Михаил Шолохов - Обида Страница 3

Степан останавливался, спрашивал:

- А что, не встревались вам быки? У одного рог сбитый, обое красной масти.

- Не было.

- Не бачили.

- Таких не примечали.

И Степан дальше разматывал серое ряднище дороги, постукивал костылем, потел, облизывая обветренные губы шершавым языком.

Уже перед вечером на развилке двух дорог догнал арбу с сеном. Наверху сидел без шапки желтоголовый, лет трех мальчуган. Лошадь вел мужчина в холстинных, измазанных косилочной мазью штанах и в рабочей соломенной шляпе. Степан поравнялся с ним.

- Здорово живете.

Рука с кнутом нехотя поднялась до широких полей соломенной шляпы.

- Не припало вам видеть быков...- начал Степан и осекся. Кровь загудела в висках, выбелив щеки, схлынула к сердцу: из-под соломенной шляпы знакомое до жути лицо. То лицо, что белым полымем светилось в темноте бессонных ночей, неотступно маячило перед глазами... Из-под тенистых полей шляпы, не угадывая, равнодушно глядели на него усталые глаза, редкие, запаленные усы висели над полуоткрытыми губами, в желтом ряду обкуренных зубов чернела щербатина.

- Аааа... довелось свидеться!..

Под шляпой резко побелел сначала загорелый лоб, бледность медленно сползла на щеки, дошла до подбородка и рябью покрыла губы.

- Угадал?

- Шо вам... Шо вам надо?.. Зроду и не бачил!

- Нет?.. А зимой хлеб?.. Кто?..

- Нет... Не было... Обознались, мабуть...

Степан легко выдернул торчавшие в возу вилы-тройчатки и коротко перехватил держак. Тавричанин неожиданно сел у ног остановившейся потной лошади, в пыль положил ладони и глянул на Степана снизу вверх.

- Жинка померла у мене... Хлопчик вон остался...- ужасающе беспечным голосом сказал он, указывая на воз прыгающим пальцем.

- За что обидел? - весь дрожа, хрипел Степан.

Тавричанин тупо оглядел холстинные свои штаны и качнулся.

- Дидо, возьмить коняку... Нужда была... А? Возьмить коняку мово. Христа ради! Промеж нас будеть... Помиримось...- часто заговорил он, косноязыча и разгребая руками дорожную пыль.

- Обидел!.. Мертвая земля лежит!.. А?.. Голод приняли!.. Пухли от травы!.. А?-выкрикивал Степан, подступая все ближе.

- Похоронил жинку... в бабьей хворости была... Вот хлопчик... Третий год с пасхи... Прости, дидо!.. Сойдемся миром... Отдам хлеб...- в смертной тоске мотал тавричанин головою и уже несвязное болтал мертвенно деревеневший язык, застывая в судороге животного ужаса...

- Молись богу!..-выдохнул Степан и перекрестился.

- Постой! Погоди... Богом прошу!.. А хлопец?

- Возьму к себе... Не об нем душой болей!..

- Сено не свозил... Ох! Хозяйство сгибнеть... Та как же...

Степан занес вилы, на коротенький миг задержал их над головой и, чувствуя нарастающий гул в ушах, со стоном воткнул их в мягкое, забившееся на зубьях дрожью...

На пожелтевшее, строгое, прижатое к земле лицо кинул клок сена, потом взлез на воз и взял на руки зарывшегося в сено мальчонка.

Пошел от воза петлястыми, пьяными шагами, направляясь к тлевшим на сугорье огням слободы. Прижимая к груди выгибавшегося в судороге мальчонка, шептал, сжимая клацающие зубы:

- Молчи, сынок! Цыц!.. Ну... молчи, а то бирюк возьмет. Молчи!..

А тот, закатывая глаза, рвался из рук, визжал в залитую голубыми сумерками, нерушимо спокойную степь:

- Тато... Та-то!.. Т-а-ато!..

[1] Чапиги- поручни у плуга. [2] Вие - дышло в бычачьей запряжке. [3] Атаманец- казак, служивший в Лейб-гвардии Атаманском полку. [4] Полчанин- сослуживец по полку.

1925 или 1926