Василий Шукшин - Охота жить Страница 3

- Хорошее или плохое, а было так. Хорошего-то мало, конешно.

- Там еще осталось?

- Спиртяги? Есть маленько. Пей, я не хочу больше.

Парень выпил. Опять крякнул. Не стал закусывать.

- Много пьешь-то?

- Нет, это... просто перемерз. Пить надо не так, отец. Надо красиво пить. Музыка... Хорошие сигареты, шампанское... Женщины. Чтоб тихо, культурно.- Парень опять размечтался, лег, закинул руки за голову.- Бардаки презираю. Это не люди - скот. М-м, как можно красиво жить! Если я за одну ночь семь раз заигрывал с курносой - так? - если она меня гладила костлявой рукой и хотела поцеловать в лоб,- я устаю, Я потом отдыхаю, Я наслаждаюсь и люблю жизнь больше всех прокуроров, вместе взятых. Ты говоришь - риск? А я говорю - да. Пусть обмирает душа, пусть она дрожит, как овечий хвост,- я иду прямо, я не споткнусь и не поверну назад.

- Ты кем работал до этого? - поинтересовался Никитич,

- Я? Агентом по снабжению. По культурным связям с зарубежными странами. Вообще я был ученый. Я был доцентом на тему: "Что такое колорадский жук и как с ним бороться",- Парень замолчал, а через минуту сонным голосом сказал: - Все, отец... Я ушел.

- Спи.

Никитич пошуровал короткой клюкой в камельке, набил трубочку и стал думать про парня. Вот тебе и жизнь - все дадено человеку: красивый, здоровый, башка вроде недурная... А... что? Дальше что? По лесам бегать? Нет, это город их доводит до ручки. Они там свихнулись все. Внуки Никитича - трое - тоже живут в большом городе. Двое учатся, один работает, женат. Они не хвастают, как этот, но их тянет в город. Когда они приезжают летом, им скучно. Никитич достает ружья, водит в тайгу и ждет, что они просветлеют, отдохнут душой и проветрят мозги от ученья. Они притворяются, что им хорошо, а Никитичу становится неловко: у него больше ничего нет, чем порадовать внуков. Ему тяжело становится, как будто он обманул их. У них на уме один город. И этот, на нарах, без ума в город рвется. На его месте надо уйти подальше, вырыть землянку и пять лет не показываться, если уж сидеть невмоготу стало. А он снова туда, где на каждом шагу могут за шкирку взять. И ведь знает, что возьмут, а идет... "Что за сила такая в этом городе! Ну ладно, я - старик, я бывал там три раза всего, я не понимаю... Согласен, Там весело и огней много. Но раз я не понимаю, так я и не хаю. Охота там? На здоровье, а мне здесь хорошо. Но так получается, что они приходят оттуда и нос воротят: скучно, тоска. Да присмотрись хорошенько! Ты же увидеть-то ничего не успел, а уж давай молоть про свой город. А посмотри, как, к примеру, муравей живет. Или - крот. Да любая животина!.. Возьми приглядись для интереса. А потом думай: много ты про жизнь знаешь или нет? Вы мне - сказки про город?.. А если я начну рассказывать, сколько я знаю! Но меня не слушают, а на вас глаза пялят - городской. А мне хрен с тобой, что ты городской, что ты штиблетами по тротуару форсишь. Дофорсился вот: отвалили лет пятнадцать, наверно, за красивую-то жизнь. Магазин, наверно, подломил, не иначе. Шиканул разок - и загремел. И опять на рога лезет. Сам! Это уж, значит, не может без города. Опять на какой-нибудь магазин нацелился. Шампанское... а откуда оно, шампанское-то, возьмется? Дурачье... Сожрет он вас, город, с костями вместе. И жалко дураков. И ничего сделать нельзя. Не докажешь".

Дрова в камельке догорели. Никитич дождался, когда последние искорки умерли в золе, закрыл трубу, погасил фонарь, лег рядом с парнем. Тот глубоко и ровно дышал, неловко подвернув под себя руку. Даже не шевельнулся, когда Никитич поправил его руку.

"Намаялся,-подумал Никитич.-Дурило... А кто заставляет? Эх, вы!!"

...За полночь на улице, около избушки, зашумели. Послышались голоса двух или трех мужчин.

Парень рывком привстал - как не спал.

Никитич тоже приподнял голову.

- Кто это? - быстро спросил парень.

- Шут их знает.

Парень рванулся с нар - к двери, послушал, зашарил рукой по стене - искал ружье. Никитич догадался,

- Ну-ка, не дури! - прикрикнул негромко.- Хуже беды наделаешь,

- Кто это? - опять спросил парень.

- Не знаю, тебе говорят.

- Не пускай, закройся.

- Дурак. Кто в избушке закрывается? Нечем закрываться-то. Ложись и не шевелися.

- Ну, дед!..

Парень не успел досказать. Кто-то поднялся на крыльцо и искал рукой скобу. Парень ужом скользнул на нары, еще успел шепнуть:

- Отец, клянусь богом, чертом, дьяволом: продашь... Умоляю, старик. Век...

- Лежи,- велел Никитич.

Дверь распахнулась.

- Ага! - весело сказал густой бас. - Я же говорил: кто-то есть, Тепло, входите!

- Закрывай дверь-то! - сердито сказал Никитич, слезая с нар. Обрадовался тепло! Расшиперься пошире - совсем жарко будет.

- Все в порядке,- сказал бас,- И тепло, и хозяин приветливый.

Никитич засветил фонарь.

Вошли еще двое. Одного Никитич знал: начальник районной милиции. Его все охотники знали: мучил охотничьими билетами и заставлял платить взносы.

- Емельянов? - спросил начальник, высокий упитанный мужчина лет под пятьдесят.- Так?

- Так, товарищ Протокин.

- Ну вот!.. Принимай гостей.

Трое стали раздеваться.

- Пострелять? - не без иронии спросил Никитич. Он не любил этих наезжающих стрелков: только пошумят и уедут.

- Надо размяться маленько. А это кто? - Начальник увидел парня на нарах.

- Иолог,- нехотя пояснил Никитич.- От партии отстал.

- Заблудился, что ли?

- Но.

- У нас что-то неизвестно. Куда ушли, он говорил?

- Кого он наговорит! Едва рот разевал: замерзал. Спиртом напоил его - щас спит как мертвый.

Начальник зажег спичку, поднес близко к лицу парня, У того не дрогнул ни один мускул. Ровно дышал.

- Накачал ты его.- Спичка начальника погасла.- Что же у нас-то ничего не известно?

- Может, не успели еще сообщить? - сказал один из пришедших.

- Да нет, видно, долго бродит уже. Не говорил он, сколько один ходит?

- Нет,- ответствовал Никитич.- Отстал, говорит. И все.

- Пусть проспится. Завтра выясним. Ну что, товарищи: спать?

- Спать,- согласились двое.- Уместимся?

- Уместимся,- уверенно сказал начальник.- Мы прошлый раз тоже впятером были. Чуть не загнулись к утру: протопили, да мало. А мороз стоял - под пятьдесят.

Разделись, улеглись на нарах. Никитич лег опять рядом с парнем, Пришлые поговорили немного о своих районных делах и замолчали. Скоро все спали.

...Никитич проснулся, едва только обозначилось в стене оконце. Парня рядом не было, Никитич осторожно слез с нар, нашарил в кармане спички. Еще ни о чем худом не успел подумать. Чиркнул спичкой... Ни парня нигде, ни фуфайки его, ни ружья Никитича не было. Неприятно сжало под сердцем. "Ушел. И ружье взял".

Неслышно оделся, взял одно ружье из трех, составленных в углу, пощупал в кармане патроны с картечью. Тихо открыл дверь и вышел.

Только-только занимался рассвет. За ночь потеплело. Туманная хмарь застила слабую краску зари. В пяти шагах еще ничего не было видно. Пахло весной.

Никитич надел свои лыжи и пошел по своей лыжне, четко обозначенной в побуревшем снегу.

- Сукин ты сын, варнак окаянный,- вслух негромко ругался он.Уходи, пес с тобой, а ружье-то зачем брать! Што я тут без ружья делать стану, ты подумал своей башкой? Што я, тыщи, што ли, большие получаю,напасаться на вас на всех ружьями? Ведь ты же его, поганец, все равно бросишь где-нибудь. Тебе лишь бы из тайги выйти... А я сиди тут сложа ручки без ружья. Ни стыда у людей, ни совести.

Помаленьку отбеливало.

День обещал быть пасмурным и теплым.

Лыжня вела не в сторону деревни.

- Боишься людей-то? Эх, вы... "Красивая жись". А последнее ружьишко у старика взять - это ничего, можно. Но от меня ты не уйде-ешь, голубчик. Я вас таких семерых замотаю, хоть вы и молодые.

Зла большого у старика не было. Обидно было: пригрел человека, а он взял и унес ружье. Ну не подлец после этого!

Никитич прошел уже километра три. Стало совсем почти светло; лыжня далеко была видна впереди.

- Рано поднялся. И ведь как тихо сумел!

В одном месте парень останавливался закурить: сбочь лыжни ямка палки втыкал, На снегу крошки листовухи и обгоревшая спичка.

- И кисет прихватил! - Никитич зло плюнул.- Вот поганец так поганец! - Прибавил шагу.

...Парня Никитич увидел далеко в ложбине, внизу.

Шел парень дельным ровным шагом, не торопился, но податливо. За спиной - ружье.

- Ходить умеет,- не мог не отметить Никитич.

Свернул с лыжни и побежал в обход парню, стараясь, чтоб его скрывала от него вершина длинного отлогого бугра. Он примерно знал, где встретит парня: будет на пути у того неширокая просека. Он пройдет ее, войдет снова в чащу... и, тут его встретит Никитич.

- Щас я на тебя посмотрю,- не без злорадства приговаривал Никитич, налегая вовсю на палки.

Странно, но ему очень хотелось еще раз увидеть прекрасное лицо парня. Что-то было до страсти привлекательное в этом лице. "Может, так и надо, что он рвется к своей красивой жизни. Что ему тут делать, если подумать? Засохнет. Жизнь, язви ее, иди разберись".