Ион Друцэ - Самаритянка Страница 3

После катастрофы, конечно, маршрут нужно было срочно менять, и тогда кому-то пришла в голову идея заманить французскую чету на несколько дней в Молдавию. Тем более что сам Кишинев давно рвался в особо гостеприимные города. Прием ожидался блистательный, на самом высоком уровне, но в самолете знаменитому писателю попался на глаза буклет, заготовленный для иностранных туристов, едущих на юг, и так как у нас часто концы с концами не сходятся, на обложке этого буклета был изображен красивый изгиб Днестра в вечернюю пору, а там, в глубине, в лучах заходящего солнца, красовались белые стены Трезворской обители с двумя семействами храмовых куполов. Чем-то эта вечерняя картинка на заднем плане обворожила чету с берегов Сены.

- Ты хотела бы туда?

- Oui!

Культ, которым французы окружили своих жен, известен во всем мире. Давши слово женщине, француз становится невменяем. Господи, что творилось в Кишиневе! Какие только силы не были привлечены! Какая только тактика не применялась! Попытались даже после хорошего обеда с отличным вином сунуть их в другое место, но француз, оказывается, прошел войну штабным офицером, у него был отличный топографический нюх. Еще двое суток гости не покидали люксовый номер в гостинице, угрожая прервать визит, и вот надо же, надо же...

Иной раз так подумаешь, а ведь мы и в самом деле можем творить чудеса! Брошенный властями клич спасать свою обитель был подхвачен всеми районами севера. Побросав работу в поле, люди шли спасать свидетеля и творца своей истории. Чистили, мыли, сажали, проветривали, белили, красили, и на третий день, когда подъезжала машина с высокими гостями, Трезворский монастырь одно загляденье. Внизу тихо журчат родники, наверху покой и печаль о несовершенстве богом созданного мира, а у железных ворот, починенных и заново выкрашенных, как это и полагается в уважающих себя странах, сторож в мундире гостиничного швейцара с позолоченными галунами на плечах...

Отъелись. Приоделись. Обстроились. И настал мучительный вопрос, следующий по пятам любого, хоть самого относительного благополучия: что делать дальше? Чего ради строили, копили, наживали? Другими словами, для чего живет человек? Что есть жизнь? Долгие века церковь учила, что жизнь есть любовь. Агрессивное начало в человеке способно все разрушить, и только любовь способна созидать. Она есть та среда, та единственная нива, на которой может взойти, и окрепнуть, и обрести себя дух человеческий в нелегком пути постижения вечного и божественного...

Спорно, что и говорить, однако на этом простоял мир две тысячи лет и ничего, не развалился. Позакрывав храмы и монастыри, новый век заявил, что жизнь есть непрекращающаяся классовая борьба и потому всякие разговоры о душе есть пустая болтовня. Духа нет, есть только плоть, и, стало быть, жизнь есть суть: выпить, закусить, обнять, поцеловать, переспать и бросить.

Слухи о том, что конечной целью марксистского учения является гармоническое развитие человеческой личности, доходили, конечно, и до Молдавии. С этим никто не спорил. Даже как будто готовились предпринять какие-то реальные шаги в этом направлении, но что делать, если в этой маленькой республике на дух не переносят любое проявление личности. Сатанеют при одном упоминании об этом таинственном явлении и спешат уничтожить на корню, в зародыше, в генах. Проделав эту операцию, кишиневцы заявляют, что готовы выделить любую сумму, приложить любые усилия, сделать все от них зависящее для самого что ни на есть гармонического... А чего, собственно, развивать?

Освобожденный французским гуманистом, Трезворский монастырь опять попал в полосу неопределенности. О его судьбе спорили на разных уровнях, но, помня, какую он им свинью подкинул, решили, дабы обезопасить себя на будущее, внести его в список наиболее ценных исторических памятников. Даже доску повесили в том смысле, что охраняется государством, и вот из-за той доски возникли большие трения. Районные власти, полагая, что государство это они, были шокированы тем, что столица берет под защиту то, что под защиту еще не было взято районными властями. Пока ставили на место зарвавшихся районщиков, трудолюбивая семья приволокла откуда-то забытую строителями бочку с зеленой краской, и, повязавшись веревками, наперекор этому ремеслу, вопреки всем правилам безопасности покрасили заново купольные семейства обоих храмов. После того как и внешняя сторона каменной ограды была побелена, молдавские фотографы получили возможность сделать несколько отличных снимков, один из которых, к ужасу местного начальства, оказался на страницах журнала "Советский Союз".

А вот интересно, что бы ты разместил, дорогой читатель, в такую вот старенькую, но кое-как отремонтированную и еще неплохо сохранившуюся обитель? Пионерский лагерь? Институт охраны природы? Дом отдыха колхозника? Не знаю, может, в ваших краях именно так бы и поступили, но в Молдавии возникла другая острая проблема.

На каких-то перепутьях нашего исторического развития вдруг выяснилось, что молдаване подводят, они никудышные собутыльники. Они не выдерживают темпа за единым столом всесоюзного братского загула. Пагубная привычка иметь во дворе свой виноградник, тяжелый труд с утра до ночи, нерегулярное питание - все это дало себя знать. Народ в массе своей стал слишком быстро, непростительно быстро стал хмелеть. Не успел пригубить рюмку, принюхаться к ней толком не успел, а уже идет качаясь. Конечно, когда все это происходит в домашней обстановке, в интимном кругу, среди своих, куда ни шло. Ну, а если все это на людях да еще при гостях?

Гости в Молдавию прибывали с утра до вечера - поездами, самолетами, на машинах, со всех концов Союза. Республике поручили провести эксперимент по сверхконцентрации и сверхмеханизации. Приезжали высокие ответственные работники, приезжали даже гости из братских стран, и вдруг эта самая сверхконцентрация, эта самая сверхмеханизация идет, как говорят молдаване, по двум тропинкам одновременно. Чтобы не мозолили глаза, этих выпивох нужно было срочно куда-то упрятать. Конечно, были бы у нас острова, были бы у нас глубокие дремучие леса, проблем бы не было, но, не имея всего этого, пришлось упрятать их за высокими стенами Трезворского монастыря.

Бывшая кухарка МТС, бывшая скотница Заготконторы стала теперь санитаркой наркологической больницы. Принципы и методы лечения в подобных больницах давно известны. Рвотное, размешанное в рюмке с водкой, да отеческие увещевания. От нотаций мужики научились быстро отключаться, что до остального... Боже, вот где Содом и Гоморра! Больше всего в них страдало чувство оскорбленного достоинства, невыносимо горько было видеть со стороны степень своего падения...

Они стеснялись своей санитарки и умоляли не приходить. Сиди дома, займись пряжей, дорожками, чем хочешь, но не приходи. Мы тут сами за тебя уберем, сами все сделаем. Она тихо улыбалась им из какого-то далекого, далекого мира, словно и не видя, и не слыша, о чем они толкуют, и, глянь, она опять тут. Они ее ругали, они ее проклинали... Не ей, молодой еще женщине, воспитывающей двух сыновей, смотреть на весь этот срам падения человеческого, не ей за ними убирать! Родные вон и те отказались от них, родные вон и те видеть их больше не могут! А она снова улыбнется им из немыслимого далека и, глядишь, снова приходит. И кормила, и убирала, и стирала, покорно отводя глаза от того, что уже действительно...

А лунными ночами, когда благодатная жизнь всего нашего края достигает своего зенита, когда отовсюду несет достатком, удалью, бродящим молодым вином, когда за холмами что ни ночь справляют свадьбу, трезворские затворники, измученные тоской и одиночеством, лежа в главном храме по два человека на одной койке, глядели остекленевшими глазами на улетающего херувима под главным куполом и терпеливо дожидались своей кончины. Жизнь больше не имела смысла. С какой стороны ни прикинь - все уже поздно, бесполезно, а ее, той смерти, нет и нет...

Хотя, чу! Тихо открывается огромная дверь. Входит женщина с камилавкой на макушке и с двумя бидонами свежей родниковой воды. То, что она в эту удивительную ночь не ушла за холмы, к тем, кто праздновал и веселился, как будто указывало на то, что бог все-таки существует. А если это так, то нужно хотя бы пригубить прохладный бидон. А может, влага тех родников и в самом деле целебная? Может, в самом деле святая? Во всяком случае, несколько глотков воды и неторопливая, полная доброжелательности речь, какой теперь в деревнях уже и не услышишь, неизъяснимое чувство такта, подсказывающее, возле какой кровати еще нужно постоять, а от которой уже можно отойти, - все это по каплям, по крупицам собирало опять в один сосуд осколки человеческих судеб.

Трезворский наркологический центр неизменно выходил на первое место в республике. Года через три в связи с тем, что кампания по сверхконцентрации и сверхмеханизации провалилась, вследствие чего наплыв гостей поубавился, решено было сократить часть наркологических центров, и среди сокращенных оказались и Трезворы. Последние больные выписались, врачи уехали, имущество передали ближайшим больницам, и снова за ваше здоровье и за наше здоровье, и пусть у вас будет все хорошо, и у нас пусть будет все хорошо...