Избери жизнь - Людмила Георгиевна Головина Страница 29

Однажды я застала бабушку в слезах и, не выдержав, заплакала сама. Так мы излили свою печаль и тревогу. Но жизнь продолжалась. Надвигалась зима, и мы понимали, что в Синице нам ее не пережить. Мы уже почти без угрызений совести ходили по чужим участкам. Две дачи оказались незапертыми, в один дом я смогла влезть через окно. Везде мы забирали те продукты, которые удавалось найти. А ещё нашли стеариновые свечи, что было очень кстати, потому, что дни стали короче, и темнело рано.

Бабушка все находки заносила в свою тетрадь.

А ещё мы наведывались в чужие огороды. Все равно никто не возвращался собирать урожай. Мы выкопали картошку, надергали морковки и лука. На зиму этого бы не хватило, но сейчас мы перебивались потихоньку. Хуже всего было то, что у бабушки закончились лекарства, поддерживающие её больное сердце. Появилась одышка, ноги стали отекать, губы стали синеватого оттенка.

Я была мала, но даже я понимала, что со здоровьем у бабушки не всё в порядке.

В нашем доме было три комнаты: одна побольше и две маленькие. В самой большой комнате в углу на полочке стояла старая темная, почти черная икона. Бывшие хозяева не взяли её с собой, сказали, что не должно быть дома без иконы. Мои родные были не против, и оставили икону на своём месте. Правда, и внимания на неё особого не обращали.

На иконе едва просматривалось изображение Женщины с Ребёнком. Женщина смотрела скорбно и вместе с тем ласково, Ребёнок – мудро и ободряюще. И казалось, Они без слов ведут разговор между собой и с человеком, стоящим перед Ними.

И вот сейчас я стала замечать, что бабушка всё чаще останавливалась перед иконой. Её губы беззвучно шевелились.

Я спросила:

– Бабушка, ты разговариваешь с иконой?

– Я разговариваю с Богом и Его Матерью. И прошу у Них прощенья, что редко делала это раньше. На Них одна надежда, больше уповать не на кого.

Забыла сказать, что у нас за это время появилась живность.

Сначала к нам прибилась дворняжка Лизка. Она жила у одних дачников, которые в спешке уехали и не взяли с собой Лизку. Назвали собачку так не по женскому имени Лиза, а потому, что она обожала лизать любого человека, который встречался на ее пути. Лизка любила весь человеческий род.

Когда деревня опустела, Лизка прибежала к нам во двор. Сначала мы кормили ее как на убой, продуктов было много. Но потом, когда с едой стало плохо, Лизка не бросила нас, а просто приспособилась к новым условиям. Теперь ее основным питанием были полёвки, которых она очень ловко ловила и даже приносила нам, желая нас угостить. Самым главным для Лизки было наличие рядом людей. Лизка сопровождала меня повсюду, а в остальное время делала вид, что охраняет наш дом.

Как-то рано утром мы проснулись от громкого лая Лизки. Мы выскочили из домика в надежде, что в деревне появились люди.

Но увидели всего лишь курицу, которая медленно брела по дороге, загребая ногами пыль. Лизка прыгала вокруг неё, но курица слабо реагировала на это. Казалось, она больна или очень устала. Откуда она взялась в Синице? Других деревень вблизи не было. Я без труда поймала курицу и принесла домой. Мы налили в мисочку воды и насыпали немного овсяной крупы. Курица пила долго и жадно. Потом поклевала немного крупы и уснула.

На следующий день она стала гораздо бодрее, гуляла по двору, Клевала букашек и червячков.

Курицу мы назвали Ряба, хотя она была не рябая, а белая.

Лизка быстро поняла, что Ряба не добыча и не пища, и стала даже её охранять, не разрешая ей далеко отходить от дома.

Мы с бабушкой, конечно, даже не помышляли о том, чтобы сварить и съесть Рябу.

И курица, как бы в благодарность, время от времени несла нам по яичку.

Вот кончился и август. Быстро промелькнуло золотое бабье лето, и зарядили холодные дожди. По ночам случались заморозки.

– Тебе в школу пора… – говорила бабушка.

Но дело было даже не в школе. У нас не было тёплой одежды, провианта. Соседских дров на зиму явно недостаточно. Было совершенно ясно, что зиму в Синице нам не пережить.

И вот однажды бабушка сказала, что назавтра хочет отправиться до ближайшего большого села Всесвятского.

Я знала, что до этого села из города ходил автобус, а дальше люди, у которых не было машин, шли в Синицу пешком.

– Я не заблужусь, – говорила бабушка. – Люди объясняли, что если идти по дорожке вдоль реки, прямо к Всесвятскому можно выйти. Тут всего километров пять – шесть. Вдруг там люди есть? А потом, там и магазин, и почта, и здравпункт, и аптека при нём.

Я хотела идти с бабушкой, но она не разрешила.

– Сначала я схожу на разведку. А ты пока дома будешь. Здесь у нас хоть какое-то, а хозяйство. И картошка в подполе есть, и дров немного, и дом с печкой, и Лизка с Рябой. А там, неизвестно что.

Я думаю за пару дней обернуться. А если найду людей, может быть пришлю за тобой кого-нибудь, если самой трудно будет. Иди только с тем человеком, который скажет, что я его послала. И знаешь что? Я передам тебе через него моё колечко.

Я кивнула. Я знала это колечко. Его в юности подарил бабушке дедушка, её будущий муж. Ничего особенного – тонкое колечко с фиолетовым камешком – аметистом. Но бабушка с ним никогда не расставалась.

Бабушка наготовила мне как можно больше еды и рано утром отправилась в свой путь. Мне она велела запереться и лишний раз из дома не выходить.

Со слезами я смотрела ей вслед. Я видела, с каким трудом бабушка переставляет свои распухшие ноги, и, казалось, слышала ее затруднённое дыхание. Сердце моё как будто говорило мне, что я вижу бабушку в последний раз.

И вот прошло два дня, затем три, четыре, а бабушка всё не возвращалась. Вечером пятого дня в дом кто-то постучал. Я от радости чуть не распахнула дверь, но, вспомнив бабушкины наставления, спросила:

– Кто там?

– Я от Анны Ивановны, – ответил голос из-за двери.

Я открыла. На пороге стоял юноша. Одет он был немного странно. На нём был длинный, до земли темный плащ с капюшоном, из-за чего он походил на средневекового монаха. Но когда юноша двигался, и полы плаща распахивались, под ним мелькало что-то белоснежное.

Удивила меня Лизка.

Она против своего обыкновения не бросилась к незнакомцу с намерением лизнуть ему руку или даже, если повезёт, лицо. И она не залаяла на него. Нет, Лизка легла на брюхо