Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Записки сумасшедшего Страница 3

–

На другой день я все силы употребил, чтобы покончить обыденкой все дела и избавиться от ночи и в номере. Я не кончил всего и вернулся домой в ночь. Тоски не было. Эта московская ночь изменила еще больше мою жизнь, начавшую изменяться с Арзамаса. Я еще меньше стал заниматься делами, и на меня находила апатия. Я стал слабеть и здоровьем. Жена требовала, чтоб я лечился. Она говорила, что мои толки о вере, о Боге происходили от болезни. Я же знал, что моя слабость и болезнь происходили от неразрешенного вопроса во мне. Я старался не давать ходу этому вопросу и в привычных условиях старался наполнять жизнь. Я ходил в церковь по воскресеньям и праздникам, я говел, постился даже, как я это завел с поездки в Пензу, и молился, но больше как обычай. Я не ждал ничего от этого, как бы не разрывал векселя и протестовал его в сроки, несмотря на то, что знал невозможность получить по векселю. Делал это только на всякий случай. Жизнь же свою я наполнял не хозяйством, оно отталкивало меня своей борьбой – энергии не было, – а чтением журналов, газет, романов, картами по-маленькой, и единственное проявление моей энергии была охота по старой привычке. Я всю жизнь был охотник. Раз приехал зимой сосед охотник с гончими на волков. Я поехал с ним. На месте мы стали на лыжи и пошли на место. Охота была неудачна, волки прорвались сквозь облаву. Я услыхал это издалека и пошел по лесу следить свежий заячий след. Следы увели меня далеко на поляну. На поляне я нашел его. Он вскочил так, что я не видал. Я пошел назад. Пошел назад крупным лесом. Снег был глубок, лыжи вязли, сучки путались. Всё глуше и глуше стало. Я стал спрашивать, где я, снег изменял всё. И я вдруг почувствовал, что я потерялся. До дома, до охотников далеко, ничего не слыхать. Я устал, весь в поту. Остановиться замерзнешь. Итти силы ослабеют. Я покричал, всё тихо. Никто не откликнулся. Я пошел назад. Опять не то. Я поглядел. Кругом лес, не разберешь, где восток, где запад. Я опять пошел назад. Ноги устали. Я испугался, остановился, и на меня нашел весь Арзамасский и Московский ужас, но в сто раз больше. Сердце колотилось, руки, ноги дрожали. Смерть здесь? Не хочу. Зачем смерть? Что смерть? Я хотел по-прежнему допрашивать, упрекать Бога, но тут я вдруг почувствовал, что я не смею, не должен, что считаться с ним нельзя, что он сказал, что нужно, что я один виноват. И я стал молить его прощенья и сам себе стал гадок. Ужас продолжался недолго. Я постоял, очнулся и пошел в одну сторону и скоро вышел. Я был недалеко от края. Я вышел на край, на дорогу. Руки и ноги всё так же дрожали и сердце билось. Но мне радостно было. Я дошел до охотников, мы вернулись домой. Я был весел, но знал, что у меня есть что-то радостное, что я разберу, когда останусь один. Так и случилось. Я остался один в своем кабинетце и стал молиться, прося прощенья и вспоминая свои грехи. Их мне казалось мало. Но я вспомнил их, и они мне гадки стали.

–

С тех пор я начал читать священное писание. Библия была мне непонятна, соблазнительна, Евангелие умиляло меня. Но больше всего я читал Жития Святых. И это чтение утешало меня, представляя примеры, которые всё возможнее и возможнее казались для подражания. С этого времени еще меньше и меньше меня занимали дела и хозяйственные и семейные. Они даже отталкивали меня. Всё не то казалось мне. Как, что было то, я не знал, но то, что было моей жизнью, переставало быть ею. Опять на покупке имения я узнал это. Продавалось недалеко от нас очень выгодно именье. Я поехал, всё было прекрасно, выгодно. Особенно выгодно было то, что у крестьян земли было только огороды. Я понял, что они должны были задаром за пастьбу убирать поля помещика, так оно и было. Я всё это оценил, всё это мне понравилось по старой привычке. Но я поехал домой, встретил старуху, спрашивал о дороге, поговорил с ней. Она рассказала о своей нужде. Я приехал домой и, когда стал рассказывать жене о выгодах именья, вдруг устыдился. Мне мерзко стало. Я сказал, что не могу купить этого именья, потому что выгода наша будет основана на нищете и горе людей. Я сказал это, и вдруг меня просветила истина того, что я сказал. Главное, истина того, что мужики так же хотят жить, как мы, что они люди – братья, сыны Отца, как сказано в Евангелии. Вдруг как что-то давно щемившее меня оторвалось у меня, точно родилось. Жена сердилась, ругала меня. А мне стало радостно. – Это было начало моего сумашествия. Но полное сумашествие мое началось еще позднее, через месяц после этого. Оно началось с того, что я поехал в церковь, стоял обедню и хорошо молился и слушал, и был умилен. И вдруг мне принесли просвиру, потом пошли к кресту, стали толкаться, потом на выходе нищие были. И мне вдруг ясно стало, что этого всего не должно быть. Мало того, что этого не должно быть, что этого нет, а нет этого, то нет и смерти и страха, и нет во мне больше прежнего раздирания, и я не боюсь уже ничего. Тут уже совсем свет осветил меня, и я стал тем, что есть. Если нет этого ничего, то нет прежде всего во мне. Тут же на паперти я роздал, что у меня было, 36 рублей, нищим и пошел домой пешком, разговаривая с народом.

ВАРИАНТЫ К «ЗАПИСКАМ СУМАШЕДШЕГО».

* № 1.

<Я сумашедший. Всѣ3 говорятъ это; но если бы они и не говорили, я самъ это знаю. Случилось это со мной недавно. Недавно я узналъ, что я совсѣмъ сумашедшій, но давно уже это со мной началось, съ самаго дѣтства. Съ самаго перваго дѣтства, когда мнѣ было лѣтъ 5, находило это на меня. Находило то, что мнѣ вдругъ представлялось, что я всѣхъ люблю, что всѣ меня любятъ и что въ этомъ одномъ жизнь, и что другой жизни нѣтъ. – Находило это на меня иногда днемъ, а чаще по вечерамъ, особенно когда я ложился въ кроватку. Кроватка у меня была съ перильцами и такая же у моего>

* № 2.

<На меня находила мысль4 о томъ, что когда я вырасту большой, я сдѣлаю такъ, что все будетъ вездѣ всегда такъ, какъ у насъ было съ ней, когда она укладывала меня, а что ни сахарницы, ни Ѳоки съ мальчикомъ никогда нигдѣ не будетъ. Я сдѣлаю такъ, что этого не будетъ и всѣмъ будетъ всегда хорошо.>

* № 3.

<За что они его били? Зачѣмъ они меня мучаютъ? Я бы убилъ ихъ. Нѣтъ, если бы я былъ Богъ, я бы не сдѣлалъ ихъ. Зачѣмъ они его мучали? И я былъ несчастенъ и засыпалъ несчастнымъ.>

* № 4.

<Нѣтъ экономки, нѣтъ Ѳоки, нѣтъ мучителей. И не можетъ быть, а есть только няня, тетя, Христось, я и любовь. Я закрывался плотнѣе и видѣлъ, чувствовалъ одну любовь, и власть любви, которая должна была уничтожить все зло въ мірѣ. Я говорилъ себѣ – теперь я маленькой, я не могу. Но дай я выросту. Этого ничего злого уже не будетъ. Я сдѣлаю такъ. Потомъ это находило на меня въ гимназіи съ Васей Жуковымъ. Потомъ когда я женился. Но сдѣлалось совсѣмъ послѣ женитьбы и вотъ какъ.>

№ 5.

<Это была пустыня, черезъ которую я проходилъ, пустыня наслажденій плотскихъ, отупѣнія душевнаго и мертвенности. – И вступленіе въ эту пустыню и выходъ изъ нея сопровождались одинаково борьбой и страданіями. 14 лѣтъ это были борьба и страданія смерти, 35 лѣтъ это были борьба и страданія родовъ. 14 лѣтъ, когда я узналъ порокъ тѣлеснаго наслажденія, и5 ужаснулся ему. Все существо мое стремилось6 къ нему и все же существо, казалось, противилось ему.>

* № 6.

Съ этого дня началось мое сумашествіе постоянное. Я называю его постояннымъ потому, что хотя и бывали періоды здороваго состоянія, я въ здоровомъ состояніи чувствовалъ страданіе. Я вернулся домой счастливый и веселый, <но во время моего отсутствія пріѣхалъ къ намъ шуринъ съ женою. Я вошелъ въ переднюю и первое, что услыхалъ – это громкій голосъ жены>. Со мной отъ самой церкви шло трое нищихъ: одна старушка, давно странствующая. Она по дорогѣ попала въ церковь. Солдатъ старикъ николаевскій и мальчикъ сирота. Я ихъ всѣхъ пригласилъ къ себѣ, чтобы вопервыхъ накормить, а потомъ одѣть и оставить даже у себя, если они захотятъ.7 Я пришелъ въ переднюю. Нищіе мои остановились у двери, снявъ шапк[и]. Мнѣ самому въ первую минуту показалось, что это такъ надо. Но я вспомнилъ Е[вангеліе], то, что мы братья, и я преодолѣлъ ложный стыдъ, который удерживалъ меня, и ввелъ ихъ въ переднюю.

– Войдите, войдите, сейчасъ, – говорилъ я, еще болѣе испытывая ложный стыдъ, когда они вошли въ переднюю. – Сейчасъ я дойду къ женѣ, узнаю, спрошу.

Я пошелъ въ8 свой кабинетъ, но тутъ

Комментарии Б. М. Эйхенбаума9

ЗАПИСКИ СУМАШЕДШЕГО.10

Замысел этой вещи относится к 1884 г.; 11 апреля этого года в Дневнике записано: «Пришло в голову Записки не сумашедшего» и тут же прибавлено: «ох, живо я их пережил». Последние слова указывают на связь этого замысла с личной жизнью Толстого. Действительно, в сентябре 1869 г. Толстой ездил со своим слугой С. П. Арбузовым в Пензенскую губернию для покупки имения и, остановившись по дороге в Арзамасе на постоялом дворе, пережил ночью приступ тоски и страха, о котором писал 4 сентября С. А. Толстой: «Было 2 часа ночи, я устал страшно, хотелось спать и ничего не болело. Но вдруг на меня напала тоска, страх, ужас, такие, каких я никогда не испытывал.... Вчера это чувство в гораздо меньшей степени возвратилось во время езды, но я был приготовлен и не поддался ему, тем более, что оно и было слабее». Упоминаемые в «Записках» лица взяты прямо из действительности: тетя, рассказывающая про Христа, – это – Татьяна Александровна Ергольская; няня Евпраксия – та самая, о которой Толстой пишет в «Воспоминаниях детства» («няней Евпраксией, высокой сморщенной старухой, с висячим у подбородка, как у индюка, кадыком, в котором был шарик, который она нам давала ощупывать»); даже поездка в Москву и посещение оперы с помещиком имеет фактическую основу – зимой 1870 г. Толстой ездил в Москву и был 3 декабря вместе с кн. С. С. Урусовым на представлении «Марты» в Большом театре.