Лев Толстой - Дневники и записные книжки (1909) Страница 29

2) Дни два назад ночью б[ыло] одиноко и никак не мог восстановить в себе живое сознание Бога. И б[ыло] оч[ень] тяжело.

3) Ложное обо мне суждение людей, необходимость оставаться в этом положен[ии]. Как ни тяжело всё это, начинаю иногда понимать благодетельность этого для души.

4) Молюсь просто: Отец, Бог, помоги, помоги мне. И он помогает. Нельзя Ему не помогать. Он, кого я прошу, во мне, так что молитва это значит только то, что я хочу жить Им.

5) Произведение искусства только тогда истинное произведение иск[усства], когда, воспринимая его, человеку кажется — не только кажется, но челов[ек] испытывает чувство радости о том, что он произвел так[ую] прекрасную вещь. Особенно сильно это в музыке. — Ни на чем, как на этом, не видно так главное значение искусства, значение объединения. «Я» художника сливается с «я» всех воспринимающих, сливающихся в одно.

Сейчас 10 часов. Идет Ч[ертков] звать к Цымерману.

Были у Цымермана. Очень хороша музыка. Потом ходил по Кузне[цкому], потом на поезде приветствия, пища тщеславию — соблазн. Но не слишком поддавался. Приехали в Крекшино. Оч[ень] радостно всех увидать. Все веселые, добрые, не говорю уже про отношения ко мне. Оч[ень] нездоровилось к вечеру.

5 Сент.

Проснулся бодрее. Погулял, сел за работу Лаотзе. Недурно поправлял. Был оч[ень] серьезный, милый голандец. Потом ездили в деревню к токарю. Я ехал верхом. Вечером музыка и Королёвы. Скучный разговор. Как избавиться? Вспоминал о необходимости не заботиться о мнении людском, но плохо. Надо не переставать учиться. Сейчас 12-й час. — Ложусь.,

[6 сентября.]

Жив. Проснулся бодро. Пошел гулять. Порядочно писал пол[ь]ке. Кое-что записал в книжке, кое-что хорошее забыл. Приходили крестьяне Крекшина, и привезли от Цымермана Миньон. Обедал со всеми, слушал музыку. Поеду верхом. Записал кое-что к докладу. Записать:

1) Всякое богопочитание, какое бы оно ни было, возвышает человека. Возвышает тем, что выражает сознание своей зависимости и отношения (хотя бы понимание этого отношения и было ложно) с Высшим, ни от чего независимым существом -Богом.

2) Ничто так не влечет ко лжи, как забота о славе людской. И потому особенно важно освобождение от этой заботы. Освобождает же только сосредоточение всех сил на исполнение того, чего хочет [от] меня Бог, чего хочет Всё от бесконечно малого Его органа. А освобождение от лжи, жизнь в истине — такие свобода и благо. Помоги, Господи.

3) К докладу. Спишу после.

Спал мало. Оч[ень] хорошо думал, кое-что записал. Ходил гулять— на платформу. Дома писал польск[ое] письмо. Нехорошо. И поправил предисловие к Лаотзе. Ездил верхом с Батей. Заснул, слушал музыку и получил и читал неинтересные письма. На душе б[ыло] оч[ень] спокойно, твердо, хорошо. Записано:

1) Молюсь: помоги мне, Бог, — тот Б[ог], к[оторый] во мне, помоги мне в том, чтобы делать только то, что Тебе угодно, а не думать о том, что обо мне подумают и скажут люди. Помоги тоже не судить людей ни на словах, ни в мыслях. А то самое обыкновенное — живешь заботой о суждениях людей, тех самых людей, к[отор]ых осуждаешь.

2) Помоги мне. Господи, ни на словах ни в мыслях не осуждать людей, зато и не заботиться об их суждении обо мне; а хотя бы они и осуждали меня, делать то, что Ты хочешь.

Многое утром хотелось записать, да забыл.

Вчера ночью много потерял крови. Сначала б[ыло] дурно, но спал хорошо и совсем бодр. Ходил гулять. Соня приезжает в 2 часа, чему оч[ень] рад. Поправил, кажется, окончательно письмо польке. Хочется записать то, что думал о вчерашнем разговоре с Ч[ертковым], а именно:

Посмотрел в дневнике и нашел всё это сказанным в 12 Августа (3-е) и 25 Авг[уста] (4).

Написал письмо Гусеву и сейчас напишу Лам[анскому] и даме в Пермь.

Мало работал. Слушали музыку. Пришло много народа: трое молодых крестьян, один евангелик, как всегда, упорный. Я беседовал с ними приятно. Потом ещо молодой крестьянин оч[ень] серьезный. Вечером я прочел Калачеву крест[ьянское] управл(ение?], и нашим «Польск[ой] женщине» и расск[аз] Чехова. Было приятно, и плохого не делал: вспомнил и об осуждении, и о том, чтоб не заботиться о мнении людском.

Записать:

1) О любви всегда надо помнить, que c'est a prendre ou a lasisser (что это нужно принять или оставить.]. Если признавать благость, необходимость любви, то надо признавать любовь всю, не отвлекая от нее (от любви христианской) главного ее признака: любви к оскорбляющем, к врагам непротивления. А то мы говорим о благости, прелести деятельной, умиленной любви, а не соблюдаем главного, первого требования любви отрицательной неделания , того, что противно любви.

2) Есть 4 разряда работников Божиих, т. е. 4 способа исполнять дело жизни, подобно тому, как могут быть 4 разряда работников у хозяина: 1-й разряд это такие работники, к[отор]ые придумывают средства угождения хозяину помимо работы и потому позволяют себе не исполнять назначенную работу— это всякие религиозные учения с догматами веры в искупление, таинства, молитвы и т. п. Второй разряд это такие работники, к[отор]ые вместо того, чтобы работать, все свои силы кладут на то, чтобы точить, чистить, беречь орудия работы, и потому все меньше и меньше работают и п[отому], ч[то] заняты уходом за орудиями, п[отому], ч[то] боятся испортить их. Это те люди, к[оторые] вместо того, чтобы тратить свои телесные силы на дело Божие, заботятся о своем теле, чтобы как можно сохранить его. Третий разряд это те работники, к[отор]ые не знают и не хотят знать хозяина и того дела, какое им приказано, а делают то дело, к[отор]ое они сами своим умом себе придумали и считают самым для себя важным. Это люди, не признающие нравственно обязательного начала — Бога и потому придумывающие себе всякие чуждые делу божию занятия: государственные, ученые, так наз[ываемые] культурные. Четвертый разряд это те, к[оторые] все силы своей души и тела покладают на исполнение дела Божия: увеличение в себе-а этим самым и в других-сознания Бога-любви, проявляемой в делах, словах, мыслях.

3) Живо почувствовал, что я слуга Бога. И такую радость, уверенность, спокойствие — даже гордость почувствовал, и так живо почувствовал это[т] несчастный самообман людей, к[отор]ые лезут — я сам лез туда же когда-то лезут в слуги властителей земных и чем выше поднимаются в этом служении, тем ниже спускаются в служении Богу.

Спал мало. Рано вышел. На душе оч[ень] хорошо. Всё умиляло. Встреча с Калуцким мужичком. Записал отдельно. Кажется, трогательно только для меня. Потом встретил одного возчика, другого пешего; на лицах обоих озлобление и ненависть за то, что я барин. Как тяжело! Как хотелось бы избавиться от этого. А видно, так и умрешь. Дома записал встречу, потом просмотрел «Польск[ой] Ж[енщине]», кончил, потом Лаотзе — тоже кончил. Вписал в Доклад. И вот сейчас дописываю дневник. Иду обедать. Всё прекрасно, говорит Саша, и я тоже чувствую. Проводил Соф[ью] Андр[еевну]. Всё хорошо, но в середине дня чувствовал себя слабым.

Вечер оч[ень] много музыки. Стало и скучно и стыдно. Прочел Мол[очников] интересное о мнимо сумашедшем. Ч[ертков] прочел мою выписку из дневника. Ничтожно, но меня волнует, умиляет так, что без слез не мог слушать.

Приехали Никитин и другой, и Душан милый уехал. Что за милый, удивительный по добродетели человек. Учиться у него надо. Я не могу без любовного умиления о нем думать.

Спал хорошо. Походил. Зашел в мертвую, прекрасно обставленную школу, говорил с кормилицей Галиной дочери. Почитал Г[алины] воспоминания. Оч[ень] хорошо. Перечел Кр[уг] Чт[ения]. Ничего не хочется писать. И прекрасно. На душе оч[ень], оч[ень] хорошо. Всё думаю: за что мне такое счастье. Всё, что мне нужно, есть у меня; и что важнее всего, знаю, что это — то, что одно нужно мне, есть у меня, а именно, сознание своей жизни в очищении, проявлении, освобождении духа. Была величайшая помеха — забота о славе людской, и на меня навалился такой излишек этой славы и в таком пошлом виде славы перед толпой, что внешним образом, отталкивая — лечит. Так ч[то] борьба легка и радостна даже. Нынче записал:

1) Записал на отд[ельном] листке. (Следующая запись сделана на вложенном и впоследствии вклеенном в тетрадь Дневника листке иа блокнота.)

Злоба происходит от бессилия, сказал Руссо. Как это верно!

Злится тот, кто хочет сделать то, что вне его власти, встречает препятствия и злится. А всё вещественное вне власти человека. Не знает препятствии человек только в деятельности духовной. Что хочу, то и делаю. А если не осиливаю, то сержусь на себя (а к себе всегда более снисходителен, чем к другим), да и сердиться не так больно, а главное, не бесполезно. Есть только один выход деятельности, не встречающей препятствий, это деятельность духовная — любви, подобно тому, как бы запертое животное билось в запертом помещении, тогда как есть дверь, но дверь, отворяющая[ся] на себя (нехорошо сравнение).