Геннадий Шпаликов - Пробуждение Страница 3

- Что такое?

- Просто не знал, что тебе привезти. Все чего-то привозят. Я, как все. Вполне достойная электрическая бритва. А ты мне, как приезжему, можешь купить балалайку. А то, кроме того, что какой русский не любит быстрой езды, - какой уж русский купит сам себе балалайку?

- На самом деле хорошая бритва? - Саша принял способ общения облегченно. - Ничего, да? Может, халтура?

Петр ничего не ответил, встал только - опять напомнили про посадку. Надо было идти.

- Да, - словно только что вспомнил Петр, - знаешь, где я еще был?

- Где? - спросил Саша.

Петр достал из кармана бумажник, развернул и протянул Саше небольшую потертую фотографию собаки.

- Узнаешь? Жива.

Саша молча кивнул, мельком взглянув на карточку.

- Иду по лаборатории к клетке. Узнает или нет? Честно - не надеялся. А узнала. Подошел - прыгает, скулит. Выглядит отлично. Растолстела на харчах музейного экспоната.

Саша безучастно слушал.

Снова объявили посадку.

Они встали, пошли.

Уже приближаясь к выходу, Петр повернулся к Саше и вдруг сказал:

- Мне очень надо было тебя повидать.

...И снова Саша видел его растерянное, большое лицо, поворот головы, светлую кепку - уходящие - в спину пассажиры, - при свете прожекторов некий хоровод к высвеченному, совершенно белому ТУ - и где-то среди них Петр, размахивающий портфелем, - прощай.

И он увидел себя, бредущего по аэропорту мимо этих русских сувениров, и, повинуясь Бог знает какому чувству, а скорее всего - тоске о товарище, улетающем в ночь, и невозможности вернуть этот вечер, день - и вдруг он не то чтоб купил - выхватил у потрясенной продавщицы балалайку и кинулся к выходу на поле.

Его, естественно, не пустили б, но он не спрашивал разрешения, и потому - впустили совершенно спокойно. Может быть, балалайка - как пароль.

Бегом бросился к самолету - там уже редела толпа перед трапом.

Пока он бежал к нему сквозь все кордоны, он понял, что все это ни к чему, что он нелеп с этой балалайкой - под крылом ТУ, но за ежесекундные поступки приходится расплачиваться.

Стоя под крылом, задыхаясь от бега - он с радостью трахнул бы сейчас эту балалайку об бетон - лишь бы не толкаться у трапа - там еще были люди, пограничники проверяли паспорта - какая-то делегация, в цветах, никак не могла распрощаться с провожающими.

Куда девать эту балалайку? Он спрятал ее за спину, по все обошлось вполне благополучно. К нему подошли сами. Забрали у него балалайку. Он, показывая на самолетные окна, что-то объяснял. Ему кивали. А он только и думал о том, чтобы Петр из окна не видел всю эту нелепую сцену - хорошо бы он сидел на противоположной стороне.

Трап медленно отъехал от ТУ, и дверь в самолете закрылась плотно.

Так они расстались, разъехались.

Один летел. Он видел уходящую вбок полосу огней - дорогу к Москве.

Для другого эти же огни вытянулись справа, за окном машины, прервались там, где начался мост, открылась светлая, в трещинах льда река.

И у летящего в ТУ огни уже исчезали, самолет шел сквозь облака, и в небе - неожиданно чистом, теплом - открылась яркая, круглая луна - блеснуло крыло самолета, ровно и мягко осветились облака.

Разговор возник, потому что должен был возникнуть, потому что не вышел тогда, на аэродроме.

...Из гула двигателей, шума дождя за окном, городских огней, луны долгий разговор товарищей...

- Слушай, - начал Петр, - почему ты избегал меня всю эту неделю?

Саша: Не хотелось встречаться. Не было желания.

Петр: И все-таки ты мог хотя бы выслушать меня. Мы не виделись три года.

Саша: Это ни к чему... Я знаю, что ты скажешь. Не надо. Можешь успокоиться, я давно не имею к тебе никаких претензий. Каждому, как говорится, свое.

(Скоро Москва, уже зарево над городом. Жесткая, морозная ночь.)

Петр: Дело не в этом... К конце концов, пусть все остается на моей совести. Какие уж тут могут быть сейчас извинения с моей стороны... Ты совершенно вправе меня не слушать... Но ты не представляешь, насколько важно было для меня увидеть тебя в эти дни, а ты пропал... В общем, мне надо было с тобой посоветоваться, больше просто не с кем... Я все-таки очень верю тебе...

(Несется шоссе. Снег липнет к ветровому стеклу.)

Петр: ...Как-то, совсем недавно, я проснулся в ужасе. Мне 34 года, а я еще ничего не сделал всерьез. Мысль, конечно, смешная, если ее вслух... Но не самому себе... Кажется, что все начнется вот-вот. Ну, завтра. В этом году - непременно. И ничего не начинается. Я попал как в заколдо-ванный круг. И, в общем, все как будто правильно. Все в порядке: великая успокоительная мысль, наркоз. Все в порядке. А что в порядке? Я давно уже занят не своим делом... Когда уезжал, многие считали, что мне неслыханно повезло, я и сам так считал: в Швецию на три года... Полный идиот. Тоже мне, великий путешественник. Лошадь Пржевальского... Швеция, Швеция пускай там шведы живут .. Меня тогда ночью как ударило: где я? Черт его знает где. Чем я занимаюсь? Зачем мне-то все это нужно? Ну вот что я делал хотя бы последнюю неделю? Купил рубашку, ходил в кино, спал как-то целый день, два вечера трепался о какой-то муре с нашим пресс-атташе: в том месяце спас его от насморка и временного безденежья. Второе заболевание, кстати, было серьезней... В общем, полный бред... Стоило ради этого бросать все? Нашу с тобой работу? Тебя... Можно было тогда отказаться, но я не отказался. Я виноват перед тобой.

Саша: Пустое. Прекрати. Я не сумасшедший, чтобы теперь винить тебя во всем. Так уж сложилось. Никого и ни в чем я не виню. Мы начинали хорошо, это верно. Но многие так начинают. В юности легче всего выбираешь друзей, веришь им. Ты тогда бросил меня - это тоже бывает... Дело, в конце концов, не в работе. Черт с ней, с работой... Страшно вот так терять друг друга. Да еще было б из-за чего... А вообще зачем ты затеял этот разговор? Демонстрацию фотокарточек? Запрещенный прием...

(Медленное февральское утро в Москве, дворники стучат об лед, падают с крыш московские снега, в окнах зажигаются огни.)

Петр: Я убежден, мы должны работать вместе. Еще ничего не потеряно. Мы не имеем права расставаться. Глупо из-за ребяческих поступков прерывать наши отношения совсем... Я понял, что такое совпадение, как у нас, бывает редко.

Саша: Какие у нас могут быть совпадения? Что ты обо мне вообще знаешь? Неужели ты всерьез думаешь, что все эти годы я жил в ожидании тебя и твоих предложений? И как ты можешь за меня решать, как мне быть, что делать? Что это за привычка мерить людей по себе? Все и всех подчинять смене собственных настроений. Все снова, с нуля, да еще с тобой?.. Смешно.

Петр: ...Я хочу настоящей работы. Я - нейрохирург, я что-то умею, умел. А я каждый день теряю профессию... Все, чем я там занят, может делать любой участковый врач, и гораздо лучше меня... А ты здесь, чем ты занят? Я был у тебя. В учреждении... Видел табличку с твоей фамилией на дверях.

Саша: ...Нет, меня ты оставь в покое. Мою сегодняшнюю жизнь ты не трогай. Ты не имеешь на это никакого права. Я живу так, как мне хочется, и все. И у тебя все складывается лучшим образом. Ты, Петр, в полном порядке. И не трепись, пожалуйста. Все эти нынешние разговоры о работе, о долге, о совести... Одно колебание воздуха, за ним - ничего. Зря ты выбрал меня в собеседники.

(Самолет садится на аэродроме в Стокгольме. Погода, похожая на московский февраль. Пасмурно, ветер. Бетонка в лужах. Вместе с другими пассажирами Петр идет к зданию аэропорта. Среди встречающих - Катя, дочь.)

Петр: Врешь, все врешь. Ты в полном порядке. Я - в полном порядке. Теперь только - головой в прорубь? Я был как никогда уверен: от нашей встречи могло многое перемениться. Во всяком случае, для меня.

(Машина с Петром, его женой, дочерью мчится по шоссе, по городу, чужому, разноцветному.)

Петр: Саша, слушай. Я вернусь. Я это понял, нам отдельно нельзя...

Саша: Это твое дело. Тоже мне, нашел душеприказчика...

(Такси с Петром, Катей и дочерью на улицах Стокгольма.)

Саша: Мне все это уже безразлично. Оставь меня в покое. Я не верю тебе. Сейчас ты стараешься успокоить себя, и успокоишься постепенно. Нравственные оправдания придут сами по себе, можешь не волноваться... Это дело времени, а пока что в собственных глазах хорошо, конечно, выглядеть мятущимся, неустроенным, ищущим... Это ты-то неустроенный? И еще - очень тебя прошу - не соотноси вместе наши имена. Хватит, все. У нас разная жизнь, и ты мне не нужен...

Саша шел в толпе один и, очевидно, продолжал бы так идти и дальше, но его окликнули:

- Саша!

Он обернулся. Катя стояла среди прохожих, укоризненно смотрела на него.

- ...Прости, но у меня не было другого способа напомнить, что все-таки я иду с тобой... - говорила Катя. - Ты все время где-то отсутствуешь. Не очень-то с тобой весело... Да и со мной тоже... Верно? Смотри - и не возражает! Ты бы хоть из вежливости возразил!

Саша улыбнулся, крепче прижал ее локоть.

- Ты меня не слушаешь, - говорила Катя. - Я понимаю, что все это не слишком интересно. Я сама не выношу все эти чужие откровения - сразу попадаешь в какую-то идиотскую ситуацию. Как ты считаешь, я очень изменилась?