Борис Зайцев - Ариадна Страница 3

Пока онъ опускаетъ ихъ, Арiадна мочитъ платокъ духами, третъ виски, прикрываетъ голову платкомъ; въ комнатe стало сумрачно.

Полежаевъ. — Такъ, кажется, хорошо. (Приставляетъ къ дивану ширмочки.)

Арiадна. — Долго я была на томъ свeтe?

Полежаевъ. — Минуту, двe.

Арiадна. — А показалось — долго. Даже будто сонъ видeла. Черныя бабочки летали.

Полежаевъ. — Ты ужъ теперь-то потише, отдохни.

Пауза.

Арiадна. — Такъ бы вотъ лежать и лежать… Долго больной бы быть, потомъ выздоровeть… и все забыть.

Полежаевъ. — Арiадна, дорогая…

Арiадна (жметъ ему руку.) — Не сплю по ночамъ… и ослабeла. При чужихъ… Даже не такъ ночью, а проснешься утромъ, въ пять, и вотъ, бeлая вся лежишь и мучишься. А потомъ, когда умываешься, то плачешь. Это я замeтила. Но бываютъ минуты, какъ сейчасъ… вдругъ отойдетъ, и сердце станетъ чистое, свeтлое, точно сошелъ въ него ангелъ божiй. Сладко станетъ. Все забудешь. Хочется плакать, умереть. Какъ прежде, гладить эти вотъ волосы.

Полежаевъ (положилъ ей голову на колeни.) — Пора, пора… Забыть все, жить начать… какъ прежде.

Арiадна (приподымается). — Какъ прежде. (Лицо ея темнeетъ.) Это ты… какъ сказалъ.

Полежаевъ. — Иначе — гибель.

Арiадна. — Сны! Мечты!

Пауза.

Полежаевъ. — Ты говоришь, бываютъ минуты, когда ангелъ Божiй сходитъ въ сердце.

Арiадна. — Только минуты.

Полежаевъ. — А я вeрю, придетъ часъ, когда совсeмъ раскроется твоя душа… и ты все примешь, все простишь. Моя такъ называемая измeна…

Арiадна. — Это почему же?

Полежаевъ. — Твоя душа горячая, добрая…

Арiадна. — Откуда ты взялъ? Какая добрая?

Полежаевъ. — Арiадна!

Арiадна. — Предатель. Ты меня погубилъ. Лучшее, лучшее, что было… (Полежаевъ закрываетъ лицо руками.) Не могу. Уходи, пожалуйста. Въ этомъ домe я счастлива была… Добрая! А ты обо мнe помнилъ тогда?

Полежаевъ. Зачeмъ?

Арiадна. — Позови генерала, и Саламатина… всeхъ. Чтобы Лапа явилась. Уйди!

Рeзко вскакиваетъ съ дивана. Подходитъ къ окнамъ, подымаетъ шторы.

Полежаевъ (уходя). — Хорошо.

Арiадна. — Полумракъ! Мечтательность! Жалкiя слова.

Припрыгивая, вбeгаетъ Лапинская.

Лапинская (какъ бы слегка балуясь). — Ар-рi-адна, ты чего жъ это, помирать собралась? Мнe горничная говоритъ: «И совсeмъ это барыня бe-eлая лежитъ, и только ножками дрыгаетъ».

Арiадна. — Все вретъ. Ея и не было тутъ.

Лапинская. — Слушай, да ты, дeйствительно, какъ мeлъ. (Всматривается.) Вотъ что: брось ты со своимъ султаномъ возиться. Чортъ знаетъ, нeтъ, это меня возмущаетъ.

Арiадна. — Глупо. Онъ, во-первыхъ, не султанъ.

Лапинская. — Ну, далай-лама, эмиръ бухарскiй…

Арiадна. — Пристаютъ съ чепухой. И главное, у самой какiя-то таинственныя переписки, нынче восторги, завтра слезы…

Лапинская (хлопая платочкомъ по столу). — Эхъ, ты-ы, жизнь наша дeвичья.

Арiадна. — Да еще, между дeломъ, съ Сергeемъ финтишь. (Деретъ ее за ухо.) Щенокъ дрянной!

Лапинская (вертится и выкручивается). — Насчетъ Сергeя Петровича я совсeмъ даже ничего… Ни въ одномъ глазу. Въ немъ и ходы никакого нeтъ.

Арiадна. — Смотри у меня!

Входитъ Игумновъ. Въ рукe у него двe розы.

Игумновъ. — Я говорилъ, что Арiадна очухается. Она живучая! (Беретъ со стола ножницы, аккуратно срeзаетъ стебли розъ.) Ты двужильная, Арiадна?

Арiадна. — Трехжильная.

Игумновъ (Лапинской). — Сiи розы дерзаетъ поднести скромный земледeлецъ.

Лапинская присeдаетъ, дeлаетъ реверансъ и насмeшливую гримасу. Беретъ розы, нюхаетъ.

Лапинская. — Одну дарю Арiаднe. Которая больше. Можно?

Игумновъ. — Ваша воля.

Арiадна. — Спасибо, Лапа. (Лапинская прикалываетъ ей розу.) Къ обeду прифранчусь.

Входитъ Генералъ, за нимъ Саламатинъ.

Генералъ. — И очень радъ видeть вновь… въ состоянiи здравомъ…

Арiадна (преувеличенно-горячо и быстро). — Да! Что жъ это киснуть вeчно… (Открываетъ окно). Благодать, свeтъ. А мы въ обморокахъ валяемся.

Генералъ. — Напрасно-съ.

Саламатинъ. — Я еще давеча говорилъ.

Генералъ. — Между прочимъ, я давно собираюсь васъ позвать, милая хозяюшка, и вашихъ друзей (обращается къ Лапинской и Игумнову; Игумновъ, улыбаясь, что-то говоритъ ей) ко мнe, запросто. En petit comitè. Можно устроить пикникъ, катанье на лодкe. Faute de mieux, поeздку на автомобилe.

Саламатинъ. — Машина новая. Сорокъ силъ.

Лапинская. — Здорово!

Игумновъ. — Бездeльники! Ну, это бездeльники. Кому покосъ, а кому автомобиль.

Лапинская. — И косите, складывайте, пожалуйста, свои копны, стога…

Игумновъ. (отпрядывая). — Виноватъ-съ, виноватъ.

Генералъ. — Покосъ — покосомъ, а развлеченiя — своимъ порядкомъ. У культурнаго человeка развлеченiя чередуются съ трудомъ. Это придаетъ жизни, какъ бы сказать, le goût de bon vin.

Арiадна (со слезами въ голосe). — «О, юность свeтлая моя!» Генералъ, у васъ вино найдется? У васъ-то, да у настоящаго, порядочнаго генерала, чтобы шампанскаго не было?

Генералъ. — Внe спора. Внe спора.

Арiадна. — Чeмъ не жизнь? Прieду, обязательно прieду… Напьюсь.

Горничная (въ дверяхъ). — Барыня, кушать подано.

Арiадна. — А пока что, у меня позавтракаемъ. Пожалуйста. Гдe Иванъ Иванычъ?

Игумновъ. — Удралъ, разумeется!

Арiадна. Кончено. Развеселая жизнь! Генералъ, вашу руку.

Всe идутъ въ столовую.

ДѢЙСТВIЕ ВТОРОЕ

Старинная бесeдка съ колоннами, у пруда, на возвышенiи; холмъ довольно крутъ; въ немъ, ниже бесeдки, нeкогда былъ гротъ; теперь входное отверстiе запирается рeшеткой; слeва родникъ съ каменнымъ водоемомъ; изъ античной маски бeжитъ вода. Золотистый, очень погожiй вечеръ. Надъ прудомъ стрекозы. Иногда проносится низко надъ водой голубая птичка. Въ бесeдкe Игумновъ, красный, разстегнувъ воротъ рубашки, и Полежаевъ

Полежаевъ. — Недавно я всталъ утромъ въ ужасно горькомъ состоянiи. Прямо пошелъ мимо пруда, и думалъ, какъ нерeдко за послeднее время, что погибаю. Вотъ. На пруду камыши есть. Когда я съ ними поравнялся, вдругъ они зашелестeли. Будто нeкоторый слабый, нeжный духъ сказалъ мнe нeчто. Я остановился. Въ горлe слезы. Вдругъ показалось, что не все еще пропало.

Игумновъ. — Ну, конечно, поэзiю развелъ. Нервы ослабeли, и все.

Полежаевъ. — Да, ужъ не очень сильны.

Игумновъ. — А, чор-ртъ. Трудно въ этихъ дeлахъ. Никуда не спрячешься.

Полежаевъ. ‑ Я и не прячусь. Все же голубая бездна надъ нами, благоуханiе покоса, сiянiе солнца передъ вечеромъ даютъ какъ бы мгновенное отдохновенiе… Интервалъ въ тоскe.

Игумновъ. — Ф-ф-у-у! (качаетъ головой).

Полежаевъ. — А иной разъ въ такую минуту взглянешь на крестьянъ, мужиковъ, среди которыхъ мы живемъ, и даже позавидуешь, какъ ясно все, какъ просто. Твердый, прямой путь.

Игумновъ. — Э-э, братецъ ты мой, хитрая штука.

Полежаевъ. — Но когда почва подъ ногами колеблется… все принимаетъ туманно-обманчивый обликъ…

Игумновъ (смeется). — Ты рeжешь свои яблони и думаешь, что нашелъ истину?

Полежаевъ. — Ахъ, ну, гдe же истину? Какiя слова! Но чeмъ-то жить надо…

Игумновъ. — Свой путь! Мнe бы, въ сущности, на покосъ надо, а вотъ сижу тутъ… и чего-то жду.

Полежаевъ. — Ты-то, кажется, крeпко… на ногахъ стоишь.

Игумновъ. — Крeпко… крeпко. Можетъ быть. Былъ я пeвчимъ, мечталъ въ театръ поступить. Собралъ бы пожитки въ кулечекъ, палку въ руки, да въ Москву, по шпаламъ. Однако, это не вышло. А случилось, что вонъ тамъ, за твоимъ паркомъ, пригнeздилась и моя усадебка. Что называется – ближайшій сосeдъ. Ты думаешь, хозяйничать очень весело? (Пауза). Ну, то ушло, какъ юность, глупость. Но одно осталось… (Смeется, какъ бы конфузливо). Въ мужицкой душe осталось желанiе… какой-то красоты, прелести… пожалуй, чего и нeтъ въ жизни.

Изъ парка выбeгаетъ Лапинская.

Лапинская. — Ужасно смeшной дяденька тутъ сейчасъ былъ. Дарья Михайловна косарямъ водки подноситъ, ну, какъ онъ усы обтиралъ, и такiе серьезные-серьезные глаза, закинулъ голову, водка буль-буль, крякнулъ и огурчикомъ заeлъ. Пресмeшной.