KGBT+ (КГБТ+) - Виктор Олегович Пелевин Страница 29

– Гугуль! – прошептал я в ее мозгу.

– Кто это?

– Я шейх Ахмад, – ответил я проникновенно. – Я тот свет, что звал тебя в бой. Та пристань, к которой устремилась твоя ладья. Я здесь, чтобы дать тебе последнее напутствие.

– Имам! Имам Ахмад, да будет благословенно твое имя! Спасибо, что пришел придать мне силы перед подвигом.

– Не это ли я обещал тебе, моя верная? – спросил я, стараясь генерировать как можно больше внутреннего света.

Ахмад действительно обещает нечто подобное в своих роликах. Я не знаю, действительно ли у него есть механизм подключения к имплантам – это вопрос к «TRANSHUMANISM INC.» Высокая политика не наше дело. Но на время переговоров с Преторием имплантсвязь террориста блокируют, чтобы не засвечивать наши средства и методы, так что конкуренции с шейхом можно было не опасаться.

– Я спасу тебя, – сказал я. – Я проведу тебя сквозь кольцо врагов и живую возьму в рай.

Мы заучиваем эти фразы заранее, чтобы во время переговоров слова летели легко, как дыхание.

– Делай как я скажу… В комнате две двери – одна на улицу, через которую ты зашла. Другая во двор. Пройди через ту, что ведет во двор.

Сидевший рядом оператор мухи ждал, когда героиня сюжета появится под открытым небом. Моей задачей было вывести ее туда, и все. Дальше муха сделала бы свое дело. Смерть наступала так быстро, что избежать детонации удавалось почти всегда.

– Дверь заперта, имам, – ответила Гугуль тревожно.

Идиоты, подумал я. У них что, нет информации?

Я ощущал ее чувства. Это было теплое истечение преданности, экстаз, доходящий до эротических содроганий. Быть объектом поклонения оказалось весьма мерзко. Что же приходится терпеть богу, если он есть…

– Я чем-то оскорбила вас, имам? – спросила Гугуль, и я понял, что часть моего инстинктивного отвращения оттранслировалась на ее имплант. Я повторил дыхание коробочкой и снова наполнил себя ярким светом.

– Я печалюсь о праведных душах, не готовых оставить этот мир. Если начнется пожар, ты можешь случайно забрать их с собой.

– Но имам говорил, что смерть врага сладка.

– Она сладка, дочь моя, но вокруг тебя не только враги. Есть тут и несколько праведников, еще не завершивших свой земной путь…

Такая смысловая ветка иногда предотвращает подрыв, но использовать ее надо осторожно и лишь как последнюю возможность.

– Что мне делать? – спросила Гугуль.

В потоке ее чувств появилось недоверие. Это было большим облегчением после душного вихря преданности, но с профессиональной точки зрения я уже проиграл.

Тартаренских шахидок инструктируют на наш счет, и важная задача переговорщика – не дать им вспомнить свои инструкции.

– Подойди к окну, – отозвался я задушевно. – Открой его, и спасение войдет в твои глаза с дневным светом…

Это было последним шансом достать ее мухой.

– Так и сделаю, – ответила она.

А в следующий момент на другой стороне улицы сверкнуло, громыхнуло, и волна жара ворвалась в нашу комнату сквозь оконную занавеску.

После взрыва начался керосиновый пожар, сгорело несколько домов, но других жертв, как ни странно, не было.

Вернее, коллатеральной жертвой оказался я сам.

Преторианская нейросеть записывала все мои состояния и мысли во время операции – и выстроила логически безупречный, но совершенно ложный нарратив: якобы я подумал, что фавелу хорошо было бы спалить из санитарных соображений, а потом подвел ситуацию именно к такому разрешению.

Я пытался объяснить начальству, что дело было не в моем желании что-то спалить, а просто в особенностях моего образного метафорического мышления. И подрыв произошел не из-за моей оплошности, а из-за того, что дверь во двор оказалась заперта, после чего шахидка усомнилась во всеведении шейха.

Но меня отчислили из курсантов все равно – волна отвращения, непроизвольно посланная мною на Гугуль в ответ на ее беззаветную любовь, была грубейшей профессиональной ошибкой. Мне объяснили, что школе Претория не нужны люди с образным метафорическим мышлением. Ей нужны переговорщики.

Случись подобное после присяги, или погибни при взрыве кто-то, кроме террористки, меня бы судил трибунал – за ошибки подсознания по преторианскому уложению отвечает сознательная личность.

Я отделался легко и даже сохранил статус рядового запаса. Все-таки меня долго учили, и «TRANSHUMANISM INC.» оставляла за собой права на мой очипованный по высшему разряду мозг. Но никаких компенсаций или пособий в такой ситуации не полагалось.

Жизнь приходилось начинать сначала.

Я был еще юн – и не горевал. Разве мы не начинаем жизнь заново каждое божье утро? Каждый час? Каждый миг?

Теперь между мной и мечтой о вбойке не стояло ничего.

Кроме, конечно, меня самого.

Мема 3

Вбойщик!

Бывают подарки, которые провидение делает особо целеустремленным людям, как бы намекая, что они на особом счету у жизни и для них припасено что-то необычное.

Мы редко узнаем такой подарок. Наоборот, чаще всего нам кажется, что случилось несчастье, перепутавшее все наши планы. Замысел судьбы проясняется позже.

Поэтому не слишком парься, когда тебе кажется, что твои жизненные планы пошли прахом.

Все образуется.

* * *

Московская творческая элита собирается в Сите, в ветхих и скрипучих деревянных переулках, поднявшихся на месте снесенной два или три века назад высотной застройки.

Некоторые говорят, что «Сито» происходит от «Москва-сити».

Другие объясняют название тем, что деловой район, стоявший здесь до Зеленой Эры и взорванный при Михалковых-Ашкеназах, служил чем-то вроде сита для карбоновой буржуазии: лишь самые скользкие жулики протискивались сквозь его ячейки, и именно тут из деловой элиты отсеивались все порядочные люди.

Красивая версия, но, скорее всего, один из тех мифов, которые любят сочинять про себя здешние обитатели.

Сито – странное место. Здесь крутится много успешной буржуазии. Но еще больше лузеров, надеющихся вернуться в общество через черный ход искусства, и не просто вернуться, а триумфально прогрохотать по всем имплантам и кукухам. Некоторым это удается. Застройка в Сите в основном двухэтажная, но иногда попадается трехэтажная палата (за что, ясное дело, каждый месяц башляют пожарной инспекции). Сколько здесь трактиров и чайных, столько же штабов и командных пунктов самой разной богемы.

Богема эта, правда, состоит из творческой публики максимум на треть. Остальные – это детки сердобольских политруков, столоначальников, наркомов и прочих улан-баторов, косящие под творческую оппозицию режиму.

Не присутствуй в богеме этот сердобольский балласт, проблем с жандармерией было бы куда больше. А Сито почти не трогают, хотя асоциальность здесь доходит до пьяной