Вячеслав Пьецух - Заколдованная страна Страница 3

– Нет уж нет! – воскликнула Вера, сделав неловкий кукиш, и я, точно очнувшись, воротился в родимый век. – У них своя компания, а у нас своя компания, и согласию между ними не бывать при данном раскладе фишек. Слава богу, хоть разваливается на глазах этот несусветный режим, клонится к окончательному нулю – и на том спасибо!

– А я вот, наоборот, никак не могу понять, – сказала Ольга, почему-то пристально глядя в чашку: – чего все радуются тому, что провалился наш революционный эксперимент? Чему тут радоваться-то, если наш загнивающий социализм в который раз доказал миру: обыкновенный среднестатистический человек – это грубый материалист, вообще большая скотина, потому что, например, добросовестно трудиться он способен исключительно из шкурного интереса.

– Какая грациозная мысль! – восхитился я.

– А я что-то не врубилась, – чистосердечно призналась Вера.

– Ну, тут имеется в виду, – продолжала Ольга, – что теоретически социализм исходил из такой идеи: освобожденный человек будет трудиться не за страх, а за совесть, потому что трудится он на общество, не на дядю, потому что свободный труд, хоть ты за него вообще ничего не плати, это единственное, чем жив порядочный человек. И я очень даже понимаю теоретиков научного социализма: и Христос безвозмездно трудился на благо простых людей, и Марку Аврелию за его сочинения не платили, и Кулибин изобретал, чтобы только изобретать… Ну, Владимир Ильич и решил, что среднестатистический человек – душка, только его надо освободить от гнета частного капитала, нужно только раздать всем сестрам по серьгам, и наступит полное благоденствие. А человек оказался – обыкновенный долдон, который способен трудиться исключительно из шкурного интереса!

– В том-то все и дело! – заявила Вера в той интонации, каковую следует определить как педагогическую. – В том-то все и дело, что ставили наш революционный эксперимент забубённые идеалисты, совершенно оторванные от жизни. Ведь они, можно сказать, выросли в эмиграции и уже думали из своего «прекрасного далека», что Ваня Пупкин, как немец какой-нибудь, тоже труженик и педант. А Ване Пупкину на самом деле только бы глаза залить и кому-нибудь набить морду…

На это я возразил

– Нет, вы напрасно изгаляетесь над православными, они такой трактовки не заслужили. Напротив: если бы я был западным европейцем, я бы взирал на русских с почтением, ужасом, изумлением и восторгом. Вот как флорентийцы с ужасом и восторгом смотрели на Данте Алигьери, побывавшего в аду и вернувшегося с того света темноликим, как бы опаленным пламенем преисподней, так и весь мир должен в ужасе и восторге смотреть на нас, побывавших по ту сторону естественного исторического процесса. И еще с благодарностью, потому что мы, аки Сын божий, искупили своими страданиями мировой грех.

Вера сказала:

– Я согласна только насчет изумления, потому что, конечно, российскую катавасию западноевропейскому разуму не понять. Ну какому здравомыслящему англичанину будет доступен наш анекдот про то, как мужики украли ящик водки, продали, а деньги пропили?! Или вот еще такое чисто русское приключение… Надо вам сказать, что у нас в институте один мужчина, кандидат химических наук, разработал методику получения спирта из атмосферы. Вы можете себе представить: из обыкновенного воздуха гнал человек спирт – такой, понимаете ли, самородок, даром что кандидат!…

– Ну, положим, если все начнут в спиртное воздух перегонять, – заявил я, – то чем мы, ребята, дышать-то будем?!

– Совершенно с вами согласна, – сказала Вера. – Но только для Нобелевского комитета это никакого значения не имеет. Видите ли, этому самородку дали Нобелевскую премию за методику получения спирта из атмосферы. Но он ее так и не получил, потому что пойди ты его отыщи, нашего тринадцатого нобелевского лауреата – он в такое из-за своего самогона ушел подполье, что его сам Чебриков не нашел!

Ольга сказала:

– А я согласна также с благодарностью и восторгом. Ведь к Октябрьской революции можно подойти еще и вот с какой стороны: это господь бог после вековой борьбы с человечеством решил пойти на последнюю, может быть, попытку справедливо, по-божески все устроить. Он подумал-подумал и доверил ее России, то есть он напоследок доверил России нормально устроить жизнь. Почему именно Ей? – местоимение «ей» я, граждане, выговариваю с большой буквы потому что Она умеет терпеть без позы, потому что люди тут живут преимущественно душой, потому что народ у нас настроен романтически, и ему нипочем никакие социальные передряги…

– Все наоборот подруга, – сказала Вера. – Если Октябрьская революция действительно результат божьего промысла, так исключительно потому, что Россия – бросовая страна!

– Нет, на это мало похоже, – возразил я – Больше похоже все-таки не избранничество. – Я исхожу в данном случае из того, что капитализм в природе вещей, он вполне, что ли, биологичен, поскольку он держится на естественном отборе и господстве сильного, хваткого, смекалистого и так далее. А социализм – это уже что-то, стоящее вне природы, или над природой, это уже чисто божеская идея в ее практическом выражении, недаром же говорится «Да будет воля Твоя, аки на небеси, тако и на земли». Другое дело, что Россия не оправдала надежд, возложенных на нее богом, и даже в очередной раз нанесла ему обидное поражение, из чего я делаю следующий частный вывод: господь бог такой же неисправимый идеалист, как и наши большевики.

– Ну, это вы загнули! – с чувством сказала Вера. – Никакие большевики не идеалисты, а обыкновенные похитители власти у народа – вроде Наполеона. Вот как Наполеон Бонапарт, который, между прочим, тоже считал себя пламенным революционером, тихой сапой прибрал к рукам Францию, так и у нас в семнадцатом году власть обманным путем захватили большевики! Обещали-то они землю крестьянам, заводы рабочим и мир народам, а когда наше блажное население поверило этим обещаниям и под горячую руку смело нежные побеги цивилизации, то они его самым беспардонным образом надули, вокруг пальца, как дитя неразумное, обвели! И заводы за собой оставили, и землю у крестьян отобрали, и вляпались в гражданскую войну, и вообще устроили из страны огромный лагерь усиленного режима! Разве не так?

Я сказал:

– Думается, что не так. То есть я полагаю, что власть не имела для большевиков самостоятельного значения. Просто таким образом у нас сложилось социал-демократическое движение, что во главе его оказались грубо, строптиво верующие фигуры. В том-то все и дело, что никакие они были не атеисты, а именно что сугубо религиозные люди, безоглядно исповедовавшие свой политический идеал. Они верили в Маркса-Энгельса-Ленина, как христиане в бога-Отца, бога-Сына, бога-Святого Духа. Как христиане различных конфессий веровали, что только за ними истина, а все прочие – еретики, и их следует сжигать на костре, так и большевики верили в то, что они правы окончательно и бесповоротно, а оппортунистов и ревизионистов надо отстреливать, как собак. Христиане веровали в чудеса, и большевики свято веровали в то, что к двадцатому году разгорится всемирная революция, а в восьмидесятом сам собой построится коммунизм Христиане стояли на том, что не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься, и большевики стояли на том, что социальное счастье достигается только кровью, что интересы эксплуатируемого большинства выше понятий о нравственности и праве. Как истые христиане, расплевавшиеся с жизнью, вроде столпников и молчальников, презирали реальность и ради спасения за гробом шли на самые противоестественные деяния, так и у большевиков голова болела не столько о благоденствии народном, сколько о том, чтобы, дух вон, упразднить частную собственность на средства производства, а там хоть трава не расти, хоть вымри Россия до последнего человека! Я к чему, ребята, веду: я веду к тому, что все дело в стиле исповедания, не в боге, а в том, как ты его понимаешь. Если некультурно верить в народную медицину, то можно загнуться от приворотного зелья или разрыв-травы. А если культурно верить в свою звезду, то ты, по крайней мере, скостишь какой-никакой объем глупых переживаний. Короче говоря, вся беда в том, что наши большевики были, во-первых, сугубо религиозны, а во-вторых, некультурно религиозны; но банальными похитителями власти они не были никогда.

– Позвольте с вами не согласиться, – сказала Вера. Я великодушно пожал плечами.

– Вообще самое ужасное, – молвила Ольга, – что в революцию обе стороны руководствовались чисто религиозными отношениями. Ведь Россия – это тоже религия, и белогвардейцы исповедовали Ее так же бездумно и горячо, как большевики свою диктатуру пролетариата. И вот сошлись Иванов с Петровым, один как бы католик, другой – гугенот, и давай молотить друг друга ради светлого будущего России!…

Ольга, призадумавшись, замолчала и вдруг опять затянула песню: