Игорь Наталик - Миражи Страница 3

Основополагающие истины скрыты от людей в эти смутные времена.

Должно восстать в полный рост учение о конце мира.

Возвращаются полузабытые, вечные концепции святости, взаимоборства

добра и зла.

Наше утешение - в существовании в настоящее время безымянных

подвижников.

Центр тяготения многих сердец - Сергий Радонежский - великий

собиратель Отечества, животворный источник духа.

ОРГАН ЖИЗНИ

Подумаем вместе, не является ли в первую очередь органом жизни и

чувства наша кровь. Что она: важнейшая информационная составляющая или

собственно орган чувства?

Человек в каком-то глубинном смысле мыслит всем телом, но ощущает

посредством крови. Интуитивный канал самосознания дает возможность связи с

космическим сознанием.

В народе провидчески говорят: "Сердцем чую!", то есть чувствую, еще

задолго до осознания события мозгом.

Сердце - приемник информационной сверхмерности.

Уверен, что в живописных и поэтических шедеврах есть нечто

интегральное, воздействующее на нас целиком, на все наше существо. Именно

вокруг икон Андрея Рублева, Феофана Грека и других старинных икон

пространство-время особенно искривлено, обладает особо высокой плотностью.

ПУПОВИНА ЛЮБВИ

Хорошо знакомо наблюдение: любишь то, что знаешь и по-настоящему

знаешь только то, что любишь.

Каждая из любящих "половинок" открыта навстречу другой - она щедро

получает жизненную энергию извне.

Стихийная самоорганизация жизни наиболее сильно проявляется в виде

совместного, кооперативного эффекта. Поэтому возрастает общая устойчивость

и резко увеличивается перелив потока информации по известному каналу.

Мать мгновенно знает все о своем ребенке, попавшем где-то вдалеке в

жизненную передрягу.

Влюбленные соединены пуповиной всезнанья друг о друге, о малейших

взаимных душевных флюидах, о физическом состоянии, о сердцебиении, даже о

мыслях.

Разлюбившие слепы и глухи друг к другу.

ПОЭЗИЯ БУДУЩЕГО

Хотелось бы подвигнуть читателей на подвиг путешествия в запущенное

поэтическое зазеркалье. Пусть вначале перехватывает дух и кожу пронзят

меленькие иголки. Так бывает от касания босиком речной безответной

поверхности поздно вечером.

Не надо бояться первого, неизведанного и щекотного шага. Двумерную

поэзию легче всего воспринимает двумерный разум, холодное изображение его

"хранилища" мы часто видим в собственном зеркале. Поэтому невыразимо

трудно преодолеть довольно высокий, коварно и больно бьющий по коленкам

стереотипный барьер.

На пути в многомерность поэтических текстов - неисчислимые рифы,

капканы и мели. Достаточно оглянуться на внутренний окрик - и все: перед

нами - вновь озерная гладь невинного и столь же неприступного зеркала.

Внезапно на краткое, неуловимое время исчезла душа, испарилась

тайна.

Попробуем собрать редкие, воистину бесценные самоцветы в

намагниченных "горах" осуществленной поэтической практики. Будущее

доверчиво глядит в наши глаза сквозь многоточье агатовых зрачков...

* * *

Миражи Вечности САМОГОННЫЙ АППАРАТСАМОГОННЫЙ АППАРАТ

В иерархии каждый стремится

достичь своего уровня

некомпетентности.

1

Смуглая Ночь, утрачивая таинственность темноты, неторопливо уходит с

подрагивающей земли. Неуверенно топчется у подъезда родного

железобетонного муравейника затемно озябший и ошалелый ото сна День.

Медленно созревающее своим краем небо уступает дальние звездные места

приподнимающемуся солнцу. Сырой городской асфальт с ненавистью готовится

принять на свои сизые бока шлепки автомобильных шин и шарканье

человеческих подошв, состарившихся от постоянной гонки.

Постепенно стало приходить в себя и машинально прихорашиваться

разнокалиберное местное птичье. Сквозь заплеванные дождем стекла

проступила еще нечеткая пульсация заспанной, ленивой жизни. Взревели

машины и мусорщики. Но это была не древняя, растаявшая и безнадежно

ожидаемая песнь радости бытия, а каждодневный гул человеческого океана и

рокот городского "прибоя", прерываемый лишь на миг то мольбой о пощаде и

помощи, то выдохом испуга, то предсмертным вскриком задавленной мотором

жизни.

Стальной автомобильный прибой, откатываясь каждое утро, как бы

обозначает Утес Доброй Надежды. Но напоминание это вскоре неумолимо и

бесследно растворится во мраке грохочущих тоннелей метро, несущих

трепещущие в ожидании ЧЕГО-ТО сердца в безысходность подневольного труда.

Мелькнет ошпаренный День. В преддверии быстро слепнущих сумерек

приевшийся путь по перегонам подземных железных рек раз за разом

повторится безотчетно. Утомленное многоглазье, насытясь дневной

усталостью, постепенно замкнется слипающимися растворами век.

И щедрая Ночь "выколи глаз" примирит и усмирит всех.

2

Целый год сотрудники центрального экономического органа и контор

рангом пониже пребывали в неопределенном состоянии. Их структуру

невыносимо долго мусолили полудирективные органы, но похоже, никак не

могли договориться, сколько служащих "резануть" беспощадным серпом: треть

или целую половину. Наконец телевизионные волны слета народных избранников

утихли, и за подслеповатыми чиновНИЧЬИМИ окнами установился мертвый штиль

чуткого ожидания грозы и спасительного (щемящая неизвестность) ливня.

Разумеется, все эти напряженные дни здесь никто путем не трудился.

Власти предпочитали заниматься постатейной разработкой миражевых бюджетов

и бесконечным уточнением концепций собственного развития. А также

отдаленными прогнозами туманной перспективы: на пятнадцать, тридцать и

даже сто лет с соответствующим периодом полураспада - чем дальше, тем

лучше. Людей грызла злая мука неопределенности.

Это было словно нарыв на измученной чиновной душе.

Многие бредили несбыточными садоводческими товариществами, дачными

участками, греющими душу мечтами дожить свой трудовой век в своих

загородных фазендах.

3

А тем временем, и даже раньше описываемых времен, скромной, но

неразрывной цепочкой потянулись к жирным столичным синекурам

провинциальные бонзы. Словно сельские держиморды в отставке - на жилье в

соседний район. Новая энергичная метла стала вычищать ржавчину

натужно-огромного аппарата. Этим веселым ребятам первым (нос по ветру)

стало яснее ясного, что они оказались "уполномоченными".

Пересидев на царско-сельских дачах зыбкое время утверждения на самом

верху своих новых должностей, они выезжали в стольный град на белом коне,

жадно хватали квартиры и начинали сколачивать свои команды-землячества из

окраинных районов страны.

Бывшие региональные генералы становились в центре заштатными

клерками, несли с подвертывающихся дуриком трибун нечто несусветное, по

въевшейся привычке отчаянно трясли портками перед начальством и

благоговейно распахивали перед ним же дубовые туалетные двери. Что,

впрочем, оценивалось в качестве демонстрации личной преданности весьма

благосклонно.

4

Торившие жизненный путь (буераки и шишки) собственным горбом - без

выгодных женитьб, волосатых лап и прочего крутого блата - вскоре ощутили

всю горечь своей нелегкой доли.

Они стали изгоями в родном доме - намечалось очередное сокращение

сладко гниющей управленческой головы.

Вначале прошелестел слух о том, что "по-живому резать не будут".

Отправят на давно заслуженный отдых ветеранов и

сверхсрочников-одуванчиков. Передовые женщины в знак протеста тут же с

головой ушли в беременность. По всенародному радио ошибочно объявили, что

в связи с непогодой вылет из аппарата откладывается до очередного

антициклона.

Затем все слухи как бы замерли перед грозой, и были образованы

тройки в каждом из подразделений чинуш. К подъезду подогнали все наличные

"скорые помощи" и... началось.

Экзекуция здесь велась "по-отдельно" и по управлениям. Пощады не

было никому: "Подпишитесь вот здесь и освободите, пожалуйста, рабочее

место. Не хотите? Все равно мы вас месяца через три вычистим".

5

В новых условиях расцветающего хозяйствования, как на войне, первыми

полною мерой страдали старики - женщины - дети, а наиболее защищенным

оказалось хорошо вооруженное начальство. Его немного "подраздевали", чуть

понижали, но оставляли при аппарате. Вылетали в трубу главным образом

низшие, крайние должности - самые слабые пескари и молодежь без подпорок.

В результате эти "рыжие" оказались в первую очередь не у дел. Многие