Олег Хафизов - Киж Страница 26

Через час после военного совета в Форт-Киже генерал собрал вещи и бесследно исчез, а я той же ночью проник в арсенал, подключил установку самоликвидации, облачился в серебристый пластиковый комбинезон и без малейшего раздумья включил рубильник.

Переодевшись и выкурив в бункере сигарету, я вышел на улицу. На небе полыхала полная луна. Звезды пульсировали в черном колодце неба, словно наплывая на землю, но странным образом оставаясь неподвижными относительно крыш и деревьев. Со стороны озера поддувал зябкий ночной ветерок, перетаскивающий по асфальту шуршащие обрывки газет и перекатывая окурки. Не было слышно ни единой собаки из тех бесчисленных одичавших свор, что оглашали окрестности лаем и воплями потасовок. За последнее время я успел привыкнуть к тому, что ночная жизнь военного городка протекает более чем бурно. До самого рассвета здесь раздавались грубые крики пьяной солдатни, гитарные аккорды и визги непотребных девок. Теперь, как в старые добрые времена, стояла благочестивая тишина.

"Хорошо-то как, - подумалось мне. - Сейчас бы еще хоть какого-нибудь соловья".

У входа в бункер меня поразило удивительное зрелище: кучка одежды, накрытая каской, рядом с которой валялся автомат. Какие-нибудь десять минут назад эта кучка отдавала мне честь и обменивалась видами на погоду. Я отдал честь этому бывшему солдату, выполнившему свой долг до конца.

Весь следующий день и всю следующую неделю мне предстояло разбирать подобные тряпичные кучки, отбирать имущество, годное для повторного применения, уничтожать ненужное и готовить круговую оборону. В конце недели я принял первый неравный бой, изрешетив из пулемета милицейский автобус, а затем взорвав его ручной гранатой.

Случайно выжившему при этом судебному исполнителю Захаровой я оказал первую медицинскую помощь, перевязал раны и предоставил одноразовое питание. Затем я быстро, но основательно провел заседание военно-полевого трибунала в собственном лице, набросал приговор, зачитал его рыдающей женщине и выстрелил ей из пистолета в затылок. Партизанская война за Киж началась.

* * *

- Ну как? - Свербицкий напыжился, точно не он должен расстрелять своих слушателей, а они его. - Как вы полагаете, это может быть опубликовано?

- Так это все правда? - Филин скомкал только что исписанные торопливыми заметками листки салфеток. - Вы действительно уничтожили целую дивизию, а затем, взорвав милицейский автобус, расстреляли ни в чем не повинную женщину-исполнителя?

- Я думала, это всего лишь рискованная игра в солдатики, любительский театр военных действий...- сказала Глафира, широко раскрыв незрячие глаза. Уничтожить целый город с его обитателями...

- Обитателей - но не город, - уточнил военный.

- Ничего особенного. Обычные боевые действия местного значения. Я бы еще изнасиловал пленную, - заметил Петров-Плещеев.

- А я бы написала, что капитан пощадил пленную и между ними разгорелась любовь, как в фильме "Сорок первый" - только наоборот, - мечтательно пропела лейтенант Соколова, перебирая пальчиками жесткие патлы жениха. - А то одна война и никакого мира.

- А слабу, как мужчина с мужчиной, без пулеметов! - Бедин снял очки и попер на Свербицкого, не замечая на своем пути праздничного стола.

- Если бы не такие писаки, как вы, нашу страну не наводнили бы орды иностранных паразитов, высосавших ее соки и расчленивших тело. Если бы не всякие писаки... - Свербицкий, немного уступавший Бедину ростом и сноровкой, не уступал боевым духом никому в мире. Он ничуть не спасовал, отстегнул шпагу и засучил рукава мундира.

- Ура! Драчка! - Лейтенант Соколова, ударяя в ладоши, так подпрыгнула на своем женихе, что его лицо перекосилось от муки.

- А выйдет какая поблажка, если я буду за вас? - подсуетился Петров-Плещеев, заглядывая в глаза Свербицкому. - Если да, я прикажу участвовать в бою своим подчиненным.

- Мы хоть и археологи, а тоже не лыком шиты! - просыпаясь, заревел старший из трех поросят. - А ну, сыны мои, Антон и Демид, как я вас учил: сначала ногой под яйца, а там - будь что будет!

- А мы, папаня, за кого, за Феликс Александровича или за Николай Николаича? - переводя взгляд с Бедина на Свербицкого, спросил младший поросенок, если не ошибаюсь, Демид.

Средний снял маску, хряснул об стенку очки и выбрал на столе вилку поострее.

- Я щас глаза вытыкать буду.

- Ну и я...- Филин привстал из-за рояля. - Хотя драчун из меня никакой.

- Молчать! - В зале раздалась пулеметная очередь такой оглушительной громкости, что все пригнулись. С потолка посыпалась штукатурка. - Молчать, сукины дети, пока не положила всех на месте!

У входа в Светлицу, наполненную едкой пороховой вонью, стояла Глафира с пулеметом в руках. Ее русые волосы растрепались, щеки пылали, глаза сверкали огнем. Но самое удивительное - она успела переодеться. Теперь ее костюм представлял собою типичную униформу амазонки из фантастического кинобоевика с садомазохистским уклоном: черные глянцевые сапоги выше колена, короткие кожаные шорты, клепаная кожаная куртка с надставными плечами, кожаные браслеты с шипами на запястьях и серебряный ошейник. Из-под расстегнутой куртки виднелся алый ажурный лифчик. На голове красовалась черная эсэсовская фуражка.

- Я справился бы и без тебя, - сказал Свербицкий с видимым облегчением.

- Наша взяла! - захлопал в ладоши Петров-Плещеев. - Долой бунтовщиков!

С неожиданной прытью Глафира подскочила к вероломному контрразведчику и ловко пнула его острым носком в пах. Петров-Плещеев скорчился и стал хватать воздух раззявленным ртом.

- Проститутка! - только и смог вымолвить он.

- Возможно, - жестоко усмехнулась Глафира и направила пулемет на Свербицкого. - Но не убийца.

- Что это - очередная роль? - нахмурился Свербицкий. - А как же твоя поруганная честь, сожженный дом и истребленные родственники? Как же все эти разговоры об Орлеанской девственнице, которые мы вели ночи напролет?

- Я давно не девственница. А тебе следовало чаще посещать театр, отрезала Глафира. - Немедленно отпусти этих несчастных!

- Вы попались на женскую удочку, мой капитан, - не без сочувствия объяснил партизану Филин. - Но хочу вас утешить: вы не первый. Вашему библейскому предшественнику вообще во сне оттяпали голову.

- Так это какая-то сцена из Библии! - Свербицкий хлопнул себя ладонью по

лбу. - То-то я вроде как где-то все это читал!

- Не удивлюсь, если это действительно так, - процедил Бедин, надевая очки. - Глафира непредсказуема.

- После этого спектакля я, кажется, остался без потомства, - простонал Петров-Плещеев. - А что я такого сказал?

- Да, вечеринка не сложилась, - покачал головою Свербицкий. - А теперь я попрошу тебя положить оружие на место и исполнить несколько арий из популярных классических опер. У нее божественный голос, господа приговоренные.

- Ну нет, - твердо возразил Бедин, зорко поглядывая то на Глафиру, то на Свербицкого. - Мы и так слишком засиделись. Оревуар!

Не спуская глаз с пулемета, ствол которого нацелился в пространство между грудью Свербицкого и дверью, Бедин подошел к Филину и хлопнул его по плечу.

- Пойдем, все было очень вкусно. Прохор, Демид, Ганимед, вы остаетесь?

Нерешительно переглядываясь, археологи сняли маски поросят, отстегнули хвостики и поднялись из-за стола.

- Довольно! Хватит с меня художественной самодеятельности! Я хотел устроить прощальный ужин, а вы пытаетесь сесть мне на шею! - тонко выкрикнул

Свербицкий. - Прапорщик Игрицкая, немедленно отведите пленных в подвал! Начинается последний акт нашего спектакля под названием "Ночь перед расстрелом, или Собакам собачья смерть". Советую составить завещания и набросать прощальные письма.

- А поблажка? - удивился Петров-Плещеев.

- Как трусу мы можем вам завязать перед смертью глаза, - брезгливо сказал Свербицкий. - Прапорщик, извольте выполнять.

- Нет, мой милый, сегодня в подвале будешь ночевать ты!

Ствол пулемета вновь переместился на уровень груди Дикого Капитана. Мигом утратив весь свой артистизм, Глафира некрасиво скривилась и перешла на визг.

- Руки за голову! Шагом - арш!

Крик словно отрезвил бравого капитана. Он стоял посреди врагов беспомощный, безоружный, ошеломленный, в дурацком костюме Андрея Болконского. Даже если бы Глафира, при всей своей ярости, не посмела применить оружие, все равно ему одному не под силу было справиться с девятью противниками.

- Ты это серьезно? - растерялся Свербицкий. - А как же наша любовь?

Вместо ответа Глафира перевела оружие на одиночную стрельбу, прицелилась ему в колено и спустила курок. Сильно подпрыгнувший в руках артистки пулемет дал промах, пуля пробила дырищу величиной с пятак в нижней панели долотовской фисгармонии, а Дикий Капитан подскочил, как заяц. На пол он шлепнулся совсем другим - смирным и напуганным. Лицо его обесцветилось, как воск, руки и ноги тряслись.