Борис Можаев - Лесная дорога Страница 3

Попков высунулся из кабинки:

- Эй, из конторы! Возьми топор и дуй в лес. Вагу сруби подлиньше... Да еще чурбак! Вывешивать машину будем.

А потом негромко матюгнулся вслед мне:

- Легкая пора! Язви тя...

Странно, меня ничуть не обидела ругань Попкова. Мне даже доставляло какое-то непонятное удовольствие его озлобление. Еще несколько минут назад я думал о скверной привычке человека довольствоваться малым.

Но это была привычка циркача, танцующего на канате. А что нам стоит? Перекувыркнуться? Пожалуйста! Все очень просто... Но не вздумай сказать ему, что работа его и в самом деле простая и легкая.

Пока я вырубал вагу и чурбак, пока нес их из лесу, обливаясь потом, возле грузовика уже крутился "газик", а мой шофер командой ал, размахивая руками:

- Давай назад! Осади, говорят!! То-ой!

- Эй, из конторы! - крикнул он, увидев меня. - Ты что, в лес по грибы ходил, что ли ча? Давай сюда! Чего остановился? Обрубок клади под колесо... Та-ак! Да это ж нешто вага? Это ж бревнище! Хоть в венец укладывай... Эх, заставь богу молиться... медведя.

Он подошел к "газику", открыл правую дверцу:

- Как вас по имени-отчеству, извиняюсь?

- Иван Макарович, - раздалось из "газика".

Потом тяжело вылез хорошо одетый грузный мужчина. Я узнал директора леспромхоза Пинегина. Мы поздоровались.

- Берись за верхушку, Макарыч! - подвел Попков Пинегина к ваге. - И гни, дави ее!

- Из конторы! - обернулся он ко мне. - А ты поддерживай ногой чурбак и тоже на вагу ложись... Брюхом. Та-ак! - Попков залез в кабину и продолжал оттуда командовать. Он включил мотор. - Ну, взяли. Р-раз-два! Эй, поехала...

Мы подняли засевшее колесо, "газик" натянул трос, и грузовик медленно выполз на пробитую колею.

Попков собрал свой шанцевый инструмент, отвязал с колеса брезентовую куртку и спросил меня:

- Со мной поедешь или пересядешь к ним?

- А вы куда едете? - спросил я Ивана Макаровича.

- На Мади. Мазепу ищу.

- И мне он нужен, Мазепа. Подвезете?

- Пожалуйста.

Попков кивнул мне:

- Ну, бывай, помощник из конторы.

Так и не простил он мне "легкой поры".

Иван Макарович подал ему руку и сказал уже в "газике":

- Орел... Сразу видно - мазеповской выучки.

Иван Макарович человек приятный, обходительный - светлая улыбка постоянно на его лице. И одет он как-то весело: светло-белые валенки, серое пальто, серый каракуль... И шутит как-то весело:

- Наши хозяйственники рупь в карман кладут, десять на дорогу бросают.

- Мазеповская выучка, - сказал я.

- Ты Мазепу не трогай... Он уже в счет будущего года работает.

Мы подъехали к реке Бурлиту... Длинный бревенчатый мост, настланный по каким-то деревянным козелкам и по неокрепшему льду, местами перехлестывала вода, вырывавшаяся из промоин и трещин. Река кипела. Ехать по такому шаткому основанию было рискованно. Иван Макарович вылез из машины, потрогал валенками бревна, вздохнул.

- Эх, Мазепа ты, Мазепа! Атаман ты, и больше ничего... Видал, какая стихия? - спросил он меня, кивая на кипящую реку. - А они каждый день мотаются по ней. Башки отчаянные! Одначе, с волками жить - по-волчьи выть, - сказал он, влезая в "газик", потом смиренно своему шоферу: - Давай, Петя! Плыви...

Но как только "газик" забарабанил по шаткому бревенчатому настилу, Пинегин приоткрыл дверцу.

- Ты на всякий случай тоже приоткрой дверь-то, - обернулся он ко мне. Все успеем вынырнуть.

Он опасливо заглядывал в реку, вытягивая, как гусь, шею:

- Да тут вроде и неглубоко, а, Петя?

- Местами по шейку, - тихо ответил Петя.

- Вот обормоты! Даже бортовых бревен не положили... Да куда ты на край-то лезешь? - крикнул Пинегин.

- Чуток занесло.

Петя, остроносенький белобрысый паренек в черной фуфайке, как скворец, сидел сгорбатившись, крепко вцепившись в баранку, положив подбородок на руки, и пугливо таращил глаза.

- Весной на этом месте растащило мост... "ЗИЛ" провалился, - сказал Петя. - Шофер вон там, у Монаха, вылез. - Он кивнул в сторону высокого черного камня, одиноко торчащего из воды.

- Да, купель в эту пору так остудит, что штаны примерзнут, - сказал Пинегин.

"Газик" приостановился; сразу за мостом разлился широкий заберег с раскрошенным снегом и льдом.

- Прикройте двери, - сказал Петя. - С разгона пойдем. Не то сядем в этой квашне.

Я захлопнул дверцу.

- А здесь не глубоко? - Пинегин вопросительно посмотрел на шофера.

- По-моему, по дифер.

- Ну давай... С разгона так с разгона...

Но дверцу Пинегин все-таки не прикрыл; и пока "газик" шумел колесами по воде, он напряженно поглядывал, как волны обмывали подножку. Наконец мы выскочили на прибрежный откос.

- Сколько героизма проявляется на одной только дороге! - сказал Пинегин, облегченно вздыхая и шумно хлопая дверцей. - Скромные, незаметные труженики... А чуть поскреби каждого - романтик! Мало мы говорим о них, мало пишем! Простите за любопытство, вы очерк о Мазепе думаете написать? спросил он, обернувшись ко мне.

- Пожалуй, нет.

- А что же, если не секрет?

- Еще не знаю.

- Он стоит и очерка. Сам покоя не знает и другим не дает. - Пинегин торжественно умолк, чтобы дать почувствовать значимость сказанного.

- Такие кадры - наша опора, - сказал он через минуту. - Завтра в райкоме совещание передовиков. От Мазепы целая бригада будет. Вот так...

- Вы представляете, сколько стоит временный мост через Бурлит? спросил я Пинегина. - Ну, хотя бы приблизительно...

- Зачем приблизительно? Я могу вам точно сказать - десять тысяч списывают на него ежегодно.

- Десять тысяч! За двадцать пять лет - двести пятьдесят тысяч... два с половиной миллиона рублей на старые деньги! - считал я вслух. - За эти деньги можно было четыре постоянных моста построить.

- Но вы не учитываете фактор времени, - снисходительно улыбнулся Пинегин. - Времянку за неделю наводят, а постоянный мост и за год не построишь.

- Да кто же за нами гонится?

- Время такое... Стране нужен лес сегодня, а не вообще...

- А завтра не понадобится?

Пинегин даже не взглянул на меня, - то, что он говорил, казалось ему настолько очевидной истиной, что и доказывать не нужно:

- Мы должны торопиться... Обязаны!

- А если я не хочу торопиться?

Пинегин наконец обернулся и весело поглядел на меня:

- Жизнь заставит!

Мади встретила нас огромными штабелями бревен; они тянулись как высоченная крепостная стена вдоль по-над берегом промерзшей до дна речушки. Медно-красные в корне, желтовато-масляные на срезах, как располосованные свежие дыни, они поражали своими размерами; крайнее кедровое бревно, у которого мы остановились, в поперечнике было под крышу "газику". Казалось, что эти громадные кедры валили под стать им великаны-люди, а потом, играючи, укладывали их, как кирпичики, в эти стены. Но люди были самые обыкновенные, даже большей частью малорослые, все, как один, в серых выгоревших фуфайках, в кирзовых сапогах, - сидели они тут же, на бревнах, курили. Поодаль стоял черный, как ворон, длинноносый автокран. Неужели все эти горы они наворочали? Не верилось.

Откуда-то из лесу доносились глухие раскатистые удары; будто кто-то колотил там по мокрому белью огромным вальком.

Мы вылезли из "газика", поздоровались.

- Мазепа здесь? - спросил Пинегин.

- Был... Только что уехал в Ачинское.

- На чем?

- На хлебовозке...

- Ах ты, неладная! - Пинегин обернулся ко мне: - Может, догоним?

- Надо сходить на нерестилища.

- А что там?

- Посмотрим! Как пройти на Теплую протоку? - спросил я лесорубов.

От автокрана подошел черноглазый скуластый паренек, подал нам по очереди маленькую, но жесткую руку.

- Мастер, - представился он. - Между прочим, моя фамилия Максим Пассар.

- Хорошо работаете! - весело сказал Пинегин, кивая на бревна. - Но как вы их вывозить отсюда станете?

- О, милай!.. Весна все сволокет, - ласково щурясь, отвечал маленький, но длиннорукий мужичок. - Вы не глядите, что эта речушка воробью по колено. А взыграет, вспузырится... так попрет, что верхом на лошади не угонишься...

- Нам нерестилища надо посмотреть... Теплую протоку, - сказал я Пассару.

- Туда в обход надо. Лесом нельзя - валка идет.

Из лесу, прямо на нас, словно танк, поднимая с треском молодняк, выпер черный стосильный трактор. Здесь, на раскряжевочной площадке, он развернулся, утробно всхрапнул и умолк.

- Отчаливай! - крикнул тракторист.

Один раскряжевщик бросился снимать чокер с огромного кедрового хлыста, приволоченного трактором.

- Вот это кедровина! Кубов на десять будет...

- Две нормы на рыло...

- Боров!

- Слон!

- Китина...

Поваленный кедр и в самом деле напоминал исполинскую тушу кита; и петля стального троса была внахлест затянута на суковатой развилине, как на хвостовом плавнике. За кедром тянулся глубокий черный след вспаханного им, перемешанного с землей снега... Широченная борозда! Кора его была вся облита, ободрана о корневища. А сколько он поломал, повыдрал с корнем, похоронил молодняка на этом долгом пути, подумалось мне.