Том 1. Первая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин Страница 29

– Орлова опять изводят шестиклассники; решительно, он не умеет себя поставить.

– Ну, хорошо, ну, допустим, вы выведете ему двойку, он останется, – думаете ли вы этим его исправить?

– Я вовсе не преследую исправительные цели, а стараюсь о справедливой оценке знания.

– Наши бы гимназисты пришли в ужас, если бы увидели программы французских коллежей, не говоря о семинариях.

– Вряд ли Иван Петрович будет этим доволен.

– Бесподобно, говорю вам, бесподобно, вчера он был отлично в голосе.

– Вы тоже хороши, лезете на малый в трефах, а у самого король, валет и две маленькие.

– Шпилевский – распутный мальчишка, и я не понимаю, что вы за него так стоите.

Все голоса покрыл резкий тенор инспектора, чеха в пенсне и в седой бородке клином:

– Потом я попрошу вас, господа, наблюдать за форточками; никогда выше четырнадцать градус, тяга и вентиляция.

Постепенно расходились, и в пустевшей учительской раздавался только тихий басок учителя русского языка, беседовавшего с греком.

– Удивительные там попадаются типы. На лето, перед поступлением, предлагалось прочесть кое-что, довольно много, и, например, Демона – так передают ех abrupto: «Дьявол летал над землею и увидел девочку». – «Как же эту девочку звали?» – «Лиза». – «Положим, Тамара». – «Так точно, Тамара». – «Ну и что же?» – «Он захотел на ней жениться, да жених помешал; потом жениха убили татары». – «Что же, тогда Демон женился на Тамаре?» – «Никак нет, ангел помешал, дорогу перешел; так Дьявол и остался холостым и все возненавидел».

– По-моему, это великолепно…

– Или об Рудине отзыв: «Дрянной был человек, все говорил, а ничего не делал; потом связался с пустыми людьми, его и убили». – «Почему же, – спрашиваю, – вы считаете рабочих и вообще всех участников народного движения, во время которого погиб Рудин, людьми пустыми?» – «Так точно, – ответствует, – за правду пострадал».

– Вы напрасно добивались личного мнения этого молодого человека о прочитанном. Военная служба, как монастырь, как почти всякое выработанное вероучение, имеет громадную привлекательность в наличности готовых и определенных отношений ко всякого рода явлениям и понятиям. Для слабых людей это – большая поддержка, и жизнь делается необыкновенно легкой, лишенная этического творчества.

В коридоре Даниила Ивановича поджидал Ваня.

– Что вам угодно, Смуров?

– Я бы хотел, Даниил Иванович, поговорить с вами приватно.

– Насчет чего же?

– Насчет греческого.

– Разве у вас не все благополучно?

– Нет, у меня три с плюсом.

– Так чего же вам?

– Нет, я вообще хотел поговорить с вами о греческом, и вы, пожалуйста, Даниил Иванович, позвольте мне прийти к вам на квартиру.

– Да, пожалуйста, пожалуйста. Адрес мой знаете. Хотя это более чем замечательно: человек, у которого все благополучно, – и желающий приватно говорить о греческом. Пожалуйста, я живу один, от семи до одиннадцати всегда к вашим услугам.

Даниил Иванович стал уже подыматься по половику лестницы, но, остановись, закричал Ване: «Вы, Смуров, не подумайте чего: после одиннадцати я тоже дома, но ложусь спать и способен уже только на самые приватные объяснения, в которых вы, вероятно, не нуждаетесь».

Ваня не раз встречал Штрупа в Летнем саду и, сам не замечая, поджидал его, всегда садясь в одну и ту же аллею, и, уходя, не дождавшись, легкой, несмотря на преднамеренную медленность, походкою, зорко всматривался в похожие на Штрупа фигуры мужчин. Однажды, когда, не дождавшись, он пошел обойти часть сада, где он никогда не бывал, он встретил Коку, шедшего в расстегнутом паль-то поверх тужурки.

– Вот ты где, Иван? Что, гуляешь?

– Да, я довольно часто здесь бываю, а что?

– Что же я тебя никогда не вижу? Ты где-нибудь в другой стороне сидишь, что ли?

– Как придется.

– Вот Штрупа я каждый раз встречаю и даже подозреваю – не за одним ли и тем же мы и ходим сюда?

– Разве Штруп приехал?

– Некоторое время. Ната и все это знают, и какая бы Ната ни была дура, – все-таки свинство, что он к нам не является, будто мы какая-нибудь дрянь.

– При чем же тут Ната?

– Она ловит Штрупа и совершенно зря это делает: он вообще не женится, а тем более на Нате; я думаю, что и с Идой-то Гольберг у него только эстетические разговоры и я напрасно волнуюсь.

– Разве ты волнуешься?

– Понятно, раз я влюблен! – и, позабыв, что он разговаривает с не знавшим ее дел Ваней, Кока оживился: – Чудная девушка, образованная, музыкантша, красавица, и как богата! Только она – хромая. И вот хожу сюда каждый день видеть ее, она здесь гуляет от 3–4 часов, и Штруп, боюсь, ходит не затем же ли.

– Разве Штруп тоже в нее влюблен?

– Штруп? Ну, уж это атанде, у него нос не тем концом пришит! Он только разговоры разговаривает, а она-то на него чуть не молится. А влюбленности Штрупа, это – совсем другая, совсем другая область.

– Ты просто злишься, Кока!..

– Глупо!..

Они только что повернули мимо грядки красной герани, как Кока провозгласил: «Вот и они!» Ваня увидел высокую девушку, с бледным кругловатым лицом, совсем светлыми волосами, с афродизийским разрезом больших серых, теперь посиневших от волнения глаз, со ртом, как на картинах Боттичелли, в темном платье; она шла, хромая и опираясь на руку пожилой дамы, между тем как Штруп с другой стороны говорил: «И люди увидели, что всякая красота, всякая любовь – от богов, и стали свободны и смелы, и у них выросли крылья».

В конце концов Кока и Боба достали ложу на «Самсона и Далилу». Но первое представление было заменено «Кармен», и Ната, по настоянию которой и было затеяно это предприятие, в надежде встретиться со Штрупом на нейтральной почве, рвала и метала, зная, что он не пойдет без особых причин на эту столь хорошо известную оперу. Место свое в ложе уступила Ване, с тем, чтобы, если она посреди спектакля приедет в театр, он уезжал домой. Анна Николаевна с сестрами Шпейер и Алексей Васильевич отправились на извозчиках, а молодые люди вперед пешком.

Уже Кармен и ее подруги плясали у Лилас Пастьи, когда Ната, как по вдохновенью узнавшая, что Штруп в театре, явилась вся в голубом, напудренная и взволнованная.

– Ну, Иван, тебе придется сокращаться.

– Досижу до конца-то действия.

– Штруп здесь? – спрашивала Ната шепотом, усаживаясь рядом с Анной Николаевной. Та молча повела глазами на ложу, где сидела Ида Гольберг с пожилой дамой, совсем молоденький офицер и Штруп.

– Это прямо