Лев Толстой - Ходите в свете, пока есть свет Страница 3

II.

(Нрава Юлий был доброго, но, по обычаю богатых молодых людей, он имел рабов и нередко жестоко наказывал их, когда они не исполняли его приказания, или когда он бывал не в духе. Он имел много дорогих, ненужных вещей и одежд, и приобретал еще больше таких; любил театры и зрелища; и уж с молодых лет имел любовниц, и предавался в обществе своих друзей объяденью и пьянству. Жизнь его, казалось ему, шла весело, потому что он не видал своей жизни - вся она проходила в забавах, так что некогда было и подумать о ней. Так ушло два года. И Юлий думал, что он проживет так всю жизнь. Но это было невозможно. В такой жизни, какую вел Юлий, все надо усиливать забавы для того, чтобы было все одинаково весело. Если ему сперва весело выпить чашу своего вина с приятелем, то после повторения такого же удовольствия несколько раз, нужно было выпить уже две чаши вина и более хорошего качества, чтобы было также весело. Если сперва весело побеседовать с приятелем, то часто это уже надоедает, и чтобы было также весело, нужно беседовать уже с приятельницей; а потом и этого мало, нужно еще другое. Потом и этого мало, одни и те же приятельницы надоедают, нужно переменить их. И так во всех удовольствиях тела. Чтобы удовольствие не прекращалось, нужно постоянно усиливать его. А чтобы усиливать удовольствие, увеличивать его, нужно требовать больше от других людей; а чтобы заставлять делать других людей то, что мне хочется, есть и было у простых людей - не у властителей - одно средство - деньги. Так было и с Юлием. Он предавался удовольствиям тела, но не был властителем, и потому ему нужно было постоянно увеличивать их, - нужны были деньги). Отец Юлия был богат, любил единственного своего сына, гордился им и не жалел для него денег. Жизнь Юлия проходила так, как проходит жизнь богатых молодых людей: в праздности, роскоши и развратных увеселениях, которые всегда были и остаются одни и те же: вино, игра и разгульные женщины. Но удовольствия, которым предавался Юлий, все больше и больше требовали денег, и их стало недоставать у Юлия. Он раз попросил у отца больше, чем то, что отец обыкновенно давал ему. Отец дал, но сделал выговор. Сын, чувствуя себя виноватым и не желая сознаться в своей вине, разозлился, нагрубил отцу, как всегда злятся те, которые знают свою вину и не хотят сознаться в ней. Взятые у отца деньги очень скоро вышли. И, кроме того, в то же самое время Юлию случилось с пьяным товарищем ввязаться в драку и убить человека. Начальник города узнал это и хотел взять под стражу Юлия. Но отец выхлопотал ему прощение. В это-то время Юлию по его разгульным делам понадобилось еще более денег. Он занял у товарища и обещал отдать ему. Кроме того, любовница его требовала от него подарок; полюбилось ей жемчужное ожерелье, и он знал, что если он не исполнит ее просьбы, она бросит его и сойдется с богачем, который уже давно отбивал ее от Юлия. Юлий пришел к матери и сказал ей, что ему необходимы деньги, что если он не достанет столько, сколько ему нужно, он убьет себя. В том, что он находился в таком положении, он винил не себя, но отца. Он говорил: отец приучил меня к роскошной жизни, а потом стал жалеть на меня денег. Если бы он дал мне сначала без укоров то, что он дал мне после, я бы устроил свою жизнь и не нуждался, но так как он всегда давал мне недостаточно, я должен был обращаться к ростовщикам, и они высасывали из меня все; и для жизни, свойственной мне, как богатому юноше, мне ничего не оставалось делать, и мне стыдно перед товарищами. А отец ничего этого не хочет понимать. Он забыл, что сам был молод. Он довел меня до этого положения. И теперь, если он не даст мне того, что я прошу, я убью себя. Мать, баловавшая сына, пошла к отцу. Отец позвал сына и стал бранить и его и мать. Сын грубо ответил. Отец ударил его. Сын схватил за руки отца. Отец крикнул рабов и велел связать сына и запереть его. Оставшись один, Юлий проклинал отца и свою жизнь. Смерть его или отца представлялась ему единственным выходом из того положения, в котором он находился. Мать Юлия страдала больше его. Она не разбирала того, кто был виновен во всем этом. Она только жалела о любимом детище. Ока пошла к мужу умолять его о прощении. Муж не стал слушать ее, стал упрекать ее в том, что она развратила сына; она упрекала его и кончилось тем, что муж избил и жену. Но мать ни во что считала свои побои, пришла к сыну, уговаривала его, чтобы просил прощенья у отца и покорился ему. За это она обещала сыну тайно от отца дать те деньги, которые ему были нужны. Сын согласился, и тогда мать пошла к своему мужу и попросила его простить сына. Отец долго бранил жену и сына, но, наконец, решил, что он простит сына только с тем условием, чтобы он бросил свою распутную жизнь и женился бы на дочери богатого купца, которую отец обещал высватать за сына. "Он получит от меня деньги и приданое жены, сказал отец, и тогда пусть начнет правильную жизнь. Если он обещает исполнить мою волю, я прощу его. Теперь же я ничего не дам ему и при первой его вине отдам его в руки начальника". Юлий на все согласился и был выпущен. Он обещался жениться и бросить свою дурную жизнь. Но он не намеревался этого сделать. И жизнь дома для него теперь сделалась адом. Отец не говорил с ним, бранился с матерью из-за него. Мать плакала. На другой день мать позвала его в свои покои и тайно передала ему драгоценный камень, который она унесла у мужа. - Поди, продай его, не здесь, а в другом городе, и исполни то, что надо, а я сумею скрыть эту пропажу до времени. А если откроется, то вину возложу на одного из рабов. Слова матери тронули сердце Юлия. Он ужаснулся того, что она сделала, и, не взяв драгоценного камня, ушел вон из дома. Он сам не знал, куда и зачем он идет. Он шел вперед, все вперед, вон из города, чувствуя необходимость остаться одному и обдумать все то, что было с ним и что ожидает его. Идя все вперед и вперед, он вышел из города и вошел в священную рощу богини Дианы. Войдя в уединенное место, он стал думать. Первая мысль, которая пришла ему, была о том, чтобы просить помощи у богини. Но он не верил уже в богов своих, и потому знал, что от них нельзя ожидать помощи. А коли не у них, то у кого? Самому обдумывать свое положение ему казалось слишком страшным. В душе у него была путаница и мрак. Но делать было больше нечего. Надо было обратиться к своей совести, и он стал перед ней обсуживать свою жизнь и свои поступки. И то и другое показалось ему дурным и прежде всего глупым. Из-за чего он так мучил себя? Из-за чего так губил свои молодые годы? Радостного было мало, а горя и несчастья много. Главное же было то, что он чувствовал себя одиноким. Прежде была любящая мать, был отец, были даже друзья, теперь никого не было. Никто не любил его. Всем он был в тягость. Всем он умел стать поперек их жизни: для матери он был причиной раздора с отцом, для отца он был расточителем богатств, собранных трудом целой жизни; для друзей он был опасный, неприятный соперник. Для всех их должно было быть желательно, чтобы он умер. Перебирая свою жизнь, он вспомнил о Памфилии и о последнем свидании с ним, и о том, как Памфилии звал его к ним, к христианам. И ему пришло в голову не возвращаться домой, а прямо отсюда уйти к христианам и остаться с ними. Но неужели мое положение такое отчаянное? подумал он и опять стал вспоминать все, что с ним было, и опять его ужаснуло то, что, ему казалось, никто не любил его, и он не любил никого. Мать, отец, друзья - не любили его, должны были желать его смерти, но и сам он любил ли кого? Друзей, он чувствовал, что никого не любил. Все они были соперники и все были безжалостны к нему теперь, когда он был в несчастье. Отца? спросил он себя. И ужас охватил его, когда он при этом вопросе заглянул в свое сердце. Не только он не любил, но он ненавидел его за стеснения, за оскорбления. Ненавидел - и, кроме того, ясно видел, что для его, Юлия, счастья нужна смерть отца. "Да, спросил себя Юлий, - и если бы я знал, что никто никогда не увидит и не узнает, что бы я сделал, если бы я мог ударом сразу лишить его жизни и освободить себя?" И Юлий ответил себе: "Да, я убил бы его". Он ответил это себе и ужаснулся сам за себя. "Мать? да, я жалею ее, но и ее я не люблю. Мне все равно, что будет с ней, мне только нужна ее помощь... Да, я зверь! И зверь забитый, затравленный, и только тем и отличаюсь от зверя, что могу по своей воле уйти от этой обманчивой, злой жизни, могу сделать то, что не может зверь - убить себя. Отца ненавижу, никого не люблю: ни мать, ни друзей... Да нечто Памфилия одного"... И он опять вспомнил о нем. Стал вспоминать последнее свидание и их беседу и слова Памфилия о том, что их учитель Христос говорил: "Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас". Неужели это правда? Он стал думать, вспоминать кроткое, бесстрашное и радостное лицо Памфилия, и ему захотелось видеть и слышать его, захотелось верить тому, что говорил Памфилий. Что же в самом деле, сказал он себе, кто я? - Человек ищущий блага. Я искал его в похотях и не нашел. И все живущие так же, как я, тоже не находят. Все злы и страдают. Есть же человек, который всегда радостен, оттого что он ничего не ищет. Он говорит, что их много таких и что все будут такие, и я могу быть таким, если последую тому, что говорит их учитель. Что если это истина? Истина или не истина, - меня влечет к ней и я пойду. Так сказал себе Юлий, вышел из рощи и, решившись не возвращаться более домой, пошел к той деревне, в которой жили христиане.