Ирина Безладнова - Такая женщина Страница 3

- Я подумал - дождь, а я все равно еду в вашу сторону: мы же соседи, сказал он и распахнул перед ней дверцу машины: - Садитесь, садитесь, а то промокнете.

Кира, нагнув голову, нырнула в уютный полумрак салона, и они поехали.

- Не возражаете, если я закурю? - спросил Вадим, и потом: -Хотите музыку?

Огонек сигареты высвечивал его породистый нос и крупные лепные губы, приятно запахло фирменным табаком.

- Вы закончили Консерваторию? - спросил Вадим.

- Да.

- Если не секрет, как вы оказались на эстраде?

Кира привыкла к этому вопросу и обычно отделывалась шуткой. А тут вдруг взяла и сказала как есть:

- Чтобы концертировать, нужно работать сорок восемь часов в сутки - это общеизвестно. То есть положить на музыкальную карьеру всю жизнь. А я не хочу расплачиваться своей жизнью - даже за музыку. Вот и все.

Вадим докурил сигарету и, приоткрыв окно, выбросил окурок на улицу.

- Ну, всегда приходится расплачиваться, - сказал он.

- А я не хочу, - повторила Кира и поинтересовалась: - А что вас привело на эстраду, если не секрет?

- Да почти то же самое, - они стояли у светофора, и он повернул голову и смотрел на нее, - то есть абсолютно то же самое!

- Расскажите, - попросила Кира.

Загорелся зеленый свет, и, рассказывая, Вадим смотрел вперед, повернув к ней красивый четкий профиль:

- По профессии я кораблестроитель. Закончил институт, проработал по инерции несколько лет, а потом догадался, что не хочу строить корабли, вообще ничего не хочу строить - только жить, а значит, иметь досуг. Я писал стихи, друзьям нравилось, потом появилась мысль использовать их как песенный текст... остальное вы знаете.

Она молча кивнула; выходило, что они оба больше всего ценили свой досуг и не хотели расплачиваться. "Волга" уже вывернула на Московский, до ее дома оставалось каких-нибудь десять минут... Вадим помог ей выйти из машины, почтительно поцеловал руку, передал привет Саньку, развернулся и уехал, посигналив на прощанье.

Был разгар первомайской кампании, и через три дня во Дворце культуры имени Первой пятилетки состоялся праздничный концерт, в котором Кира была занята только в первом отделении, так как второе целиком работал гастролер со своим инструментальным ансамблем. Вадим приехал к началу, но, едва поздоровавшись с ней, прошел в гримерную гастролера. За кулисами царила обычная пестрая толчея; конферансье выстраивал концерт, причем актеры, как всегда в праздники, спешили и не хотели ждать.

- Если концерт строить по возрастающей, а его необходимо строить по этому принципу, - убеждал конферансье пожилой жонглер, - то начинать надо, безусловно, с меня.

Конферансье смеялся, актеры ругались и оттесняли жонглера в сторону. Кира из приличия просматривала ноты, которые принесла с собой певица, хотя знала ее репертуар наизусть: две песни и еще одна на "бис" - "коронка", всегда одно и то же. В стороне разогревалась балетная пара. Вернее, всерьез разогревалась только она, а он, под дружный хохот окружающих, задирал ногу, обтянутую тонким трико, подносил к ней зажженную спичку, потом опускал и с серьезным видом принимался за другую. Самое смешное, что танцевал он все равно лучше своей партнерши. Наконец занавес распахнулся, обнажив дышащий, покашливающий, изготовившийся зал, и концерт покатился... Конферансье нервничал, что пародист, который сейчас работал во Дворце культуры работников связи, не успеет вовремя и ему некем будет закончить первое отделение, администратор путался под ногами и всем мешал, пожилой жонглер уже закончил свое выступление и складывал реквизит. Он опять пару раз не поймал и, беззлобно отбиваясь от актеров, шутил:

- Скоро буду работать сольный: в первом отделении ронять, во втором подбирать... а пока что репетирую.

Вадима нигде не было видно, в антракте он тоже не появился. Переодевшись, Кира купила в театральном буфете зефир, который обожал Санек, и пористый шоколад для себя и вышла на улицу. Настроение было испорчено, и она с удивлением поняла, почему... В утешение она развернула обертку, откусила кусочек шоколада - и увидела Вадима. Он стоял на тротуаре и улыбался, за его спиной солидно лоснилась черная "Волга".

В этот день у нее было пять концертов: три дневных и два вечерних, так что оставался последний - в Интерклубе, и Вадим повез ее на канал Грибоедова. После концерта отоварились фирменными сигаретами и посидели в баре. Торопиться было некуда и не хотелось, сидели в розовом полумраке и пили джин. "Кто-нибудь, достойный тебя... например, Вадим", - уже без всякого раздражения вспомнила Кира слова матери. "Санек, конечно, бывает мил, но..." Она слышала, что Вадим не женат, вернее разведен, хотя это уже не имело никакого значения: ничто не имело значения, когда Кира хотела чего-нибудь всерьез...

Через три недели она с чемоданом в руке стояла в прихожей их квартиры на Московском проспекте, а Санек не давал ей открыть дверь и умолял "еще раз хорошенько подумать".

- Ну влюбилась, ну бог с ним, - твердил Санек. - Ну бывает... Но нельзя же так - с бухты-барахты! Надо хорошенько подумать...

Кира пыталась открыть замок, но он не давал и, как заводной, твердил одно и то же:

- Нельзя же так! Надо хорошенько подумать, а так нельзя... Кира! Подумай хорошенько!

Они боролись в прихожей, отталкивая друг друга; она молча хваталась за замок, а он с силой отдирал ее руку и громко дышал.

- Пальцы! - Кира дула на пальцы и трясла рукой. - Завтра у меня концерт, я же не смогу играть, пусти... Ты делаешь мне больно!

- А ты мне? - спросил Санек и вдруг залился слезами. Он стоял и горько плакал, как плачут дети - самозабвенно, с полной самоотдачей: обильные слезы скатывались по щекам и, скапливаясь в глубокой ямочке на подбородке, падали оттуда ему на грудь. Он не вытирал их. Тогда Кира сказала, как дают пощечину, чтобы привести человека в чувство:

- Прекрати истерику, слышишь? Я все равно уйду, потому что люблю его. А тебя - нет. И никогда не любила, слышишь?

Годы спустя, вспоминая этот разговор, она не могла себе простить именно этого: "...и никогда не любила", хотя это была чистая правда... Но слова подействовали: Санек сам открыл дверь и выпустил ее на лестничную площадку. И она помчалась по лестнице вниз и потом на улицу, где у подъезда ее ждал Вадим. И ни разу не оглянулась.

Не зажигая света, Кира протянула руку к тумбочке и взяла сигарету. Как бы сложилась ее жизнь, если бы она тогда "подумала хорошенько" и осталась? Может быть, сейчас у нее были бы дом, достаток и преданный муж... Лежала бы с Саньком в одной постели, и он бы уютно "похрюкивал" под боком. Чушь и ерунда! Да разве она могла тогда "хорошенько подумать"? Она кубарем скатилась с чемоданом по лестнице вниз - навстречу ожидавшему ее Вадиму.

Целый год она ни о чем не догадывалась и безмятежно сияла от счастья.

- Сияешь, как красно солнышко, - говорила ей подруга Вера. - В крайнем случае, как лампочка Ильича.

- За что ты его так не любишь? - обижалась Кира. - За Санька?

- Вадим за Санька не ответчик, это уж твой грех.

- Да, я грешная женщина, - легко соглашалась Кира. - Помнишь, у Северянина - "В грехе - забвенье!" Кто из нас без греха...

- Санек, - гнула свою линию подруга.

- Ну, хорошо, - соглашалась Кира. - А Вадим-то в чем перед тобой провинился?

- Нарцисс Нарциссович Нарциссов, - цедила Вера.

Что было, то было: она и сама удивилась, заметив, что он проводит по утрам в ванной комнате битый час и постоянно смотрится в зеркало или в любую другую блестящую поверхность, например в никелированный чайник; кстати, у матери была та же манера...

Вера с первого дня невзлюбила Вадима, зато мать буквально смотрела ему в рот. Они с Кирой даже сблизились на почве этой беззаветной любви - настолько, что та как-то не удержалась и пожаловалась матери на подругу.

- Скажите пожалуйста, - изумилась мать. - Не может простить тебе Санька... Да она элементарно завидует, твоя Вера, - и весь тут сказ!

Через полгода Кира получила развод, и они поженились. Надо думать, она сделала "блестящую партию", став женой знаменитого поэта-текстовика, во всяком случае, на их свадьбе собрались все "небожители" эстрады; приехала, правда с опозданием, и сама "звезда"... Помолодевшая мать в длинном черном платье с глубоким вырезом тряхнула стариной и, почти не фальшивя, спела под аккомпанемент дочери свою "коронку", арию Сильвы. Утром, когда гости разошлись, она растроганно поцеловала Киру в щеку и призналась:

- Не знаю, как ты, а я счастлива! Вот это я называю - жизнь, наконец-то я снова в своем кругу...

Это мать вспомнила довоенные времена, когда была если не лучшей, то во всяком случае самой эффектной исполнительницей Сильвы в одноименной оперетте Кальмана в Театре музыкальной комедии. Это была кульминация, пик ее недолгой карьеры: после войны, вернувшись из эвакуации, мать покинула театр (по ее версии - пожертвовала сценой ради семьи; на самом же деле у нее было что-то со связками, какое-то осложнение после недолеченного гриппа, и она попросту потеряла голос).