Первенец. Сборник рассказов - Борис Макарович Оболдин Страница 26

Сказано– сделано. На следующую ночь, уже под утро, когда одолевает всех, мирно спящих, самый крепкий сон, потянулась Ромашка за сладкой морковкой, затрусила за той морковкой к шахтному подъемнику. А Ясный, хоть и рядом с ней выгарцовывает, да, похоже, подъемника того шахтного и не видит вовсе. Для него весь белый свет на Ромашке клином сошелся. С Ромашкой ему и на сто семнадцатом горизонте райские сады расцветают. Вот ведь, что любовь с тварями божьими делает! Иной раз даже завидки берут.

А Ахметка-то, Ахметка! Иссуетился весь перед этой парочкой. И за водицей-то специально для них на верхний горизонт сгоняет, и к овсу-то еще и ячменя подмешает, и подстилку-то из самой отборной соломы им стелет, а уж прогуливать их до вентиляционного ствола и обратно, это уж как закон: каждый день и не меньше часа.

Ясный на эту заботу откликался своей благосклонностью к конюху, потому, наверное, однажды и позволил он себя уговорить. Разрешил упряжь на себя одеть, да и потащил две вагонетки с распиловочником к забою. Кто же тогда знать мог, что вместе с вагонетками потянется за Ясным целая череда событий и совпадений, которые иначе как роковыми и не назовёшь. Дело-то в конце месяца было, а что для шахты конец месяца означает? Означает – аврал. Уголек только давай-давай. Месячный план на волоске висит. В такие дни коногон самым важным человеком после Стаханова становится. Если не подведет, вывезет весь нарубаный уголек – вся шахта с премией будет. Но, видать, не судьба Ваське Хлопову быть первым после Стаханова.

Началось все с того, что Васька пришел на смену с выходного дня, да не наотдыхался, сивухой от него за версту несет. Мало того, что у него вся смена не задалась, все из рук валится, так тут еще в самый разгар работы у него Арап захромал. Считай пропала премия. Сменный от отчаяния готов был сам впрячься вагонетки таскать, а тут ему Ясный с распиловочником на глаза и попался. Вот он Хлопову и дал команду: Ясного на откатку забрать до конца смены. Пускай, мол, хоть по паре вагонеток таскает, помогает план вытягивать. Одного сменный не учел: Ясный злых да пьяных на дух не переносит и таких «напарников» близко к себе не подпускает. Потому-то, когда Васька дыхнул на него перегаром, он ему передним копытом и наподдал. От неожиданности Васька упал на спину, ударился головой о рельс, а поднявшись, с психу решил коню пытку устроить. Ухватил Ясного за хвост возле самой репицы, да стал её скручивать. Знал, гаденыш, что когда коню репицу скручивают, он от боли на колени падает и может сознание потерять. Да вот не знал Васька, кого он обижать вздумал. Ясный на ногах устоял, только мокрый весь стал от пота, задрожал мелкой дрожью, но вагонетки потянул.

А надобно вам сказать, что откаточный штрек сто семнадцатого горизонта не зря «инвалидом» называют, поскольку имеется у него внушительный «протез» – на самой середине перегона, где несущие породы слабые, ненадежные, оставили проходчики опорный целик, да такой, что им пол Донбасса подпереть можно. Штрек в этом месте сильно заужается, и коногоны, хоть и матерятся, но всегда перед целиком притормаживают, чтобы ненароком не сбить случайного встречного: разойтись-то в узком месте было нельзя.

Вот и Ясный, в очередной раз, подъезжая к целику, притормозил. Потом вдруг вовсе встал и сделал попытку осадить назад – верный признак того, что он впереди что-то неладное учуял. Васька с вагонетки соскочил, пошел смотреть, что случилось. Тут-то сзади него и лязгнули цепи на вагонеточных сцепках. Оглянулся Хлопов, увидел дикие, совершенно безумные глаза Ясного и понял, что попал он в ловушку, которую ему конь расставил. А когда понял Васька, какая участь его ожидает, то ничего другого не придумал, как броситься на коня с кнутом. Ясный от одного вида кнута окончательно в бешенство пришел, сбил Ваську с ног в колею и сделал то, что до него ни один конь не делал: наступил на лежачего под копытами живого человека. Ну, а когда переступил Ясный через Ваську, то для него уже никаких запретов не осталось. Дико заржал жеребец и рванул вперед что было сил. Хлопов под колесами только и успел, что крякнуть. Вагонетки его под собой еще добрых полсотни метров тащили, прежде чем переехали всеми колесами.

На околоствольном дворе горящие бешенством глаза Ясного еще издали заметили, а когда увидели зацепившийся за угол вагонетки окровавленный лоскут Васькиной рубахи, то тут же и кинулись по штреку. Хлопова еще живым застали. Васька глазами моргает, а сказать ничего не может. Когда же его в клеть погрузили, тут уж как в песне поется, «гудки тревожно загудели». Помер Васька. Помер как-то несуразно, не по-шахтёрски. Да он и жил-то несуразно. Словом, как жил, так и помер, прости Господи.

Расследование же Васькиной гибели вот к какому выводу пришло: одна из причин несчастного случая – наличие в шахте «неинвентарного транспорта». По разумению этих крючкотворов шахтерские кони тоже должны пройти инструктаж по технике безопасности и в особом журнале своим копытом расписаться. В таком случае, взяли бы, да и обзаботились тем, чтобы нашим лошадкам очки выдавали. А то ведь непорядок получается: лошадки наши малость подслеповатые. Сослепу чего угодно натворить могут.

Как бы там ни было, но на третий день после происшествия начальство дало команду: «неинвентарного» Ясного срочно на-гора выдать. Пусть конезавод сам с ним разбирается. По этой причине Батя с ветеринаром на сто семнадцатый горизонт и спустились. Когда к лошадиным стойлам подходить стали, услышали Ахметкины завывания: «Ыыы-хы-хы… Ясни! Ясни! Уже вставай! На джяйляу пойдом! Травку кусить! Умирай не нады! Ыыы-хы-хы…». Безутешный Ахметка рыдал совсем как дитё малое. Умирающий Ясный весь в пене, смотрел вокруг невидящими глазами, силился подняться, ронял голову и снова подымал. Ветеринар только руками развел: съел что-то жеребец.

Ага… Съел… Его послушать, так можно подумать, что мы попутно с угольком еще и мышьяк добываем, а лошадки тот мышьяк иногда с «митамином» путают. Сказал бы прямо: «отравили коня!». Да тут хоть так скажи, хоть этак, а Ясному все равно уже ничем не помочь.

Когда подняли Ясного на свет Божий, тут-то и встретил его долгожданный снег. Тот самый снег, который первый. Тихонько