Путь на север - Анук Арудпрагасам Страница 28

то же; такие гляделки — обычное дело перед боксерскими поединками по телевизору, боксеры таращатся друг на друга во время взвешивания и непосредственно перед боем, эти гляделки начинаются как шутка, но очень скоро становятся серьезными, и главное в них не столько пересмотреть другого, сколько показать, что сам не спасуешь перед чужим взглядом, что бояться или стыдиться тебе нечего, и нет ничего такого, чем ты не готов рискнуть.

Кришан упрекал себя за то, что отвернулся, это вдруг показалось ему непростительной трусостью, поскольку, потупясь, он чувствовал, что парень по-прежнему смотрит на него, можно сказать — пожирает его глазами. Кришан проехал пару остановок, все так же уставившись в пол и стараясь набраться храбрости и поднять взгляд на парня, уже не столько ради любопытства, сколько ради самоуважения, страху назло, словно чтобы доказать себе, что ему нечего стыдиться, что ему тоже хватит самообладания выдержать взгляд незнакомца. Наконец Кришан поднял глаза, и парень, до той минуты смотревший в пол, тут же уставился на него тем же бесстрастным взглядом, что и прежде; правда, теперь в нем читалась злость и даже угроза. Кришан запретил себе отворачиваться, но чем дольше они таращились друг на друга, тем сильнее он тревожился, ведь парень, судя по виду, крепкий, еще и с друзьями, им ничего не стоит избить Кришана, да и в споре он вряд ли сумеет себя защитить, его негодящий хинди в такой ситуации не подмога, сразу же выдаст в нем чужака, а это их, несомненно, еще более распалит. Не в силах выдержать тяжелый взгляд парня, но не желая уступить и отвернуться, Кришан наконец выдавил улыбку, чтобы в последний момент дать их гляделкам безобидное объяснение или цель, а парень в ответ подался вперед, все так же не сводя глаз с Кришана, но чуть погодя, к его удивлению, неожиданно улыбнулся, расплылся в дружелюбной улыбке, лишенной всякой агрессии, окликнул друзей, встал, протолкался к дверям — поезд как раз прибыл на станцию — и вышел из вагона. Такая реакция немало озадачила Кришана, но и вызвала у него огромное облегчение; с тяжелым вздохом откинувшись на спинку сиденья, он подумал о том, какой силой обладают глаза человека, о том, что они способны не только безмолвно привлечь внимание, но и вопросить, заявить о своем присутствии, пригрозить, проникнуть в чужую душу с разрешения или против воли, — о том, что многие мужчины пользуются ими почти как половым органом, посредством которого проникают в других и пускают их в себя. Порой под чужим взглядом чувствуешь себя особенно беззащитным, ибо глаза, как принято говорить, окна души; правда, смысл взгляда — Кришан это понял в тот день — и чтó именно в нем читается, доверие или агрессия, зависит также от черт лица, от значения, которое придают взгляду губы, брови, щеки, так что когда двое смотрят друг на друга, все это понятно и вместе с тем неопределенно — способ узнать человека, допускающий самые дерзкие истолкования, — и поэтому когда встрече взглядов сопутствует определенное выражение лица, определенный контекст или цель, в такие редкие моменты обыденной жизни законы, управляющие общением, перестают действовать, как будто на тонкой линии между взглядами незнакомцев вдруг становится возможным все что угодно, пусть и лишь на мгновение

Кришан притворялся, будто смотрит на электронное табло над дверьми, на котором отображаются остановки, но, заметив, что Анджум глядит на него, опустил голову и посмотрел ей в глаза. Она стояла спиной к двери, одной рукой держалась за ручку, свисавшую с потолка, другую убрала за спину, расслабленно и свободно покачиваясь в ритме поезда. Лицо ее было непроницаемо, зрачки расширились, темно-карие радужки превратились в тонюсенькую каемку, она смотрела на него так, будто понятия не имела, что на них двоих, особенно на нее, таращится весь вагон. Кришан ждал, пока Анджум заговорит с ним, но она молчала — любое слово, даже сказанное вполголоса, стоящие рядом тут же услышат, — и он осознал: Анджум смотрит на него уже давно и, более того, намеренно; ему вдруг стало неловко в этом битком набитом людьми, залитом ярким светом вагоне, и не только потому, что он снова почувствовал себя беззащитным, но и потому что Анджум специально буравила его взглядом, он это чувствовал, точно бросала вызов мужчинам, пялившимся на нее, точно показывала, что не намерена прятать глаза и скрывать желания, и показывала это не столько мужчинам, которые на нее глазели, сколько Кришану, будто сознавала, как он опасается их взглядов, и давала ему понять — она не боится, в отличие от него. Не желая обнаруживать, что ему неуютно, он заставил себя посмотреть на Анджум, но старался глядеть не в глаза, а на лицо, на темный выпуклый лоб — короткая стрижка его не скрывала, — на тонкие морщинки между бровями, придававшие строгость взгляду, на сережку-гвоздик в левой ноздре, на губы, однако каждая из этих черт словно вынуждала его вновь посмотреть ей в глаза, большие, темные, а может, и сами ее глаза, так серьезно и пристально глядевшие на него, постоянно притягивали его взгляд. Они были почти одного роста, он выше лишь на дюйм-другой, и, стоя напротив Анджум, Кришан отметил, что их тела идеально совпадают и если он придвинется к ней, его грудь прижмется к ее груди, его живот — к ее животу, его лобок — к ее лобку. Кришан с самого начала остро ощущал физическое присутствие Анджум, ее позу, то, как она двигалась, но стоя сейчас рядом с нею — он старался смотреть ей в лицо, не опуская взгляда, — он будто вновь осознал близость ее тела, словно впервые понял, что оно существует в том же времени и пространстве, что и его тело, что ее тело может соприкоснуться с его телом, что оно может покачиваться, двигаться, прижиматься к его телу, отталкиваться от него. Он пока что не знал, нравятся ли ей мужчины, ведь то, что он принимал за возможный интерес, могло оказаться приветливым равнодушием, и даже если мужчины ей нравятся, это еще не значит, что ей нравится он. Правда, взгляд ее постепенно смягчался, становился более открытым, призывным, она уже не допрашивала его, не бросала вызов, а словно бы приглашала, и чем дольше он смотрел на нее, тем больше все окружавшее их исчезало, красноречивые взгляды мужчин теряли силу, немели, звуки тоже стихали, — и механический голос, объявляющий станции, и шелест разъезжающихся дверей, и шарканье ног входящих и выходящих пассажиров, — словно в