщил он дежурному.

Минут десять спустя Костя Соловый выбрел уже одетый, вертя в руках ключи от машины.

— Член партии имеет право катать женщин на красных партийных машинах ручной сборки и на других машинах, — сказал он уверенно. — Член партии имеет право не работать и находиться на иждивении у женщины, — добавил он, подумав. — Если член партии проживает у женщины с детьми, он имеет право съедать продукты, приготовленные для детей.

И уехал. Дежурный прикрыл за Костей дверь, посмеиваясь.

Поговорили о чем-то — Саша сам, первый, заговорил, чтобы не думать о Негативе.

Чайку заварили. Дежурным оказался парень с Украины, приехавший в Москву, чтобы вступить в «Союз…», — ласковоглазый, с правильными чертами лица, нежным выговором. Саша вообще очень часто встречал среди «союзников» ребят душевных, добрых — в самом простом смысле этого слова. Вообще, казалось бы, не склонных к агрессии…

Отчего вместе они были так злы?

«Нет, понятно, отчего», — думал Саша, для злобы было множество причин. Но удивительным казалось то, что соединение энергетик со знаком «плюс» всегда было чревато взрывом, выплеском бешеных энергий.

Подумал, сказать ли об этом парню-хохлу, и не сказал, поленился.

Они перебрасывались словечками, перешучивались вполголоса, улыбаясь тихо, и чай прихлебывали.

И когда Саша, уже под утро, снова отправился спать, в голове его, теплое и легкое, оставалось ощущение этого незатейливого разговора, и с этим ощущением он задремал.

Проснулся в хорошем настроении, вышел из духоты на улицу. Стоял, жмурясь. Полез в карман за смятой пачкой сигарет.

Неожиданно и быстро, всего за несколько минут — Саша даже не успел докурить, — прошел дождь, тихий, мягко прошуршавший, веселый и нежный, будто четырехлетний мальчик проехал мимо на велосипеде.

Саша повозил носком ботинка в свежей лужице и побрел куда глаза глядят. Прошел мимо машины с оперативниками — Саше ее показали «союзники». Оперативники выглядели скучно.

«Интересно, а они всю ночь тут стоят? — подумал Саша. — Стерегут, не выйдут ли ночью «союзники», не пойдут ли хмурой толпой к Кремлю, вооружаясь булыжниками…»

Какое-то время Саша шел без единой мысли в голове, разглядывал идущих навстречу. В чистых и уютных двориках выгуливали собак.

Свернул в один из двориков, сел на лавочку, закурил, щурясь на раннее солнышко.

Собаки, на которых он смотрел, выглядели прекрасно. В столице даже днем, в часы прогулок, собак было больше, чем детей. Здесь, в этом городе, казалось Саше, есть несколько тысяч собак, которые живут несравнимо лучше нескольких миллионов людей. Даже не тех, что с огромными, проржавевшими, тяжелыми руками работяг ковыряются в мусорных баках, а многих иных, встречаемых на окраинах Москвы, и тем более за ее пределами — замудоханных баб, злых мужиков, грязных каких-то детей в замурзанной одежке.

Саша с трудом запустил руку в карман джинсов, извлек остатки монет. Посчитал их. Мало. Ну и ладно. Добрел до ночного кафе, где стояла за кассой невыспавшаяся молодая женщина и сидела у окна официантка, усталая. Саша заказал себе чая и лимон. Целый лимон.

Сидел за столиком, катал в руках фрукт, иногда подносил его к лицу. Слишком сухой запах. Острый. Не тот. Тот был мягкий, влажный, горячий.

Мобильный, выложенный на стол, зазвонил. Саша ни разу не слышал его звонок — и вздрогнул. Звонок был нервным, стилизованным под старые, давних лет, звонки дребезжащих тяжелых телефонов.

Официантка обернулась. Саша взял трубку, услышал голос Яны.

— Саша?

— Да, Яна.

— Наши захватили башню в Риге. Негатив там. Только что звонил. Они внутри башни, разбрасывают листовки.

Саша молчал.

Не мог обрадоваться — слишком тяжело было подумать, что ждет Негатива потом, скоро уже, когда их всех повяжут.

А Яна, казалось, была довольна. Хотя тоже молчала.

Сигнал оборвался.

Саша допил одним глотком чай и вышел на улицу.

Шел по улице, крепко сжимая в руке лимон, словно желая его выдавить. Добрел до набережной, остановился посмотреть на воду, никак не умея решить — радоваться или огорчаться случившемуся. Услышал звук тормозов, успел только краем зрения заметить двух здоровых, даже неестественно здоровых мужиков, которые мгновенно заломали ему руки и затолкали в машину.

Саша глянул из окна, надеясь еще, что кто-то увидит, как его, свободного человека, вырвали из теплой улицы, разорвав с шумом троллейбусов и течением грязной воды в реке. Но увидел только, как по асфальту катится выпавший лимон.

Машина, обычный «жигуль», резко сорвалась с места. Саша покрутил головой, глядя по сторонам, — нет, действительно, никто ничего не заметил, никто не гнался за ними.

По разные стороны от Саши сидели хмурые мужики, с бугристыми лбами, мелкоглазые оба, похожие своей тяжелой набыченностью как братья. И килограммов на 70 тяжелей, чем Саша, — и тот, и второй. Сдавили с обеих сторон мясом своим.

Только сейчас Саша сообразил, что на руках у него наручники. «Хорошо работают», — подумал он и спросил, заранее зная, что ему никто не ответит:

— Кто вы такие?

Ему действительно не ответили. Только водитель мельком, в долю секунды, глянул в зеркало заднего вида.

Саша почувствовал, как покрывается испариной.

«За что меня взяли? — подумал он, пытаясь подготовить себя к тому, что его ждет. — За прорыв? Может быть, какие-то съемки есть, где я ломаю что-то?… Но как-то много чести брать именно меня… да еще на улице… А за что еще?»

Саша был уверен, что имеет дело с «конторой». Больше некому…

Сидящий слева закурил. Саша покосился на него. Курить, да, очень захотелось курить.

Саша уставился в другую сторону, в окно, хотя толку все равно не было — город он знал плохо, и ничего бы, кроме Красной площади, не узнал. Но на Красную площадь его не везли.

Он все равно смотрел, просто на людей, на машины, даже девушке какой-то подмигнул, и тут сидящий рядом заорал: