Александр Зиновьев - Катастройка, Повесть о перестройке в Партграде Страница 28

В воззвании неосталинистов говорилось следующее. "Неужели все пережитое нашей страной есть лишь черный провал в истории?! Неужели наши прадеды напрасно шли -на виселицы, в тюрьмы, на каторгу?! Неужели был ошибкой выстрел "Авроры"?! Неужели наши деды ни за что погибли на фронтах Гражданской войны, мерзли, голодали, жертвовали самым дорогим в жизни и самими жизнями?! Неужели были впустую пятилетки и великие стройки, массовый героизм и энтузиазм?! Неужели зазря погибли миллионы наших отцов, матерей, братьев и сестер на фронтах Отечественной войны?! Зря горели в самолетах, бросались со связками гранат под вражеские танки?! Разгром фашизма - это тоже не в счет?! А покорение космоса?! А тот факт, что на нас боятся напасть?! Мы пережили страшную, но великую историю. Любой другой народ гордился бы такой историей. А мы? Что делаем мы? Мы сами черним и оплевываем нашу великую и многострадальную историю. И инициатива этого осквернения исходит сверху, от циничных и тщеславных карьеристов и авантюристов, готовых за ничтожную похвалу на Западе предать все то, за что жертвовали жизнью наши прадеды, деды, отцы. Позор этим изменникам! Мы, внуки и правнуки их, протестуем против этого, Защитим дело Ленина и Сталина от предателей! "

На толкучке стали продаваться уцелевшие бюсты, портреты и сочинения Сталина. Причем, последние стоили дороже, чем книги эмигрантских писателей, теперь разрешенные и прославляемые. Дороже была лишь книга Нострадамуса, якобы предсказавшего перестройку, но почему-то забывшего предсказать, чем она кончится.

Смута

Постепенно и как-то незаметно Партград втянулся в смуту, охватившую всю страну. Началось такое мазохистское саморазоблачение и самобичевание, что даже самые злобные антикоммунисты и антисоветчики растерялись. Они на этом фоне стали выглядеть как мелкие жалобщики и порою даже как защитники коммунизма. Все старались превзойти друг друга в оплевывании прошлого и в очернении всего сделанного за послереволюционные годы. Лишь попы сдерживали город от религиозного мракобесия, неосталинисты - от разгула демократии, мафия - от засилия частников. Неоднократно упоминавшийся выше писатель в интервью, напечатанном в "Партградских новостях", заявил, что "теперь дышать стало легче". И укатил на Запад с лекциями о перестройке. В Париже, напившись и нажравшись за счет советских эмигрантов, он в порыве откровенности признался, что "такой помойки, какая сейчас разбушевалась в России, еще никогда не было в русской истории". Эмигранты сделали из этого вывод, что Россия на самом деле встала на путь западной демократии. Но возвращаться на покинутую ' родину не захотел никто.

Власти стремительно теряли контроль за жизнью в области. Инициативой завладевали политические демагоги, ловкачи, наиболее циничные карьеристы, гангстеры, хулиганы, тунеядцы и прочие отбросы общества. Нужны были чрезвычайные меры, чтобы остановить процесс, ведущий к катастрофе. Поползли слухи о введении военного положения. Но они скоро заглохли. Все понимали, что в случае применения крутых мер Запад не даст ни компьютеров, ни хлеба, ни мыла. Положение казалось безвыходным. Крутов фактически самоустранился от руководства, пустив все на самотек. Дни и ночи он проводил на даче и на рыбалке. Или сидел в кабинете, запершись и поглощая бутылку за бутылкой водку. И тут в его кабинете прозвенел телефонный звонок. На проводе был сам Сусликов.

Сигнал Москвы

После той исторической встречи с Горбачевым, о которой говорилось выше, Сусликов лично связался с Крутовым и сообщил ему о предстоящем превращении Партграда в маяк перестройки и об О собой комиссии во главе с Корытовым, которая вот-вот прибудет в Партград. Услыхав ату новость, Крутов наложил в штаны, так как догадывался, чем для него пахнет такая перспектива. Показать Партград с его грязными и серыми улицами, пустыми магазинами, бесконечными очередями, неистребимыми пропойцами и прочими атрибутами советского образа жизни - это означало угрозу мирового скандала и превращение его, Крутова, в козла отпущения. Но делать было нечего. Крутов заверил Сусликова, что он оправдает высокое доверие партии. Он хотел было сказать, что ему такое представляется сделать "не в первый раз", но вовремя опомнился, так как это должно было произойти именно в первый раз в истории Партграда и в его, Крутова, личной карьере партийного руководителя областного масштаба.

Сразу же после разговора с Сусликовым Крутов приказал срочно созвать на совещание руководящий актив области и города. На совещание прибыли члены бюро обкома и горкома партии и заведующие отделами, начальники областных управлений КГБ и МВД (милиции), председатели областного и городского Советов, главы профсоюзов и комсомольские руководители области и города, секретари райкомов партии и председатели районных Советов и многие другие лица, фактически играющие важную роль в жизни области и города. Совещание закончилось далеко за полночь. "Командиры области" (как называл товарищ Крутов руководящих лиц области) разъехались по своим ведомствам, чтобы провести аналогичные совещания на более низких уровнях вплоть до уровня отдельных учреждений и предприятий, в которых будут проведены заседания партийных и комсомольских бюро и профсоюзных комитетов, партийные, комсомольские и общие собрания и другие многочисленные мероприятия.

На совещании в обкоме партии была создана комиссия в помощь комиссии, ожидаемой из Москвы. Аналогичные комиссии были созданы на городском и районном уровнях, а также в первичных партийных организациях. Были проведены совещания и образованы особые комиссии во всех учреждениях области, которых хоть в какой-то степени касалось решение Москвы. Короче говоря, один звонок секретаря ЦК КПСС товарища Сусликова привел в состояние возбуждения гигантский механизм власти Партградской области и вынудил тысячи людей развить кипучую деятельность, причем - деятельность, имеющую целью не ускорение развития области и не повышение эффективности деятельности по производству всякого рода полезных вещей, а создание видимости того, что это "ускорение" и "повышение" на самом деле имеют место. В деятельности такого рода, т.е. в имитации настоящей деятельности коммунистическое общество имеет более высокую степень эффективности, чем общество западное. В этом отношении людей не надо принуждать и поощрять к функционированию в нужном духе: они к этому приучены и умеют это делать в совершенстве.

Прибытие комиссии

Раньше говорили, что город начинается с вокзала. В наше время стремительного прогресса можно сказать, что город начинается с аэропорта. Партградский аэропорт, как и вообще Партград, являет собою фантастическое сочетание современности и допотопной убогости. Привезенные из ФРГ "гармошки", к которым по идее должны были бы подруливать самолеты, не работали. Самолеты чуть ли не на волах подтаскивали к зданию аэропорта. Пассажиры выгружались, подводились к "гармошкам" и по примитивным лестницам поднимались в них. При выходе из них путь пассажиров преграждали невероятного вида уборщицы с ведрами и тряпками, от которых пассажиров со слабыми нервами начинало мутить. При этом уборщицы таскали за собой уборочные машины, тоже купленные в ФРГ и тоже не работающие.

Здание аэропорта было украшено портретами членов Политбюро. Портрет Горбачева' был в два раза больше остальных. Такого не было даже в годы осмеянного Брежнева: его портрет лишь в полтора раза превосходил прочие. Повсюду висели лозунги перестройки и плакаты, бичующие пьяниц, консерваторов, бюрократов. Главный зал был разделен на две части прозрачной, но пуленепроницаемой перегородкой. Одна часть, предназначенная для прохода и встреч важных персон, была обычно пустая. Другая же, предназначенная для простых смертных, была переполнена публикой, какую можно видеть на вокзалах.

Членов московской комиссии провели, конечно, через часть для важных персон. Прозрачная стена была построена еще тогда, когда Корытов жил в Партграде. Он пояснил членам комиссии, почему она была сделана прозрачной: чтобы трудящиеся могли видеть своих обожаемых руководителей, но чтобы они при этом не могли учинить им какую-нибудь пакость. Наш брат Иван способен, сам того не подозревая и не помышляя об этом заранее, запустить в важное лицо кирпичом или покрыть его матом, если лицо проходит поблизости. Так уж лучше избавить людей от такого искушения. Из репродукторов на весь аэропорт неслись истошные вопли популярной певицы, завоевавшей первый приз на фестивале рок- музыки. - Хоть убейте, но я эти истерические вопли не могу принять за музыку, - сказал один из членов комиссии. - Сейчас это модно, - сказал другой. - На ее концерты в Лужниках десятки тысяч молодых людей собирается. - Это не показатель прогресса искусства, Миллиарды людей слушали поповские бредни. И сейчас число так называемых верующих растет, А разве это прогресс культуры? - Не нравится - не слушай. Заткни уши. Лучше заткнуть пасть одной истеричке без голоса и слуха, чем уши миллионов людей, падких на все западное.