Юлия Кисина - Полет голубки над грязью фобии Страница 3

Так он закончил свой рассказ. "Идите", - сказала я ему. Собираясь уходить, он остановился в дверях: "Вы только никому этого не рассказывайте". Когда дверь за ним закрылась, я еше долго сидела в оцепенении, представляя прелестную раннюю весну, парк со скульптурами и юную пару...

Под конец Пегги даже всплакнула. И мы грустили вместе с ней.

ГЛАВА 2

Через год магнитофон исчез и больше не появлялся. Мы решили, что с нашей Пегти что-то случилось, и может быть, это было так, но случайная встреча в поезде успокоила меня.

Я должна была ехать на каникулы, и мне купили билет в вагон первого класса, то есть в тот вагон, где в каждом купе едут два человека, а не восемь, как обычно. Я была крайне довольна и думала о том, что поеду как девушка из богатой семьи. К тому же я с нетерпением ждала того, кто будет ехать со мной, но миновало три станции, а спутницы не было. Когда мы проезжали Красиловку, в купе постучались. Это была женщина в возрасте- она и передала мне знакомый магнитофон. Я хотела задать ей несколько вопросов, но женщина оказалась иностранка. Она ничего не понимала по-русски и только улыбалась. Когда я осталась наедине с моим дорогим магнитофоном, я его включила тут же и, хотя стук колес мешал мне, я услышала вот что:

- Я хочу извиниться, - оправдывалась Пегги, - что я так долго не разговаривала с вами и с вашим семейством, но обстоятельства трагические и безысходные надолго повергли меня в депрессию, и я промолчала несколько месяцев, пока доктор Громов не отругал меня. Потом я уехала в Швецию и долгое время жила в Стокгольме. И вот что там со мной произошло!.. - голос Пегги, всегда такой веселый, теперь, казалось, стал каким-то взрослым и умудренным. Итак, - продолжала Пегги, - в Стокгольме я была приглашена на детский королевский прием.

В шесть часов вечера все собрались у королевского дачного приюта. Все дети были веселы, празднично одеты, и у каждого в руках были игрушки или леденцы.

Нас провели в круглую комнату, и Король прочел нам инструкцию о дегустации мяса и пользовании засохшими карликами. Конечно, никто ничего не понял, но все покорно проследовали в следующую круглую комнату, которая была застеклена снизу доверху. Надо сказать, что мы так и не разглядели потолка этой комнаты, потому что он уходил куда-то далеко вверх и виден не был. По сторонам круглой комнаты шли полки, в которых стояли маленькие фигурки карликов, и чем выше, тем размер карликов становился меньше. Я не знаю, был ли это эффект перспективы или выхлопная труба так действовала на карликов, что они уменьшались от приближения к небу. На мягком ковре поместилось сто детей, и они сидели, поджав коленки и требуя игрушек. Король приказал внести тарелочки с мясом. Несколько слуг с усталыми порочными лицами внесли тарелочки и огромные оладьи с засохшими цветами. Король пояснил, что эти цветы засушенный сад его прабабушки. Потом принесли землю. Потом лесенки. Мы взбирались по лесенкам и разглядывали карликов на полочках. Это был пантеон карликов, которых не хоронили, как всех нормальных людей, а после смерти засушивали в специальных сушильных шкафах, поэтому кожа у них достаточно хорошо сохранилась. Засохшие мумии наряжали в очень дорогие одежды и ставили на полки, снабжая подробными аннотациями. Вскоре король указал на некую маленькую дверцу у основания пола. Эта дверца как раз находилась между двумя наиболее древними карлами и приходилась нам всем впору. Но никто из детей не решился войти туда. Так все мы на долгие годы и остались в неведенье: что же там, за этой дверцей.

На этом странный и короткий рассказ Пегги заканчивался. На кассете была надпись: "Мои путешествия по Швеции".

Потом Пегги снова надолго исчезла, и следующий рассказ мы прослушали всей семьей только через год. К тому же на Рождество мы впервые получили фотографию Пегги, сделанную каким-то американским журналистом, который, как мы узнали, погиб от СПИДа. Пегги на фотографии можно было дать примерно лет сорок. У нее было довольно истерзанное потерями лицо. Пегги была выбрита совершенно наголо и, как мы поняли, содержалась в одной из женских колоний. На ухе у бедняжки была железная бляха с номером 23. Посреди груди красовалась ужасная татуировка: "Что касается приватных искусств, все они подчинены центральной психопатической ситуации, которая производит дозор в женских сферах замасленности и дисбаланса".

Вот такая была наша Пегги. После того как к нам попала эта самая фотография, вся корреспонденция, предназначенная Пегги, стала приходить на наш адрес. Это были многочисленные документы из прокуратуры, в которых мы ничего не понимали, письма незнакомых нам людей, которым Пегги тоже, по-видимому, оставляла магнитофон. Судя по письмам, она везде являлась сладчайшей любимицей, хотя никто никогда ее не видел. Из прокуратурных и судебных бумажек мы узнали, что Пегги была виновницей нескольких тягчайших преступлений, но этому не поверили. Оказывается, бедняжка совершила ряд насильственных убийств. Медицинские эксперты давали оценку этим поступкам как приступам душевной болезни, постигшей Пегги еще в двенадцатилетнем возрасте. Из тюрьмы нам прислали еще несколько записей. Встречаться с нами Пегги отказалась, хотя в записях она обращалась к нам исключительно ласково и просила не беспокоиться о ней и о ее дальнейшей судьбе. По словам Пегги, все уже было решено в лучшую сторону - ее отправят на исправительные работы.

По словам следователя, к которому не раз обращалась моя мать, Пегги написала книгу под названием "Замедление простых разговоров".

Вот последний рассказ, полученный нами от бедняжки.

В пустыне сидят двенадцать детей, сложив ноги по-турецки. Перед каждым ямка из песка. У каждого в ямке клад. Клад - это детский секрет - стекло. Под ним фольга и мальва и кусочки Торы. По команде учителя все дети зарывают свои клады, поливают их из сосуда и изгоняют меня из круга. Потом они переходят вброд ручей. Пока они переходят ручей, каждый из них принимает обличье зверя. Я иду вслед за ними лисицей. Мы выходим на чистое место. Дети куда-то исчезают. - Передо мной огромный до неба белый фарфоровый алтарь со зверями. В алтаре белые восковые фигуры собак, подтаявшие от свечей. Перед алтарем четыре камня, каждый из них характеризует одну из церквей. Под каждым камнем источник. Мне надо выпить воду из источника. Когда я подхожу к одному из них вода исчезает, зато бьет сильней в остальных. Так я мечусь между четырьмя церквами - четырьмя источниками. Я вся в слезах!

ГЛАВА 3: ИЗ КОТОРОЙ МЫ УЗНАЕМ ПЕЧАЛЬНУЮ ИСТОРИЮ ПЕГГИ

Из прокуратурных документов и заключений психиатра мы узнали и почти восстановили в целом, опуская всякие подробности, историю Пегги. Дело в том, что Пегги было действительно уже сорок лет к тому моменту, когда ее посадили. За это время она успела совершить множество преступлений, и каждое ее преступление сопровождалось подобным рассказом. Из психиатрического анализа стало ясно, что еше в двенадцать лет нормальную девочку Пегги - имя, выдуманное ею самой (настоящее ее имя Мария Ливано-ва-Пьютер), так вот, девочку Пегги стали посещать странные миры, то есть она западала в эти миры. В этот момент она совершала аморальные и безнравственные действия. В действительности ей представлялось это прекрасными путешествиями или прекрасными происшествиями. Чистая, незапятнанная душа Пегги не могла и подозревать о том, что она творит, но при этом все ее ужасные поступки совершались со всей тщательностью продуманности и скрытности. Позднее, когда Пегги узнала об этой психической своей особенности, она не верила, и поверила только тогда, когда один следователь спровоцировал видение и заснял на видеопленку момент кровавого изнасилования. Пегги была вне себя от горя, ведь ей казалось, что в эти минуты она находилась в Монастыре рыб. Бедняжка никак не могла соединить такое раздвоение своей души. Позднее, пребывая в этих мирах, она что-то смутно подозревала, но остановить видение была не в силах. Потребность записывать это на магнитофон появилась не сразу. Вначале девочка писала свои видения в альбоме, свято веря, что то, что с ней происходит, - не психоделическое видение, а самая реальность. Родители Пегги, с самого начала наблюдавшие за дочерью, никогда так и не решились открыть Пегги ее поведение. Сами они погибли от яда, брошенного ею в рождественский обед. Долгое расследование их смерти ни к чему не привело. От горя девочка чаше стала западать в миры. Она видела странное отношение к себе окружающих. Бесконечные приводы в милицию и отсидки, а также помещения ее в сумасшедшие дома сделали ее недоверчивой и замкнутой. Часто Пегги выслеживала дома, из которых жильцы часто отлучаются. По семейным письмам, фотографиям она и определила своих избранников, которым она стала относить свои странные записи. Так был выбран и наш дом. Позднее Пегги призналась следователю, что она подолгу жила у нас во время наших длительных отлучек на дачу. Она жила среди наших фотографий, писем, вещей. Иногда она надевала и мои платья, хотя многие из них были тесны ей. Пегги любила нас всей душой и боялась, что потеряет эту любовь в тот момент, когда жизнь столкнет ее с нами.