М Кравков - Эпизод Страница 3

Так и сейчас, о доставке коней на партизанский фронт.

Под боком, за досчатой перегородкой, в клетушке писаря, сидят Баландин, Кошкин и еще один - партизан.

- Выручил, Николаха, - охрипло рассказывает Кошкин. - Получили порох как раз ко времю...

- Так, браток, изжились, - партизан добавляет, - патроны, скажи, хоть золой набивай!

Увлекается Баландин, радостно вспоминает.

- А я, как выехал из города, по всем лавкам распоряжение - айда порох и свинец в Кайдаровскую волость. Кстати, пушнины там много: приказание правления, говорю, такое. На обмен. В иных местах рады - только с рук бы сбыть, пока милиция не отобрала... И уж потом слышу, как привезли, - в Кайдаровке восстание. Порадовался.

- Ну, как живешь-то? Вспоминаешь нашу политическую ссылку?

Смеется Кошкин. Приятно вспомнить. За чайком бы побалакать - сколько ведь лет не видались. Эх, время, язви его, мало!..

- Вот что, Коля. Живем мы ладно. На лыжах, можно сказать, живем. Сами себе господа. И беляков пощипываем здорово. Но вот, знаешь, письменного народу у нас мало...

- Бедно! - подтвердил партизан и улыбнулся. - В Лежме уж на что? Дьякона взяли... Мужик-то, правда, он ничего. Одним словом, братие, говорит, воевать не могу, а писать жалаю... Пиши, долгогривый! Контроль приставили...

- Вот я и думаю, Николаха, с собою тебя взять... Поедешь?

- А N-ск как?

- А без тебя там некому?

- Да кто и был - поарестованы...

- Да-а... - Кошкин задумался. - А хорошо бы буржуев там поворошить... Выходит, что надо тебе вертаться. Только ведь узнают, парень, про порох минтом повесят.

- Так сразу? Обождут! Кто отсюда проедет? Вы же заслон поставили.

- Который тебя-то сцапал?

Все засмеялись.

- Поди-ка, Ваня, насчет лошадей скомандуй. Ему - в город.

Партизан вышел.

Заботливо обдумывая, Кошкин доканчивал:

- Через него, значит, и связь со мной иметь будешь. А я здесь базу налажу. Отряд формировать начнем.

- Базу! У тебя же оружия нет? А если из города нагрянут?

- Хватил. Они у себя-то со страху опупели... Где тут нагрянуть! Тут, брат, мы дома. Как в санях покойны...

* * *

Уже полчаса, как Решетилов сидел в кабинете Малинина, к которому прежде всего поехал с визитом, как только устроился в N-ске. Малинин чувствовал себя превосходно. Во-первых, он славно выспался после обеда, а догадливый гость приехал как раз в то

время, когда Ивану Николаевичу было нечего делать. Во-вторых, его самолюбие было польщено тем, что приезжий с первым визитом явился к нему, а в-третьих... в-третьих, сам гость, положительно, нравился Ивану Николаевичу.

Хитроватой смекалкой Малинин решил, что дела могут быть небезвыгодные. А при той легкости, с которой новый уполномоченный отдавался его советам, все становилось особенно интересным. Глубоко погрузнув в мягкое кресло, хозяин чмокал сигару и ласково щурил на гостя заплывшие глазки.

- Та-ак-с, милейший Сергей Павлович, вас отправили, значит, вроде как в ссылку, к нам в N-ск?

- Ну! - вежливо возмутился Решетилов. - В таких провинциальных городах иногда встречаешься с удивительно милым и приятным обществом. Вы - городской голова... а помните пословицу: каков поп, таков и приход? Вот я и не унываю.

- Постараемся вас развлечь, - расплылся Малинин и похохотал учтиво сочным нутряным хохотком. - Прошу прощенья, - встал он большой и грузный, я на минутку.

Решетилов один. Перед ним письменный стол. Счета, бумаги, коробка с крошеной махоркой и сияющий золотом портсигар с тремя гаваннами. На бревенчатых стенах две олеографии. Битая дичь. Сверкает рамой портрет хозяина. В углу солдатская винтовка. У дивана массивный несгораемый шкаф. Все очень деловито...

- Вот и я, - вернулся Малинин и будто прихватил из соседней комнаты новую мысль, сильно его оживившую. - Вы говорили, почтеннейший Сергей Павлович, что вам предстоят заготовки... Ну, а что именно?

"Ага, - подумал Решетилов, - или клюет, или... подозревает!"

И большой игры стоило потушить загоревшиеся глаза.

- Видите, Иван Николаевич, - скромно начал он, - я, собственно, не решался с первого разу утруждать вас делами... Но, по правде говоря, зная, что вы раньше были председателем военно-промышленного комитета, я решил сразу же обратиться к вам за содействием.

- Я... чем могу, - лепетал обольщенный Малинин и вдруг вспомнил, неожиданно помрачнел, даже красные щеки его обвисли.

- Но... - боязливым шопотом нагнулся к гостю, - а все, что происходит? Отступление, банды... До нас это не дойдет?

"Не почуял!" - торжествовал Решетилов.

Сделал очень сочувственный, немного даже таинственный вид и, как бы секунду поколебавшись, открыл:

- Видите ли, Иван Николаевич, на западные наши силы я еще в начале кампании очень мало рассчитывал... Но, благодарение богу, кроме запада у нас... и другие части света есть! - дипломатически закончил он.

- Восток... - засиял Малинин, - Япония?

И с мечтательным вожделением:

- Если бы?

- Будет, будет, - с глубокой убежденностью изрекал Решетилов. - Войска атамана Семенова уже продвинулись к Слюдянке. Есть уже полный контакт с командованием нашего округа... Но, Иван Николаевич, - спохватился он, - я очень прошу, чтобы этот разговор был между нами...

- Полноте, - даже обиделся Малинин, - не беспокойтесь. Да у нас все военные только и ждут, что Семенова... Начгар наш... ну, правда, он колчаковец, но приличный человек... и настоящий боевой офицер...

* * *

Волки воют на таежном пустоплесье, голодные, тощие, свирепые.

Визгливая вьюга хватает обрывки волчьей песни и холодным клубом поземки скатывается вниз, в равнину, распыляется снежным бураном и на крыльях метели летит к городам и железной дороге. Туда, к ковыляющим вереницам обмерзших, разбитых, тифозных людей, во имя жизни ползущих навстречу смерти.

Волочит зима пуховый саван, заметает страшные язвы людского страдания, и горсточка пухлого молодого снежка засыпает черный рот трупа.

Не палач буран, не убийца.

Сам неживой, сиротливый бродяга, прилетел хоронить мертвецов.

Он - могильщик.

И разгромленная армия сотнями гусениц-колонн вползает в туман сибирской вьюги.

Летит рысак по застывшей реке, отворачивается Полянский от бьющего снега, отворачивается от черных мыслей.

Рядом жена. Хорошенькая Мария Николаевна. Она - жизнь, она действительность, она - все для Полянского.

И стоит ли думать о том холодном, зловещем кошмаре, который еще там, за какой далекой гранью, когда рядом - радость теплая, другим на зависть, себе на удовольствие?

Разве живое мирится со смертью?

А то, что идет, - смерть для Полянского, для подобных ему.

Но он не мальчик в золоченых погонах: старый, военный волк. Он знает, что выхода нет. Удержать ту жизнь, которая с 1914 года начала шататься, нельзя. Рухнет - все равно.

К чорту, к чорту!..

- Милая Мэри... - улыбается он, забирается в муфту и жмет там маленькую горячую руку.

Приехали - дом Малинина.

* * *

Торопится Мария Николаевна. Нервно смотрится в зеркало, поправляет прическу. Знает уже о новом госте у Малинина...

По жене и Полянский относится к гостю. Она, играя глазами, кокетливо начинает свое женское, грациозное нападение.

И он, высокий, черноусый, сдержанный, по-приятельски улыбается Решетилову: - Вот видите, какой ребенок!

Полянскому рада жена Малинина, женщина с красивой фигурой, здоровым лицом, с которого словно стерли какую-то отличительную примету. Она сразу забоялась Решетилова - мудреный, притворяется.

Письмо Малинину принесли. Сразу узнал, повертел в руках, улучил минутку - ушел в кабинет.

Почерк каллиграфический, конверт казенный.

"Городскому голове Ивану Николаевичу Малинину в собственные руки".

Знакомый мещанин пишет, делец и друг:

"Здравствуйте, Иван Николаевич, - ... и рад бы помочь, да как. Эта собака Архипов лежит на сене. Сам не жрет и другим не дает. Я ему намекал, что забранные вами для города товары надлежит списать в качестве реквизированных военным ведомством. А он мне заявил, что все это штуки Малинина, то-есть ваши, Иван Николаевич. И что, де, Малинин, то-есть вы, Иван Николаевич, есть старый вор, а вот придут большевики, и тогда вас и других на свежую воду выведут. Сегодня приехал кооператор Баландин, Николай Васильевич. Он - начальство над Архиповым, надо его попробовать, - может, сойдемся. Хотя вряд ли. Бывший каторжник и наверное красный. Вот узнаю, из какого района он пожаловал, и сообщу. А насчет Архипова, то, думаю, таким смутьянам и антиправительственным элементам место найти можно. Подумайте, Иван Николаевич. Ведь, если огласка случится, то будут большие неприятности всем..."

Гневно задрожал Иван Николаевич, письмо рукою скомкал...

И ненависть поднялась в его душе.

Уж не раз, размахнувшись, натыкался он на колючий забор этого нового, проклятого, заползавшего с самых неожиданных сторон.

Ты привык жить, как человек. Ты знал это трудное искусство жизни, годами стараний и врожденным талантом постиг его, и вдруг наглый, мстительный окрик: не сметь!