Василий Катанян - Лоскутное одеяло Страница 27

В первую половину дня я со своими операторами ездил снимать в три-четыре места. Затем мчался на студию, где ассистенты показывали мне материал, снятый накануне, я его вчерне монтировал, отдавал текстовику и редактору, сам уезжал еще на какой-нибудь объект.

Часов в 20 возвращался, смотрел сделанное, окончательно монтировал, уточнял текст и отдавал переводчикам, на музыку и в негативную монтажную для переписи номеров планов. Счастье, что картина была черно-белая и все моментально проявляли и печатали.

Часов с 23 до 2 ночи я мог прерваться - мне разрешили спать на диване у замдиректора в кабинете. В два ночи начиналось озвучание, и с 5 утра до 8 меня отвозили домой принять душ и переодеться.

Конечно, дело шло не так гладко, все время бывали накладки, путаницы и срывы. Тем не менее через день после закрытия фестиваля картина была готова! И меня тут же послали в Киев под ручку с ЦК ВЛКСМ - дарить руководителям делегаций копии. Они поехали туда смотреть Киев. Картина им очень понравилась - я еще следил за тем, чтобы каждая делегация (что-то около 130) была показана или хотя бы названа, иначе были бы обиды и мне не поздоровилось. Все они сердечно обнимались с комсомольцами, а в мою сторону даже не взглянули. Я же мечтал об одном - подняться наверх в номер и спать сутки, не просыпаясь. Что мне наконец и удалось. Такова схема. А что же запомнилось?

Первый день, наверно, не забуду никогда. До этого я не видел ничего подобного. Наш открытый "ЗИЛ", где сидели операторы и мы с Немковской, стоял наизготове у начала проспекта Мира - если смотреть от ВСХВ. Там выстроились украшенные грузовики с участниками "шествия на колесах". А на тротуарах, крышах и всех балконах по всему проспекту, Садовой и Пироговке до входа на стадион в Лужниках - это километры! - стояли толпы москвичей с цветами, флажками, нарядные, возбужденные. Как только машины двинулись - все закричали, замахали, запели, заиграли оркестры, люди кидали в машины цветы, пускали воздушные шары, протягивали руки, обменивались рукопожатиями... Шествие длилось два часа, и все два часа нас сопровождал этот радостный, непрекращающийся, ликующий крик. У многих на глазах были слезы - и в толпе и на машинах, - и это удалось снять. Никто такого не ожидал, мы были потрясены. Когда наша машина сворачивала на параллельные улицы, чтобы догнать кого-то, кого не успели снять, то мы оказывались на абсолютно пустых улицах, без единого прохожего среди бела дня: кто не вышел приветствовать шествие, тот сидел у своих КВН.

А когда мы заворачивали с проспекта Мира на Садовую, у нас на глазах стал трескаться двухэтажный дом - под тяжестью стоящих на крыше людей. Дом медленно оседал, и люди успели спастись, но крику было много, хотя шествие и не остановилось. Это был Щербаковский универмаг. Вообще-то было страшно, хотя обошлось без жертв. Потом магазин выглядел так, словно в него швырнули бомбу.

Затем на стадионе в Лужниках были парад участников и физкультурные выступления, это уже было обычнее. Во время парада мы сняли делегата из Африки, который приехал один-одинешенек и нес флаг своей страны.

Всех нас поражало, как непринужденно вели себя гости - ходили обнявшись и целовались прямо посередь тротуара. Девушки в брючках - невиданно. Джинсы мы тогда узрели впервые. Мне в прошлом году отец привез джинсы из Парижа и сказал, что в них ходят все молодые, но я не решался быть первым в Москве, да еще работая на правительственной студии. А тут увидел их на многих иностранцах и тоже надел, чем вызвал шок у замдиректора Шумова, который следил за нравственностью и целомудрием своих подчиненных... Кстати, о брюках. В последнее время ведется борьба с узкими брюками и восхваляются широкие, которые раздуваются, как паруса. А тут понаехала масса народу - все сплошь в узких, и наша пропаганда поутихла, и теперь ребята на студии храбро ходят в узких, не опасаясь, что их вызовут на бюро комсомола.

Многое увидели впервые: и негров, которые ходили в пестрых тканях, словно в занавесках; и голландцев, которые танцевали на Манежной в сабо, страшный стоял грохот; и англичанок, которые показали в Колонном бальные танцы в пене нейлоновых юбок, а волосы у них были подкрашены в розовое или в голубое, под цвет платья; и живопись абстракционистов на выставке в ЦПКиО... И еще впервые я увидел Шелепина. Дело в том, что дирекция решила, что все части должен посмотреть ЦК ВЛКСМ, прежде чем озвучивать. И решил смотреть сам Шелепин. Дирекция струхнула, и послали меня одного на заклание. Зарядили изображение первой части, еще не озвученное. Вошел, не здороваясь, мрачный Шелепин с кем-то, сел, я сел позади и стал читать текст под изображение. Он сразу меня прервал:

- А где музыка?

- Это еще не озвучено. Дирекция просит просмотреть изображение с текстом, не нужно ли чего изменить или добавить?

В ответ он поднялся и, ни слова не говоря, ушел. За ним свита. И я уехал, не солоно показавши. Дирекция решила - будь что будет.

У меня был пропуск на все представления в театрах. Приехала Чилийская пантомима, про которую сказали, что надо обязательно посмотреть. Я подговорил Элика и Зою пойти прорваться, я со своим пропуском помогу. Это было в Центральном детском театре. В дверях давка, толпа, я прохожу и уговариваю контролерш: "Ну пожалуйста, вы же смотрели "Карнавальную ночь", это режиссер с женой..."

- Какую ночь, о чем вы говорите? Проходите, видите, какая толпа!

- Ну вы же помните, там такая песенка: "Пять минут, пять минут"...

Зоя потом говорит: "Мы смотрим - в дверях давка, Васька упрашивает билетерш, они огрызаются, потом он встал в позу, руки в боки и что-то запел. Вокруг свалка - что это с ним? Но билетерши рассмеялись и пропустили нас".

Пел я не зря: пантомима оказалась замечательной. Особенно одна, где дети наблюдают, как вешают преступника. И, играючи, повторяют действия взрослых, но повторяют всерьез...

Интересно, как будет смотреться фильм годы спустя? Наверно, то, чему мы здесь поражаемся, станет нормой, и фильм будет вызывать в лучшем случае ухмылку.

P.S. 1997. С тех пор "В Москве фестивальной" я не видел, не знаю, как он смотрится нынче. Куски из него я иногда вижу по ТВ в каких-то передачах... А Шелепин как ушел тогда из зала, так я его больше никогда и не видел.

[5 декабря. Открылся Дом кино. Меня приняли в Союз кинематографистов. Сейчас заседаю в новогодней комиссии.]

1958

В конце ушедшего года, 22 декабря, в Большом была гастроль французских этуалей Лиан Дейде и Мишеля Рено. Старушка "Жизель" зазвучала совсем по-иному. Молоденькая Дейде танцевала отточенно, изящно, виртуозно, красиво, музыкально, но актерски не ахти как. Впервые мы увидели ослепительно белые, в голубизну тюники из нейлона! В первом акте Дейде появилась в коротенькой юбочке, у нас же всегда танцевали в длинной, как у вилиссы, плюс фартучек. И уже на следующем спектакле наша Жизель тоже выскочила из домика в коротенькой юбочке. Дейде и Рено Майе понравились очень.

[2 февраля. Новый год встречал в Малеевке. Приезжали Элик с Зоей, катались ночью на розвальнях. После отпуска делаю "Новости дня" и приступаю к картине про Эйзенштейна.

15 апреля. Делаю "Эйзенштейна". Сценарий пишет Юренев, довольно плохо.

Прошел конкурс Чайковского, и всех буквально свел с ума Ван Клиберн. 18-го иду его слушать.]

4 июля 1958. Весь июнь прошел под знаком балета "Гранд-Опера".

"Видения" Сержа Лифаря с Ивет Шовире, Мишелем Рено и Клод Бесси. Этот философский балет произвел на меня большое впечатление и драматизмом и блестящим исполнением.

"Хрустальный дворец" Баланчина на музыку Бизе. Какой виртуозный балетмейстер! Исполнители были одеты в костюмы четырех цветов, и на сцене висели огромные сверкающие люстры, что придавало балету праздничность и нарядность, плюс декорации Л.Фини, которые являли собой обобщенный образ Версаля. Мне так понравилось, что я смотрел три раза.

В антрактах балетоманы с удивлением говорили друг дружке: "Подумайте, оказывается, за границей тоже умеют танцевать классику! А нам-то внушали, что только русские в состоянии стоять на пуантах и делать перекидное жете".

Дейде и Рено показали очаровательный балет Лифаря "В музее". ...Ночь в музее искусств. После первого обхода ночного сторожа очаровательная танцовщица с картины Дега выходит из рамы. Она восхищается мраморной красотой статуи Аполлона. И вот статуя оживает и сходит с пьедестала. В большом классическом дуэте как бы соединяются герои современного искусства и искусства классического. Но наступает утро и все возвращается на круги своя. Это был как бы разговор между классическим искусством и импрессионизмом, а если брать шире - вечная проблема взаимоотношений канона и авангарда.

Небольшой балет имел успех оглушительный. А кстати (вернее - не кстати), постановщика этого шедевра и главного балетмейстера Сержа Лифаря наши в Москву не пустили - эмигрант.

И огромное впечатление произвели на нас "Этюды" Харальда Ландера. (Вольная обработка этюдов Черни.) Меня прежде всего восхитила выдумка, сам принцип балета. "В балете "Этюды", - говорится в буклете, - зрители знакомятся с тем, как в ежедневном упорном труде совершенствуется мастерство балетного артиста, вырабатывается его блистательная техника. Балет не имеет сюжета, он состоит из ряда танцев, показывающих этапы обучения танцевальному искусству. От простейших упражнений - к самым сложным хореографическим фигурам".