Нам здесь не место - Дженни Торрес Санчес Страница 27

Он берет мою руку.

— Боже, да ты вся дрожишь! Я хотел сделать тебе сюрприз, но, может, ты уже догадалась. — Он лезет в карман. — Закрой глаза, Крошка.

Я делаю, как он сказал, повторяя про себя Господню молитву. И чувствую, как Рэй надевает на палец моей левой руки кольцо.

— Можешь открыть, — говорит он.

Я делаю, как он велит, и вижу огромный бриллиант, который нелепо смотрится на моем цыплячьем пальце. Рэй целует мне руку.

— Вот, — говорит он, — хочу, чтобы ты знала: оно не краденое. Ты должна знать, что я его купил, это важно. — Он разглядывает бриллиант, смотрит, как тот блестит. — Это кольцо твоей судьбы.

Стоя на пустынном пляже, я киваю, пока Рэй рассказывает мне, как мы будем счастливы.

Я таращусь на кольцо и вижу свое будущее с Рэем.

Легкие сжимаются у меня в груди, из нее вырывается ужасный звук, ноги подкашиваются, и я опускаюсь на колени, по-прежнему держа младенца. Темная фигура Рэя возвышается над нами.

Я едва могу разглядеть его лицо.

— Я знал, что ты обалдеешь от восторга, — произносит он, и его голос доносится будто издалека.

Рэй грубо поднимает меня и ведет к машине. Когда мы выезжаем на автостраду, младенец начинает пронзительно плакать, а я все смотрю на дорогу, но не вижу ничего, кроме долгих, долгих-долгих лет, которые ждут впереди.

Когда Рэй поддает газу, я кошусь на ручку дверцы. Но умирать мне не хочется.

Он целует меня перед моим домом, прямо в машине, стекла которой опущены, и всякий прохожий может нас увидеть.

— Нам больше не нужно прятаться, понимаешь? — шепчет он мне на ухо. — Завтра я вернусь. И лучше бы тебе к тому времени рассказать обо всем своей матери, потому что завтра вечером ты поедешь со мной домой.

Воздух густ от влажной жары, но я холодею от потрясения и шепчу:

— Завтра вечером?

Рэй улыбается.

— И меня не волнует, понравится ли это твоей мамочке, — Он берет мою руку, поднимает ее и говорит: — Посмотри на это кольцо. — У меня перед глазами все плывет. Мир будто окутывает густой туман. — Смотри, говорю. — Он сильнее сжимает мою РУКУ.

Когда я киваю и смотрю на кольцо, что-то внутри меня будто ломается:

— Оно… красивое.

Рэй целует кольцо, целует меня. Его телефон начинает жужжать, и он, отстранившись, бросает взгляд на экран:

— Мне надо ехать.

Я киваю, быстро открываю дверь автомобиля и выхожу, стремясь как можно скорее оказаться подальше от него.

— Эй, так не забудь, завтра вечером! — кричит он, перед тем как уехать.

А я, оцепенев, замираю на месте. Все кажется ненастоящим. Я смотрю на соседскую девочку, которая таращится на меня, стоя в дверях дома напротив, и не уверена в том, что она реальна. Смотрю на дорогу и жду, что сейчас по улице хлынет поток воды и унесет меня прочь. Потому что все это не может происходить на самом деле. Просто не может.

Окутавший меня туман пронзает звук двигателя, и я вижу, как прямо в наш двор въезжает мотороллер и направляется ко мне.

Я знаю — это Пульга и Чико. Знаю еще до того, как они снимают шлемы. Ребята что-то говорят мне, но я не понимаю смысла. Тогда Пульга начинает меня трясти, и его голос становится все отчетливее, а слова все понятнее.

— Что с тобой случилось? — спрашивает он. — Почему ты так дрожишь?

Я смотрю на него, на них обоих, и пытаюсь понять, почему они тут, если должны быть в школе. Почему приехали на неизвестно чьем мотороллере. И почему у них такие озабоченные лица. Может, они мне только мерещатся? И все остальное тоже.

— Вы настоящие? — Я смотрю на Пульгу.

— Слушай, у меня нет времени все тебе подробно объяснять… — говорит он и все оглядывается через плечо, словно ожидая, что в любую минуту может появиться кто-то еще. — Ты была права. Происходит кое-что плохое. По-настоящему плохое, Крошка.

Младенец плачет. Мое сердце колотится быстрее. Все вокруг становится четче.

— Что? Пульга, в чем дело?! Что случилось?

— Слушай, Крошка! Мы собираемся свалить отсюда. Мы должны уехать сегодня ночью. — Он говорит высоким голосом, нахмурившись. — Помнишь, что ты говорила? Ты сказала, что мы должны бежать. Ты была права. Вот мы и сбежим, все втроем, о’кей?

— На север, на Ля Бестии. В Соединенные Штаты, — шепчет Чико.

— Что? Что вы такое говорите?

— Я говорю, что мы должны уехать, — объясняет Пульга.

Я смотрю, как его рука, скользнув мимо пистолета за поясом, тянется в задний карман, достает билет на автобус и сует его мне.

— Встретимся там, ладно? Ночью. Автобус в три часа, поняла? Приходи, Крошка.

Младенец плачет, но я киваю, смотрю на билет и киваю:

— О’кей.

— Пока еще не слишком поздно, — роняет Пульга, когда ребята снова забираются на мотороллер.

Я смотрю, как они уезжают. Стою и слушаю звук мотора, пока он не стихает и пока вновь не воцаряется тишина.

Маленькая девочка по-прежнему наблюдает за мной, стоя у своей двери.

«Это все по-настоящему?» — гадаю я.

Опустив взгляд, я таращусь на билет в руке.

Да, это все по-настоящему.

Пульга

В комнате невыносимо тихо, лишь биение сердца громко отдается в моих ушах. «Не смей, не смей. Не смей, не смей. Не смей, не смей», — стучит оно. «Не смей бросать маму», — сжимается и расширяется оно под мышцами и костями, рвется на части. Похоже, оно грозит отказать, если я не останусь.

Я поворачиваюсь к Чико:

— Ты готов?

— Не знаю. — У него нервный, полный сомнения голос.

И все-таки мы оба готовы, как никогда прежде. Наши жизни упакованы в рюкзаки. В моем — фотография родителей, где они стоят перед отцовской машиной; кассета с записью папиного голоса и его любимых песен; кассетный плеер, подаренный мамой на десятый день рождения; деньги, которые прислала mua и которые всегда предназначались мне, но у меня все равно такое ощущение, будто я их украл; запасная одежда, зубная щетка, вода, хлеб, конфета.

— Нам нужно просто вылезти в окно, — говорю я Чико, не отводя взгляда от стекла. Если я это не сделаю, то могу послушаться своего сердца. Могу даже поверить, что нам можно остаться, или уговорить себя на это. Стоит мне оторвать взгляд от окна, пусть даже на миг, — и я откажусь от побега.

Когда сегодня вечером я желал маме спокойной ночи, на самом деле мне хотелось сказать, как я люблю ее, какая она хорошая