Владимир Лидин - Друзья мои - книги (Заметки книголюба) Страница 28

Или:

Вот дипломат австрийской школы,Красавиц наших идеал:Все льнут к нему как к меду пчелы,И бал теперь у нас не бал,Когда австрийских аполлоновНе хочет с дура кто позвать.

С какой благотворительной целью эта редчайшая ныне книжечка была выпущена в количестве тридцати трех экземпляров по цене три рубля серебром за экземпляр,- неизвестно. Еще в меньшем количестве - двадцать пять экземпляров было выпущено специально для императорской фамилии описание декабрьских событий 1825 года. В целях прославления действий Николая I, жесточайше подавившего Декабрьское восстание, статс-секретарь барон М. А. Корф составил эту фальсифицированную историю событий. Ее составитель не предполагал, конечно, что (156) в России рано или поздно произойдет революция и книга эта останется в виде эталона лживой версии о событиях в декабре 1825 года и об их участниках.

Кстати, тот же барон М. А. Корф, бывший впоследствии членом негласного комитета для надзора за книгопечатанием, а затем директором Публичной библиотеки, напечатал в количестве тридцати экземпляров произведение своей малолетней, вскоре затем скончавшейся дочери, Елены Корф "История моего котенка". Любопытно отметить, что фальсифицированное "Четырнадцатое декабря 1825 года" и "История моего котенка" отпечатаны в одной и той же Типографии 11-го Отделения собственной е. и. в. Канцелярии; барон М. А. Корф был явно лишен способности понимать историю.

НЕИЗВЕСТНЫЙ РИСУНОК КЛАВДИЯ ЛЕБЕДЕВА

Художник Клавдий Лебедев известен как автор ряда исторических и жанровых картин; в Третьяковской галерее хранятся его "Боярская свадьба", "На родине", "К сыну". Но иногда рисунок или даже набросок передают умонастроение художника больше, чем широкие его полотна. Полотна пишутся для всеобщего обозрения, они публичны; рисунки, подобно записям писателя в записной книжке, пишутся зачастую для себя.

Одна такая запись Клавдия Лебедева свидетельствует о его несомненно большом интересе к личности и деятельности Льва Толстого. Поселившись с конца пятидесятых годов в Ясной Поляне, Толстой увлекся педагогикой, основал (157) сельскую школу, сам преподавал в ней. Немало сил он приложил и к тому, чтобы издавать педагогический журнал "Ясная Поляна", "Азбуки", "Русскую книгу для чтения".

Книг этих ныне не найдешь; в большинстве случаев они, наверно, познали судьбу учебников, были зачитаны или потеряны детьми; уцелевшие экземпляры редки. Но у меня хранится один особо примечательный экземпляр переплетенных в один том всех четырех книг "Азбук графа Л. Н. Толстого", вышедших в 1872 году. В этот том вплетен оригинал рисунка Клавдия Лебедева; на рисунке изображен Лев Толстой в яснополянской школе. Толстой еще полон сил, с черной бородой, на вид ему около пятидесяти лет. Судя по всему, рисунок Лебедева сделан с натуры: все на нем в такой степени документально, с такой точностью изображены и учитель и школьники, что можно предположить даже портретное сходство; особенно это относится к Льву Толстому.

Возможно, что в архиве Клавдия Лебедева, если архив этот уцелел, и хранятся записи о его посещении Ясной Поляны; а может быть, нашлась бы и запись о влиянии Толстого на художника. Рисунок, сделанный в яснополянской школе, не походит на случайно попавший под руку сюжет: он внутренне выношен художником; и если беглая (158) запись в записной книжке писателя приоткрывает иногда его глубокие замыслы, то и рисунок Лебедева кажется заявкой на большое полотно.

ИСКАТЬ И СБЕРЕЧЬ

Писатель Влас Дорошевич долгие годы собирал редчайшую коллекцию - листки, летучие издания, газеты и журналы времен Великой французской революции. В его собрании был полный комплект газеты "Друг народа", издававшейся Маратом.

Со времени Великой французской революции прошло свыше полутораста лет; со времени Великой Октябрьской революции - меньше полувека. Но время стремительно и безжалостно. Оно уносит многое, что человек не успел закрепить в документе, оно уносит и документ, если его не сумели сберечь.

Издания первых лет нашей революции именно такого рода документ; издания эти уносились по дорогам гражданской войны, раскуривались на цигарки, ими топили "буржуйки", когда нечем было топить: они всё испытали, свидетели первых суровых лет революции. Н. П. Смирнов-Сокольский, этот доблестный болельщик книжного дела, писал уже об этих развеявшихся по ветру изданиях. Но и он не сберег многого, потому что не собирал в ту пору; не сберег и я - и по нерадению, и по неопытности, и по тому, что те годы меньше всего располагали к собирательству.

Однако у меня есть несколько книжечек той поры, книжечек зябких, бледно отпечатанных на ломкой, (159) недолговечной бумаге, похожих на сохранившиеся календарные листки того времени. В 1921 году в Поволжье, выжженном засухой и суховеями, был голод. Голод бывал в России не раз. Сейчас, при гигантских масштабах землепользования, освоенных целинных землях, механизации сельского хозяйства, искусственном орошении, картины голода кажутся далеким прошлым. Но в 1921 году голод зашел не в один дом на широких пространствах Поволжья.

Именно в эту пору Самарская губернская комиссия помощи голодающим выпустила книгу под таким названием:

"Книга о голоде. Экономический, бытовой, литературно-художественный сборник. Весь чистый доход поступит в пользу голодающих".

Книге предпослана статья Антонова-Овсеенко "К твоей совести, читатель", заключающаяся словами: "Не может быть и речи о каком-либо успехе нашем, если не спасем Поволжье от гибели. Помните, труженики Советской России, не только судьба миллионов людей, ваших братьев, решается на Волге,- на ней решается и ваша собственная судьба. Торопитесь на помощь Поволжью!" Сборник снабжен трагическими фотографиями, вплоть до документов людоедства.

В помощь же Поволжью вышел во Владимире в 1921 году сборник "Пролетарская помощь". "Спасая Поволжье, спасаем себя",- напечатано на обороте книжки, изданной "трудами Владимирского губполитпросвета, Госиздата и полиграфотдела". На задней обложке книжки напечатано:

"Цена 3.000 р. Купишь книгу - дашь кусок хлеба голодному. Весь сбор поступит в пользу голодающих Поволжья".

Многих из таких книжек нет даже в основных наших книгохранилищах: они погибали, не добравшись до библиотек.

В минувшую войну мне привелось побывать на Украине в городе Смела на другой день после изгнания немцев. Печатался первый по освобождении номер районной газеты; бумаги не было; его отпечатали на синей оберточной бумаге для сахара, уцелевшей на одном из местных сахарных заводов. Я сохранил этот первый номер и не уверен, уцелел ли еще один экземпляр; конечно, я передам его в музей. В 1940 году в Каунасе, в дни, когда Литва готовилась присоединиться к Советскому Союзу, выходила на (160) русском языке газета "Труженик"; вряд ли много ее номеров сохранилось в те быстротекшие дни, но я сберег номера за все время, что находился в Каунасе, и теперь это библиографическая редкость.

Разбираясь как-то в старых бумагах, я нашел среди них приглашения на встречи с Анри Барбюсом, Бернардом Шоу, Карин Михаэлис, Кларой Цеткин, пропуск на встречу с М. Горьким на Белорусском вокзале в первый его приезд в Москву; я храню как реликвию и пропуск к гробу В. И. Ленина. История дышит в этих документах; в них запечатлена и жизнь каждого из нас; по приглашениям этим или пропускам будущий литературовед или историк сможет установить точные даты, которые иногда отсутствуют даже в официальных документах. Так, сохранившееся у меня приглашение на чтение Алексеем Толстым своего рассказа "День Петра" в литературном кружке "Среда" помогло биографу Толстого установить точную дату написания этого рассказа.

В первые годы революции я нашел в книжном магазине "Задруга" целую пачку книги "Тихие песни", автором которых был обозначен Ник. Т-о, то есть никто псевдоним поэта Иннокентия Анненского. Анненский был недоволен своей первой книгой, выискивал ее и уничтожал, книга эта считалась редкостью уже в то время. Я купил всю эту пачку и раздарил книги любителям поэзии, немало порадовав их, а один экземпляр хранится у меня и поныне.

Такими бывают иногда судьбы книг, и если любишь книгу, то никогда не дашь ей погибнуть: у каждой книги есть своя судьба, особенно у книг, выпущенных в исторические годины. По книгам, вышедшим в первые годы революции или в дни Великой Отечественной войны, будут учиться будущие поколения.

Истинное собирательство книг заключается не в одной только страсти сделать полнее, богаче свое собрание, ослепляющей иногда книголюба. Оно заключается прежде всего в осмыслении своего собирательства, в понимании его назначения хотя бы в пределах личного развития, а не для того, чтобы любоваться своими редкостями.

Французский египтолог Гастон Масперо приводит сохранившийся еще в клинописи поучительный завет египетского писца Кхроди своему сыну Пени: "Положи твое сердце у чтения".