Алексей Писемский - В водовороте Страница 28

В саду, между тем, по распоряжению барона, засветили цветные фонари, и все кустики и деревца приняли какой-то фантастический вид: посреди их гуляли как бы тоже фантастические фигуры людей. На скамейку, расположенную у того окна, у которого сидел князь, пришли я сели Миклаков и Елена. Князя они совершенно не могли видеть.

– Вы говорите, что заметно? – спрашивала Елена.

– Совершенно заметно! – отвечал, невесело усмехаясь, Миклаков.

– Ну что ж, ничего!.. Пусть себе! – сказала Елена.

– Вовсе не ничего! Ну к чему такая неискренность!.. – возразил ей Миклаков уже серьезно. – Ваше положение скверное и неприятное, а будет еще сквернее и неприятнее.

– Но что же делать, как помочь тому? – спрашивала Елена.

– Что делать? – повторил Миклаков в раздумье. – Поезжайте лучше за границу и назовитесь там дамой, что ли!

– Но нельзя же каждый раз ездить для этого за границу.

– А вы думаете повторять такое ваше положение? – спросил насмешливо Миклаков.

– Очень может случиться, – отвечала Елена спокойно, – а потому, теперь ли, тогда ли вытерпеть подобное положение – все равно!

– И то правда! – подхватил Миклаков и вздохнул.

У князя кровью сердце обливалось, слушая этот разговор: внутреннее сознание говорило в нем, что Миклаков был прав, и вздох того был глубоко им понят.

Миклаков и Елена, впрочем, вскоре ушли с этой лавочки, и зато вместо них заняла ее другая пара, г-жа Петицкая с ее Архангеловым.

– Как вам нравятся разные романические сцены, которые тут разыгрываются? – говорила она кавалеру своему кротким и незлобивым голосом.

– Какие-с? – произнес тот как-то торопливо и почти в лакейском тоне.

– Тут ужасные драмы происходят, – повторила г-жа Петицкая, – эта брюнетка – девица: она любовница князя!

– Что же, она давно его любовница? – спросил ее, черт знает к чему, молодой человек.

– Не знаю, – отвечала с небольшою досадой г-жа Петицкая, – я знаю только одно, – продолжала она каким-то шипящим голосом, – что она развратнейшее существо в мире!

На это молодой человек ничего не сказал, боясь, может быть, опять как-нибудь провраться.

– А вот этот высокий мужчина – барон: вы видели его?

– Видел-с! – отрезал молодой человек.

– Он ухаживает за княгиней и, кажется, уж счастливый ее поклонник! – продолжала г-жа Петицкая.

– Ах, да, да! Так, так! Это я видел и заметил! – подхватил как-то необыкновенно радостно молодой человек.

То, что барон куртизанил с княгиней и она с ним, – это даже г. Архангелов заметил, до такой степени это было ярко и видно!

Далее князь не в состоянии был выслушивать их разговора; он порывисто встал и снова вернулся в залу, подошел к буфету, налил себе стакан сельтерской воды и залпом его выпил. Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший стоять около ваз с конфетами, только искоса посмотрел на него. Вскоре после того в залу возвратилась княгиня в сопровождении всех своих гостей.

– Мы сейчас идем фейерверк смотреть! – отнеслась она к мужу.

– Идите! – отвечал ей почти грубо князь и затем, обратившись к Елене, подал ей руку.

– Пойдемте, Елена Николаевна; вы, я знаю, в темноте не умеете ходить одни! – сказал он ей ласковым голосом.

Все отправились к пруду, на котором был устроен фейерверк, и уселись на приготовленные там заранее стулья. Князь непременно полагал, что барон находится в группе людей, стоящих около фейерверка, так как фейерверк этот барон сам затеял и сам его устраивал; но, к великому своему удивлению, когда одно из самых светлых колес фейерверка было зажжено, князь усмотрел барона вовсе не на пруду, а сидящим вдвоем с княгиней вдали от всех и находящимся с ней в заметно приятных и задушевных разговорах. Князю показалось это, наконец, гадко!

– Не хотите ли вы отсюда прямо идти домой? – спросил он Елену.

– Ах, очень бы желала, – отвечала ему та.

Ей, в самом деле, тяжело было оставаться на людях.

– Ну так что же, пойдемте! Я вас провожу и даже останусь у вас! – сказал князь.

– А разве вы не будете ужинать с вашими гостями?

– Черт с ними, надоели они мне все! – отвечал князь с презрением.

– В таком случае, пойдемте! – проговорила Елена довольным голосом; она нисколько даже не подозревала о волновавших князя чувствованиях, так как он последнее время очень спокойно и с некоторым как бы удовольствием рассказывал ей, что барон ухаживает за княгиней и что между ними сильная дружба затевается!

XII

Миклаков издавна обитал на Тверской в весьма небогатых нумерах. Он до сих пор еще жил, как жил некогда студентом, и только нанимал комнату несколько побольше, чем прежде, и то не ради каких-нибудь личных удобств, а потому, что с течением времени у него очень много накопилось книг, которые и надобно было где-нибудь расставить; прочая же обстановка его была совершенно прежняя: та же студенческая железная кровать, тот же письменный стол, весь перепачканный чернильными пятнами и изрезанный перочинным ножом; то же вольтеровское кресло для сидения самого хозяина и несколько полусломанных стульев для гостей. Миклаков сам говорил, что всяк, кто у него побывает, не воспылает потом желанием бывать у него часто; но вместе с тем он, кажется, любил, когда кто заходил к нему, и вряд ли даже помещение свое держал в таком грязном виде не с умыслом, что вот-де скверно у меня, а все-таки хорошие люди делают мне посещения. Курил Миклаков трубку с длинным черешневым чубуком и курил Жукова табак, бог уж знает, где и доставая его. Комплект платья у него был так же неполон, как и во дни оны: халат его был, например, такого свойства, что Миклаков старался лучше не надевать его, когда это было возможно, а так как летом эта возможность, по случаю теплой погоды, была почти постоянная, то Миклаков обыкновенно все лето и ходил в одном белье. Раз, в очень жаркое утро, он именно в таком костюме лежал на своей кровати и читал. Вдруг по коридору раздались довольно тяжелые шаги; Миклаков навострил немного уши; дверь в его нумер отворилась, и вошел князь Григоров.

– А, ваше сиятельство! – воскликнул Миклаков, впрочем, не поднимаясь с постели и только откладывая в сторону читаемую им книгу. – Какими судьбами вы занесены из ваших прохлад в нашу знойную Палестину?

– Да вот, видите, к вам приехал!.. – отвечал князь.

Выражение лица его было мрачное и пасмурное. Положив шляпу, он поспешил усесться на один из стоявших перед письменным столом стульев.

– Вижу, вижу-с и благодарю! – сказал Миклаков, поворачиваясь к князю лицом, но все-таки не вставая с постели.

– Да вставайте же, полно вам валяться!.. Сядьте тут к столу! – воскликнул тот, наконец.

– Немножко совестно! – произнес Миклаков. – Впрочем, ничего! – прибавил он и затем с полнейшею бесцеремонностью встал в своем грязном белье и сел против князя.

Тот, с своей стороны, ничего этого и не заметил, потому что весь был занят своими собственными мыслями.

– Ну-с, что же вы скажете мне хорошенького? – начал Миклаков.

– Что хорошенького?.. Все как-то скверно у меня идет, – отвечал князь с расстановкой.

Миклаков сжал на это губы.

– Скверно для вас идет, – повторял он, – человек, у которого больше восьмидесяти тысяч годового дохода, говорит, что скверно у него идет, – странно это несколько!

– Не в одних деньгах счастье, – возразил князь.

– А по-моему, в одних деньгах и есть, да, пожалуй, еще в физическом здоровье, – подхватил Миклаков.

– Нет-с, для человека нужно еще нечто третье!

– А именно?

– А именно правильность и определенность его отношений к другим людям!

Миклаков опять сжал губы.

– Я что-то мало вас понимаю, – произнес он.

– Очень просто это, – отвечал князь. – Отношения мои к жене теперь до того извратились, исказились, осложнились!..

Князь еще и прежде говорил с Миклаковым совершенно откровенно о своей любви к Елене и о некоторых по этому поводу семейных неприятностях, и тот при этом обыкновенно ни одним звуком не выражал никакого своего мнения, но в настоящий раз не удержался.

– Мне кажется, что вам должно быть очень совестно против вашей жены, – проговорил он.

– Более чем совестно!.. Я мучусь и страдаю от этого каждоминутно! – сказал князь.

– Так и должно быть-с! Так и следует! – подхватил Миклаков.

– Но как же, однако, помочь тому? – спросил князь.

Миклаков пожал на это плечами.

– Разойтись нам, я полагаю, необходимо и для спокойствия княгини и для спокойствия моего! – присовокупил князь.

– Для вашего-то – может быть, что так, но никак уже не для спокойствия княгини! – возразил Миклаков. – У нас до сих пор еще черт знает как смотрят на разводок, будь она там права или нет; и потом, сколько мне кажется, княгиня вас любит до сих пор!

– Ну! – сказал на это с ударением князь.

– Что – ну?

– То, что этого нет теперь.

– А почему вы так думаете?

– Потому, что она полюбила уж другого, – отвечал князь, покраснев немного в лице.