Асар Эппель - Сладкий воздух Страница 3

Они делали три упаковки в минуту, а работать начали в девять утра. Когда следовало ложечку слегка увлажнить (в сарае давным-давно было сухо и жарко, и порошок стал чересчур летуч), старик ее тихонько продувал, и тогда легкий химический прах, обложивший паршой серебро, улетал в воздух.

Чтобы не устраивать ртами сквозняков, они почти все время молчали. Один только раз, непонятно с чего, Аркаша встрепенулся и спросил:

- Но зачем вы тащили сюда первые весы, Яков Нусимович?

- Затем, чтобы ты видел, как работают люди, а не больные твоей болезнью. Я  э т о  люблю. А ты, чертова кожа, что любишь? Мурцовку или суп?

- Суп.

- Швонц тебе на пуп...

Гриша, чтобы от смеха не дунуть, загудел в нос. Рая, всхлипнув горлом, еле прошептала:

- Нет! Я с ним не выдержу! Я должна переложиться!..

В начале, сообщив о нищем, который вдруг захотел сладкого чаю, мы забежали вперед. Человек этот, шевеля мокрыми ноздрями, захочет чаю именно сейчас, но, что происходит сейчас, уже описано, что предшествовало, тоже описано; единственное неописанное это вот что:

Оно обнаружило себя сразу, едва приоткрыли сверток с газетным вождем и кокаинная ложечка извлекла для Яшиных фокусов первую дозу товара. Хотя летучий порошок в заправской руке даже не шелохнулся, одна вовсе ничтожная частичка стала самовольно улетучиваться в сарайную вселенную. Паук Симкин, слышавший своими волосатыми ногами полет любой мухи в радиусе десяти дворов, сразу эту пылинку сладости запеленговал. Он крутанул глаза в сторону подплывавшей в световом луче странной снеди и, качнув паутиной, создал воздушную воронку; сахаринная частица тотчас скользнула в нее и осела на его роже поблизости от ротового отверстия. Ногтевым пинцетиком какой надо ноги паук удалил ее со щечной волосни и положил на язык. И стало ему невыразимо сладостно.

Как ни осторожничали четверо мазуриков, пылинок разлеталось все больше, и хотя развешиватели избегали разговаривать, слюна их через пару часов сделалась противной и приторной.

Воздух тоже явно подслащивался, и это стало ощутимо даже за стенами сарая. Тут бы и вставить эпизод с нищим. Но эпизод, не сглазить бы, уже вставлен, и довольно о нем.

Паук Симкин очень скоро всепроникающим сахаринным прахом перекормился и, будучи, условно говоря, насекомым, быстро отключил какие-то вкусовые органы, чтобы не пресытиться и не одуреть. И оцепенел. И только волоскам его приходилось несладко, ибо сладкие пылинки оседали на них во множестве, а волоски отключить было нельзя, потому что - оцепенел ты или не оцепенел они обязаны оставаться настороже без пауз, совершенно аналогично инстинкту самосохранения четверых весовщиков.

Паутина, кстати, тоже покрылась тонкой пудрой, и кое-что сарайное тоже забелелось.

Рая уже много раз аккуратно сплевывала. Но так хорошо, как всегда, ей не сплевывалось, потому что во рту все было склеено. Аркаша, больной человек, нет-нет чиркал, промахиваясь, горячим колесиком по пальцам или по столу, а горевшая незримым дневным огнем свечка все чаще потрескивала, ибо все больше белых молекул влетало в ее необходимое для работы пламя. Только бывалый лавочник Яков Нусимович и служивый человек инвалид Гриша, хоть и потели от сарайной духоты, хоть и сглатывали слюну, хоть и харкали в дырку от сучка в стенной доске, но пока держались молодцом и даже не очень моргали глазами, хотя у Гриши начало свербеть в потерянной руке, и он пару раз принимался чесать пинцетом пустоту в местоположении спиритического своего запястья.

Дело между тем шло к концу, пакет на Раином подоле все больше разворачивался, она тихонько постукивала пальцами по его изнанке, и, почти неразличимые под инееподобной белотой буквы неукоснительных строк, освобождаясь от осыпавшейся в газетный сгиб преступной парши, проступали черней и отчетливей.

- Какой чудный сладкий воздух! - сказал старик Яша. - Вся улица сидит и интересуется, кто это развешивает сахарин. Но на нас они не думают.

- Почему? - заинтриговался Гриша.

- Потому что все видели, как я нес те первые весы. А на человека с такими весами никогда не подумают про сахарин.

- Ай голова! - ахнул Гриша.

- И еще я хотел проверить общий вес. Не обманул ли нас этот делец Симкин.

- Но вы же так и не проверили с общим весом! - откликнулся мыслящий Аркаша.

- А зачем, если я знаю  э с к и?

- Какие  э с к и? - полетел на губительный огонь Аркаша.

- От моего швонца обрезки! Ты, припадочный ты!

Рая, завизжав, сомкнула колени, и последний несо-скребаемый прах взлетел над газетой. Гриша боднул пинцетом зеленый шнурок, и чашечки, крутясь, заходили ходуном. Две копейки от смеха налезли на кальсонную с четырьмя дырочками хрупкую пуговицу, навалившись всем гербом на ее перламутр. Аркаша же от вредного словца "припадочный", а также от пляски весов и закручивания шнурочков, обморочно сел, привалясь к какой-то жердине. Паутину из-за этого дернуло, и к ней полетела вся, какая поднялась от хохота, сахаринная пыль. Волоски ног крикнули пауку "Беги!" - и восьминогий Симкин деранул по аварийной нити, которая была прислюнена к какой-то цилиндрической стопке чего-то, находившегося на горизонтальном стропиле сарая. И стопка вдруг поехала-поехала-поехала, и какие-то синие-синие бумажки густо-синими кружками стали соскальзывать вниз-вниз-вниз.

- Сахарин, чтоб он пропал, мы, слава Богу, всё! - прихватив один из кружков, с достоинством возвестил Яша. - Антракт с буфетом. Идемте положим нашего припадочного на траву, а то он опять принесет гирю. Или две.

Светило солнце. Воздух снаружи, хотя и здорово сладковатый, казался - в сравнении с сарайным - просто ощущаемым счастьем. Трава зеленела.

- Сарайчик можно теперь пилить на цукаты! - сказала Рая. - И продавать диабетикам.

- Мне доктор запретил пилить, - слабым голосом заявил положенный в тенек Аркаша. - Надо же делать туда-сюда, а он сказал, чтобы ни в коем случае.

- Столько туда-сюда, сколько ты делаешь с каждой встречной... - начал было Гриша.

- Чтобы я не слышал такого про женщин! - строго сказал старик, устраивая руку на Раиной круглой резинке. Ее перехваченная в этом месте нога приятно напоминала ему языковую колбасу, которую Рая в свое время выносила под юбкой из колбасного магазина. - Вы видите, что у меня в руке?

В незанятой руке Якова Нусимовича был густого синего тона кружок, размером и цветом похожий на известные всем этикетки крема "Нивея". На кружке чернелись буквы. Это, оказывается, тоже была этикетка.

- Смотрите, что тут написано, - сказал Яша, - "ГУТАЛИНЪ" с твердым знаком. "б. ВАКСА". "ШАПИРО И СЫНОВЬЯ". "ЛУЧШЕ БЛЕСТИТЪ И ДЕШЕВЛЕ СТОИТЪ". "ПОСТАВЩИКЪ ДВОРА И СОВНАРКОМА".

- Красиво! - сказала Рая.

- Твердый знак - теперь буква "ять", - заметил Гриша.

- Это не тот Шапиро, который был моим двоюродным дедушкой Борухом? подал со своего одра голос Аркаша.

- Это тот Шапиро. И хотя у него не было такой сильной болезни, как у его двоюродного внука, но на ногах он тоже не держался и упал так, что я за него не дал бы копейку, хотя в свое время не давал две.

- Но откуда сыновья? Он же стеснялся жены и ходил тренаться к блядям? удивился Аркаша.

- Позвольте я не буду отвечать этому военкоматному понтярщику? осведомился старик у сидевших с ним на лавочке Гриши и Раи, причем сдвинул незанятую руку на зарезиночную плоть колбасной Раиной ноги. - Хотя он прав: сыновей у Шапиро взяться не могло, потому что сыновей надо рожать, а белые женщины от него не рожали. Он же ходил весь в гуталине, как арап, и жил до поры до времени, потому что у нас все нации равны. Но это был арап с фасоном. И весь его паршивый фасон на вот этой синей этикетке. Вы, я думаю, заметили, что этикеток тут сколько душе угодно?

- У меня от них до сих пор в глазах сыплется! - подтвердил выздоравливающий Аркаша, но все еще с травы.

- И в ушах! - сказал Яков Нусимович.

- В ушах - нет!

- Сделай мне... - пошел на рифму старик, но раздумал, - ...свою  б о л е з е н ь!

- Я от этого старика не могу! Я пойду, я уже говорила зачем!

- Сиди, Рая! И не мешай, как этот гиревик, рассказывать! А почему уйдут все упаковки у  н а с? А потому что, если ты арап и твое фамилие Шапиро, не надо давить фасон. "Сыновья" был не кто-то. "Сыновья" был Симкин. Да-да, не "Симкин и сыновья", чтобы "сыновьями" прикрыть Шапиро, а "Шапиро и сыновья", так что можете представить, как требовали от него в ГПУ указать сыновей. Он всегда ужасно хотел быть фирмой, но когда в России еще имелись фирмы, ему лучше было не соваться, потому что он страшно любил, чтобы хорошо блестело, но дешевле стоило. И не только мазь, на которую он даже не успел наклеить эти хамские кружочки, но всё на свете. Я разве говорю, что это плохо? Люби, кто тебе мешает?! Хотя не надо так думать и не надо так жить, потому что лучше всего блестит и дешевле всего стоит человеческая сопля... Но тут разрешили НЭП, и наше фуфло стало фирмой. Симкин ограничивает себя на тихого компаньона, а его подставляет на этикетку. И этот идиот решил удивить Москву селедкой. Этот хвастун поставил, что его "гуталинъ" - б. вакса! Что вы скажете? Если бы он умел делать б. ваксу, то я, клянусь здоровьем, пошел бы к нему простым сажистом или даже скипидарником. Но он же был типичный ликвидатор и отзовист и попался на Совнаркоме. "Поставщикъ Двора" еще стерпели; он отговорился, что имеется в виду москательщик Евсей Двор в Херсоне. Но "поставщикъ Совнаркома"... Это проверили, хотя с трудностями, потому что в Совнаркоме тогда было больше Шапиро, чем при царе в черте оседлости, и все в сапогах. И все дали показания, что "гуталинъ Шапиро" не видели в глаза, что сыновья у них есть, но это подрастающая смена, и что совнаркомовский кладовщик, к слову сказать, тоже Шапиро, закупает ваксу из расчета на все имеющиеся сапоги у фирмы "Торговый дом Симкин", но без твердых знаков, и на это в бухгалтерии имеются необходимые фактуры. С двоюродным дедушкой вон того лунатика стало все ясно. Остались этикетки.