Лидия Чарская - Особенная Страница 27

Глаза девочки пытливым взором уставились в лицо Лики.

— Нет, нет, успокойся Хана! — поспешила утешить ее молодая девушка. — Наш Бог добр и милосерден, Он не обижает сирот. Княгиня Кити была слишком неземная, чтобы долго оставаться на земле! — прибавила она, любуясь очаровательным образом покойной жены своего жениха.

— Ты похожа на нее! — неожиданно вскричала Хана. — О да, ангельская мусме, ты на нее похожа, как будто ты ей родная сестра… И как это раньше Хана не заметила этого! О, глупая, глупая маленькая Хана!

И она снова бросилась целовать лицо, руки и платье своей гостьи.

XXII

— Князь не может быть сегодня, он приедеть завтра. Я не застала его дома, — печально произнесла Лика, появляясь на пороге комнаты, где лежала больная Танюша. — Детей переведите пока в дальнюю горницу. Завтра князь увезет их всех за город, к себе на дачу.

— Хуже ей? — взволнованным голосом спросила она Коркину, наклоняясь над мечущейся в жару и стонущей Таней.

— Без вас был доктор, Лидия Валентиновна, сказал, что вряд ли доживет до утра наша бедняжка! У нее тяжелая, опасная болезнь, да и заразительная, вдобавок, — чуть слышно тихо произнесла Валерия Ивановна и назвала мудреное латинское слово, определявшее недуг Тани по отзыву врача.

— Господи! этого еще не доставало! — с отчаянием в голосе произнесла Лика и на минуту замерла, подавленная гнетущим впечатлением. Потом она как-то разом встрепенулась вся. Взор ее загорелся энергией. Голос прозвучал затаенной силой.

— Валерия Ивановна! Пойдите к детям и запечатайте двери на вашу половину. Изолируйте их хорошенько, заприте кругом. Завтра мы переведем их с князем отсюда… Только бы уберечь их до утра. А теперь оставьте меня вдвоем с Танюшей. Пожалуйста. Я сама хочу ухаживать за нею!

— Но, Лидия Валентиновна, — попробовала было запротестовать Коркина. — Не лучше ли, если я приглашу сиделку?

— Я одна останусь у Тани! — решительно заявила Лика. — Только будьте добры предупредить моих домашних письмом, что я здесь!

Надзирательнице оставалось только подчиниться воле Лики, молодой попечительницы, и она пошла исполнять поручение последней.

Тяжелая, мучительная ночь бесконечно потянулась для Лики. Около одиннадцати часов еще раз заезжал доктор; он снова выстукивал, выслушивал и всячески мучил бедняжку Таню, и, в конце концов, заявил, что консилиум бесполезен и что вряд ли малютка дотянет до утра.

— А вам, барышня, я советовал бы убраться отсюда подобру, поздорову, — дружески сказал он Лике, — болезнь заразительная, и я не ручаюсь ни за что… Может случиться большое несчастье, предупреждаю вас, мадемуазель!

— Я останусь все-таки здесь до утра! — упорно возразила молодая девушка.

— Но девочка очень плоха, повторяю, — снова пытался убедить Лику доктор, — а болезнь заразительна… Вашу Таню вряд ли что может спасти… Одно еще средство остается нам. Если больная уснет хорошенько, пропотеет и наберется силы, тогда еще есть кое-какая надежда на спасение. Лекарства здесь не помогут ничем. Я пропишу только кое-что для поддержки сил и прошу сохранять покой у ее постели. И все же не могу скрыть от вас, что на выздоровление надежды мало, — закончил свою речь доктор, прощаясь с Ликой.

Молодая девушка осталась у постели больной. Точно добрый ангел повеял крылом над умирающей малюткой. Точно Лика хотела во что бы то ни стало вознаградить усиленными заботами и уходом свою маленькую любимицу за недавнюю небрежность к ней и к остальным детям питомника. И каждый раз, когда сознательно открывались голубые глазки Танюши, они встречали ответный взор больших, исполненных любви и сострадания глаз молодой девушки.

— Тетя Лика, ты? — с трудом произносили запекшиеся губки малютки.

— Я, мое сокровище! Я, моя крошечка! — отвечала Лика и, подавляя подступающие к горлу слезы, обнимала Танюшу, чувствуя под своими пальцами выступившие от худобы ребрышки бедного ребенка.

Девушка с ужасом думала о том, что, догляди она раньше, поинтересуйся прежде обо всех этих вверенных ее попечению крошечных существ, жизнь Танюши не погибла бы в самом ее начале.

Ребенок затих на некоторое время. Танюша не бредила и не металась больше, а только слабо трепетала в постельке, как подстреленная птичка, ее жалкое, худенькое тельце, ее губки, широко раскрытые, как у птенчика, жадно хватали воздух.

— Жарко! Пить! — шептала то и дело охрипшим голоском больная. — Тетя Лика, пить! Где ты, где ты?

— Я тут, моя радость! Малютка моя ненаглядная! Я тут! — и Лика поила Танюшу, с трудом пропуская воду сквозь судорожно сжатые зубы ребенка.

— Душно! Душно! — пролепетала снова через минуту Танюша тем же беззвучным, слабым голосом.

Тогда Лика быстро схватила ножницы со стола и в одну секунду обрезала пышные локоны девочки.

— Так лучше, не правда ли, мой ангел? — нежно наклонясь над больною, спросила она.

Та силилась ответить и не могла, силилась улыбнуться, но улыбка не вышла. Только слабая судорога скривила запекшиеся губки.

— Боже! Спаси ее! Сделай чудо, спаси ее, Господи! — в отчаянии простонала Лика. — Не накладывай вечного укора мне на душу за мой непростительный эгоизм, исцели ее! — падая перед киотой, стоявшей в углу комнаты, лепетала она, судорожно сжимая руки. — Возьми мою жизнь, но сохрани Танюшу! Молю Тебя, Господи, о ее исцелении!

Горячая молитва так и лилась без удержу с губ молодой девушки.

Так никогда еще не молилась в своей жизни Лика. Слезы струились по ее лицу. Глаза с теплой верой и надеждой смотрели на образ.

— Господи! — произносила она в страстном порыве, — если выздоровеет Таня, я отрекусь от веселья, выездов и все свое время целиком буду посвящать нуждающимся в моей помощи, а особенно детям… — шептала она, до боли сжимая руки, — только услышь меня, Господи!

Уже светало, когда Лика обессиленная поднялась с колен.

— Танюша! — тихо позвала она, склоняясь над постелью девочки.

Ответа не было.

— Умерла! — вихрем пронеслось в мыслях Лики и, вся холодная от ужаса, она склонилась ближе к лицу Тани.

Девочка лежала без движения и теперь казалась мертвой. Но детская грудка еще дышала неровно. Губки ловили воздух, как и вчера.

— Что это, однако?

Глаза Лики впились в лицо Тани… Что-то блестело на ней, точно росинки здесь и там. Крупные капли пота выступили незаметно по всему лицу девочки.

Танюша спала. Это был тот сон, придающий силы, о котором говорил доктор, что он один может облегчить тяжелое положение больной.

Танюша слабо застонала. Лика быстро прильнула к ней.

— Танюша! — тихонько прошептала она, — тебе лучше, скажи?

Глаза Тани внезапно раскрылись во всю их величину и сияли теперь, как два огромные синие камня. Все личико светилось какой-то непонятной, точно неземной улыбкой.

— Да, мне лучше, — слабым шепотом проронила она. — Тетя Лика, дай мне твою ручку! Мне лучше… я люблю тебя, тетя Лика!..

Таня глубоко вздохнула продолжительным, как бы облегченным вздохом, вырвавшимся из самых недр ее детского существа, затем снова опустилась головой на подушку. И вскоре заснула опять.

Когда под утро врач снова приехал взглянуть на больную, он был удивлен больше самой Лики той поразительной перемене, которая произошла с ее любимицей.

— Девочка спасена просто чудом! — произнес он радостно, — что вы сделали с ней?

Что сделала Лика? Увы, ничего! Она только молилась…

Когда князь приехал в приют и Валерия Ивановна пришла известить о его приезде Лику, молодая девушка едва нашла в себе силы выйти навстречу жениху. Сердце ее радостно билось в груди, лицо улыбалось, но полная слабость и головокружение совершенно валило с ног Лику.

— Но вы больны, дитя мое! — с испугом и тревогою при виде состояния Лики, вскричал князь.

— О, это пустяки… Танюша спасена, вот где радость! — проговорила та слабым, чуть слышным голосом и вдруг зашаталась и с бледным, как смерть, лицом упала на руки подоспевшего доктора…

XXIII

По занесенной снегом улице Петербурга под свист зимней метелицы, медленно трусил в своем невозмутимом равнодушии извозчик.

В санях сидела дама лет пятидесяти, некрасивое, но энергичное лицо ее с выражением явного неудовольствия, поминутно поворачивалось из стороны в сторону. Несколько короткая верхняя губа брезгливо подергивалась.

Но несмотря на кажущуюся суровость лица, дама производила очень выгодное, приятное впечатление. Начиная с умного взора, кончая сжатыми губами, все говорило о силе воли и непобедимой энергии в этом пожилом существе.

Сани въехали на Невский, затем на Морскую и затрусили еще медленнее, еще томительнее теперь.