Василий Шукшин - Позови меня в даль светлую Страница 3

-- Сто двадцать лет сам не захочешь. Надоест.

-- Ты не захочешь, а другие -- с радостью. Будет такое средство...

-- "Средство"... Открыли бы лучше какое-нибудь средст-во от похмелья. А то башка, как...

-- Не надо пить.

-- Пошел ты!..

Замолчали. Юрка опять решительно сел за учебник.

-- У вас только одно на языке: "Будет! Будет!" -- опять начал старик. -- Трепачи. Ты вот -- шешнадцать-то лет бу-дешь учиться, а начнет человек помирать, что ты сделаешь?

Юрка не намерен больше болтать. Молчит.

-- Вырежет ему чего-нибудь, -- сказал Витька.

-- Да если ему срок подошел помирать, чего ты ему выре-жешь?

Витька не знал.

-- Я на такие... темные вопросы не отвечаю.

-- Нечего ответить, вот и не отвечаете. Светлые ваши го-ловушки... только мякиной набиты.

-- Нечего? -- опять вскочил Юрка. -- А вот эти люди?.. -- сгреб кучу книг и показал. -- Вот этим людям тоже нечего от-вечать?! Ты хоть одну прочитал?

-- Там читать нечего -- вранье одно. У меня на квартире жил один...

-- Во дает?! -- сказал Витька.

-- Ладно! -- Юрка опять начал ходить по избе. -- Чума раньше была?

-- Была. У нас в двадцать...

-- Где она теперь? Есть?

-- Не приведи, Господи! Может, будет...

-- В том-то и дело, что больше не будет. С ней научились бороться. Дальше! Если бы тебя раньше укусила бешеная со-бака, что бы с тобой было?

-- Сбесился бы.

-- И помер бы. А сейчас -- сорок уколов, и все. Человек живет. Туберкулез был неизлечим? Сейчас -- пожалуйста: полгода -- и человек как огурчик! А кто это все придумал? Ученые. "Вранье"... Хоть бы уж помалкивали, если не знаете.

Старика раззадорил тоже этот Юркин наскок.

-- Так. Ладно. Собака -- это ладно. А змея укусит?.. Где они были, доктора-то, раньше? Не было. А бабка, бывало, пошепчет -- и как рукой снимет. А ведь она институтов ваших не кончала.

-- Укус был не смертельный, вот и все. Это элементарно.

-- Иди подставь: пусть она тебя разок чикнет...

-- Пожалуйста! Я до этого укол сделаю -- и пусть кусает, сколько влезет, -- я только улыбнусь.

-- Хвастунишка.

-- Да вот же они, во-от! -- Юрка опять показал на книги. -- Люди на себе экспериментировали! А знаешь ты, что когда академик Павлов помирал, то он созвал студентов и стал им диктовать, как он помирает...

-- Как это? -- очень заинтересовался старик.

Витька тоже не слышал про это.

-- Так. "Вот, говорит, сейчас у меня холодеют ноги -- пи-шите". Они писали. Потом руки отнялись. Он говорит: "Руки отнялись".

-- А они пишут?

-- Они пишут. Потом сердце стало останавливаться, он говорит: "Пишите". Они плакали и писали. -- У Юрки у самого на глазах показались слезы. На старика рассказ тоже произвел сильное действие.

-- Ну?

-- И помер. И до последней минуты все рассказывал, по-тому что это надо было для науки. А вы с этими вашими баб-ками еще бы... триста лет в темноте жили. "Раньше было! Раньше было!" Какие-то кулацкие уклоны... Вот так было раньше? -- Юра подошел и включил радио. Пела певица. Не-много все послушали ее. -- Где она? -- спросил Юрка.

-- Кто?

-- Певица-то. Ее же нет здесь, а -- поет.

-- Так это по провода-ам.

-- Это радиоволны! "По провода-ам". По проводам -- это у нас здесь. А она, может, где-нибудь в Москве или в Ленин-граде поет -- что, туда провода протянуты?

-- Провода. Я в прошлом годе ездил к Ваньке, видел: вдоль железной дороги провода висят. На столбах. Чего ты мне говоришь-то?

Юрка махнул рукой.

-- Тебе не втолковать! Мне надо уроки учить. Все.

-- Ну и учи.

-- А вы отрываете. -- Юрка сел за стол, зажал ладонями уши и стал усердно читать.

Долго в избе было тихо.

-- Витька, а ты на кого хочешь учиться? -- спросил ста-рик.

Витьку этот вопрос застал врасплох.

-- Я пока выбираю, -- сказал он.

-- На кого он будет учиться! -- оторвался от книги Юр-ка. -- У него по арифметике плохо. Не исправил, Витька?

-- Не...

-- Что ж ты?

-- Знаешь, на кого учись? На судью, -- посоветовал ста-рик.

-- О-о! -- удивились ребятишки. -- Чего это?

-- Люди будут бояться. Скажут: вон, вон -- судья идет! Большое дело.

-- Тогда уж -- на прокурора, -- сказал Витька. -- Он пострашней.

-- Прокурор -- это не все понимают, что страшно. А вот судья... это судья. Это уже тюрьмой пахнет.

Еще помолчали.

-- Он есть на карточке? -- спросил вдруг старик.

-- Кто?

-- Тот ученый, помирал-то который.

-- Академик Павлов? Вот он.

Юрка подал старику книгу и показал Павлова. Витьке тоже показал редкостного ученого.

-- Старенький уж был, -- сказал Евстигнеич жалостливо.

-- Он был до старости лет бодрый и не напивался, как... некоторые. -Юрка отнял книгу. -- И не валялся потом на печке, не матерился...

-- Чего вы взъелись-то на меня?! -- вскричал больной старик. -- Ты гляди что -- житья не дают! Комиссары нашлись... Вам ба по тогдашнему делу -- только комиссарами быть. Они тогда молодые были... Такие же вот... молокососы заполошные. Командовали.

Юрка сел опять за учебники, а Витька стал листать книж-ку с портретами ученых.

-- Ох, мать ты моя-а!.. -- закряхтел опять старик. И полез с печки. Надел валенки, взял нож и вышел в сени.

-- Куда это он? -- спросил Витька.

Юрка пожал плечами.

-- Ну, и что этот гусь? -- спросил Юрка. -- Наверно, от-цом твоим станет?

Витька уставился на друга, точно до него только сейчас дошел истинный смысл прихода дяди Володи в их дом.

-- Отцом? -- переспросил он.

-- Ну а кем же? Не родным, конечно, но жить-то у вас бу-дет.

Вошел старик... Нес в руке добрый кус сала.

-- Нате поешьте... ученые. А то, пока дойдете до своих хирургов-то, -загнетесь.

-- Зачем? У меня есть -- мне Витька принес...

-- Ешьте! "Витька принес"... У Витьки у самого... зад сверкает. Безотцовщина. Ешьте, это доброе сало, не базар-ное.

-- Нам дядя Коля привез из деревни -- тоже доброе, -- вступился Витька за свое сало.

-- В деревне теперь разучились солить. Не разучились, а... не хотят. Тоже все на базар норовят: как попало посолил, лишь бы вид сохранить. -Старик опять полез на печку. -- Ох, язви ты в душеньку!.. Как ляжешь, так опять подступает.

-- Давай, мы сбегаем за четвертинкой? -- еще раз предло-жил Юрка.

Старик помолчал.

-- Не надо, -- сказал. -- Перемаюсь как-нибудь.

Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.

-- Ну и как мне его теперь, папкой, что ли, звать? -- спро-сил Витька негромко.

Юрка пожал плечами.

-- К нам, когда папка помер, тоже приходил один... я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.

-- И я помню.

-- Ну и будешь дядей звать... Нечего их наваживать. Ста-рый?

-- Старый, -- сказал Витька, всерьез озабоченный новым "папкой".

-- А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? -- спросил старик с печки.

-- У кого? -- не понял Юрка.

-- У того академика-то. Одни студенты стояли?

-- У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.

-- Дети-то были, поди?

-- Наверно. Завтра узнаю.

-- Были, конечно. Никого если б не было родных-то, не-много надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи Гос-поди!

...Мать Витькина громко засмеялась.

-- Не знаю, -- сказала она. -- Я так не думаю.

-- Уверяю вас! -- тоже улыбаясь, воскликнул слегка за-алевший Владимир Николаевич.

И дядя Николай тоже слегка заалел... Всем было хорошо, все слегка поразмякли.

-- А не спеть ли нам?! -- догадался дядя Николай. -- А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.

-- Хорошо играет? -- спросил Владимир Николаевич.

-- Мой подарок, -- не удержался, похвастал дядя Нико-лай. -- На день рождения ему отвалил -- пускай учится.

-- Люблю музыкальных детей, -- сказал Владимир Нико-лаевич.

-- Так споем, что ли!

-- Какую? -- спросила Груша.

-- Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.

-- Ну, прямо!.. Нашел песельницу.

И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие пе-тушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:

Небо, небо, небо, небо-о!..

Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Влади-мир Николаич -- будто он хотел пошутить.

-- Давай, Груша! -- попросил опять Николай. -- По-мнишь, про колечко как-то... Про любовь, про колечко. Ты часто пела...

Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на "суженого", усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:

Что стоишь, качаясь,

То-онкая рябина-а?

Го-оловой склоняясь

До самого тына...

Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:

...Го-оловой склоняясь

До самого-о тына.

Они, видно, певали раньше -- славно у них вышло.

Там через дорогу... -

повела дальше Груша, -

За-а рекой-ой широкой

Та-ак же о-одиноко

Дуб стоит высокий.

Владимир Николаич заблеял было:

Та-ак же одиноко-о...

Но -- смолк. Не умел он. Стал слушать.

Брат с сестрой пели:

Как бы мне, рябине,

К ду-убу перебраться,

Я-а б тогда не стала

Гнуться и качаться-а!..

Ох, я-а б тогда не стала...

Тут вошел Витька.

Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон по-явился.