Вячеслав Пьецух - Поэт и замарашка Страница 3

- За моральный ущерб. Ведь он думает, что я забеременела от соседа с пятого этажа.

Поэт призадумался, помассировал пальцами переносицу и сказал:

- Знаете что: а ведь есть у меня где-то эти самые двадцать тысяч! То есть я их куда-то запрятал и не найду... Давайте мы с вами на пару перероем всю комнату, найдем деньги и отдадим их вашему мужу - пускай подавится, сукин сын!

- Я вот даже и не придумаю, что сказать...

- И говорить нечего! Сейчас разобьем комнату на квадраты и полный вперед! Все равно мне эти деньги не нужны, потому что денег-то как бы и нет, если я не в состоянии их найти...

Минуту спустя Николая очаровало в Соне еще и то, что ломаться она не стала, это было бы особенно противно ввиду предопределенности ее согласия принять дар, а сразу взялась помогать поэту разбивать комнату на квадраты, каковая операция далась им даже весело и легко.

Где-то неподалеку стреляли, то дробно, как дятел стучит по стволу сосны, то неравномерно и ухающе, похоже на приближающуюся грозу.

Поскольку подобных звуков не слыхали в Первопрестольной с осени сорок первого года и они были непонятны для новоявленных москвичей, Махоркин с Посиделкиной не обратили никакого внимания на пальбу. Или от того не обратили внимания на пальбу, что были слишком заняты разбивкой комнаты на квадраты, и от этого дурацкого занятия им было весело и легко.

3

Тем временем в комнате направо, как войдешь в квартиру, где жил Махоркин, темной и совсем маленькой, в одно окошко, упиравшееся в глухую стену соседнего дома, заседали братья Серебряковы, Саша и Антоша, и хозяин комнаты прапорщик Бегунок. Саша учился в институте тонкой химической технологии, Антоша ничего не делал, прапорщик служил в охране диверсионной школы в Балашихе, хотя отец его был видный военный медик и генерал. Молодые люди сидели за небольшим овальным столом, играли в преферанс без болвана и пили пиво. Трех человек для этой комнатки оказалось так избыточно много, что тут было не продохнуть.

Антоша Серебряков задумчиво говорил:

- Если мы теперь, именно не позднее завтрашнего вечера, не отважимся на это дело, то мы на него не отважимся никогда. Объясняю почему: потому что в центре города сейчас полная анархия и потому что ментам в сложившихся условиях не до нас.

- И все равно, - сказал прапорщик Бегунок, - нужно так организовать мероприятие, чтобы дело стопроцентно не сорвалось. То, что коммунисты разогнали ментуру, - это, конечно, хорошо, но тем не менее нужно провести дополнительную рекогносцировку, окончательно развести роли, трижды перепроверить амуницию... Скажу раз!

- Скажу два! - отозвался Антоша Серебряков. - Зачем, спрашивается, нужна дополнительная рекогносцировка, если мы и без того знаем: товар на витринах, деньги в кассе, за прилавком две девицы, едва достигшие половой зрелости, у дверей охранник-молокосос. Я бы как раз уделил основное внимание психологической стороне дела. Чего уж там лицемерить - мы с вами все-таки любители, самодеятельность, а не то что по-настоящему отвязанный элемент. Поэтому для нас страшно важно прийти к какому-то психологическому пункту, например к абсолютной уверенности в том, что мы магазин возьмем, и тогда мы точно его возьмем!

Бегунок сказал:

- На самом деле к этому пункту очень легко прийти. Нужно просто кого-нибудь застрелить. Вот как войдем в магазин, пускай Сашка сразу убьет охранника... ну, или я убью, или ты, Антон, и моментально настанет пункт! Говорю три!

- Я пас.

- Семь бубен. Так вот, господа преферансисты, человека убить, скажу я вам, - это такой поворотный пункт, что вы и представить себе не можете. Это как жизнь сначала, как будто ты уже не прапорщик, а высшее существо!

- Не знаю, не знаю... - сказал Саша Серебряков. - Что-то мне все это не нравится, что-то мне в связи с этим делом как-то не по себе...

- А что тебя конкретно смущает?! - накинулся на него брат. - Может, тебя смущает моральная сторона дела, так я тебе сейчас эту сторону разъясню!..

- Ну разъясни...

- Разъясняю: кисейная барышня, дурак!

С досады на брата Антона Серебряков Саша поднялся со своего стула, чтобы пройтись по комнате, но из-за тесноты этого нельзя было сделать, и он, больно ударившись об угол крашеной посудной полочки, снова сел.

- Ты вникни, дурья башка, в текущий исторический момент: сейчас воруют все - так время повелевает - и всё, что только можно уворовать. Ну, настал такой переломный момент, когда все пошло к черту, когда милиционеров на улицах бьют, министров за людей не считают и совсем другая пошла мораль. Это как в 1917 году, когда весь наш народ поднялся грабить награбленное и действовал, заметь, совершенно в русле исторического процесса. Одним словом, если диалектика требует родину защищать, то нужно родину защищать, а если диалектика позволяет семь раз на дню рубашки менять - нужно менять рубашку семь раз на дню.

- То рубашки менять, - неуверенно сказал Саша, - а то застрелить охранника на дверях, который еще к тому же молокосос...

Видимо, эта перспектива так серьезно пугала Сашу Серебрякова, что по его хорошему лицу пробежала тень. Вообще лица у всех троих были хорошие, то есть открытые, правильные и какие-то незамутненные, точно за ними не подразумевалось ни кое-какого опыта, ни позиции, ни пороков, ни добродетелей - просто славные славянские мордочки, которые не выражали решительно ничего. Надо полагать, русская нация в последние годы перешла какой-то важный биологический рубеж и, может быть, количество покоя вылилось в новое физиономическое качество, для которого характерны непроницаемые правильные черты.

- И застрелишь, никуда не денешься! - вскричал Антоша Серебряков. Потому что этого, если хочешь, требует исторический процесс!

- В смысле?.. - поинтересовался прапорщик Бегунок.

- В том смысле, что в России по новой наступает капитализм. Капитализм-то наступает, а где первичное накопление, где стартовые капиталы, где испанское серебро?! Нету, потому что неоткуда им взяться после семидесяти лет безделья и нищеты. А должны быть, по нормам исторической логики, и уже появляются помаленьку то там, то сям - скупают за бесценок земли, крадут заводы, кидают вкладчиков и отстреливают охранников на дверях... Теперь понятно?

- Теперь понятно, - сказал Саша Серебряков.

- Ну, слава богу, а то я уж думал, что ты кретин и социалист.

- Нет, я не социалист, я как раз реалист: что плохо лежит - это подай сюда.

- А раз так, то сообрази: ограбить ювелирный магазин - это значит идти в ногу с историческим процессом под лозунгом "Экспроприировал? - Поделись!" Мы что - последний кусок у труженика отбираем или ребята изобрели вечный двигатель, а мы его украли и выдали за свое? Отнюдь! Мы просто-напросто отбираем у Рабиновича часть того, что не его геологическая партия нашла в отрогах Тянь-Шаня, не он намыл, не он доставил на гранильную фабрику и не его кропотливыми трудами из камушка сделался диамант. Мужики поди корячились на Тянь-Шане за гроши, намывая полтора карата в смену, потом сотни мужиков потели, превращая сырье в товар, а Рабинович только прибрал этот товар к рукам при минимальных затратах физического и умственного труда... Да нам народ спасибо должен сказать, за то что мы наказали такую вошь!

- Это он все правильно говорит, - заметил прапорщик Бегунок. - Раз пошла такая пьянка, что вот-вот страну разнесут по кускам, нужно успеть отобрать свое. А там поглядим. Может быть, откроем дело на паях, а может быть, просто свалим на Багамские острова. Небось хочется на Багамские-то острова!..

Саша Серебряков сказал:

- Я бы лучше слетал в Сочи или в Форос. Как-никак все родное, понятное, все свое...

- Вот и отлично! - поддержал брата Антоша. - Грабанем магазин и сразу летим в Форос. Только сначала нужно взять у Рабиновича магазин.

- Да я, в общем-то, не против... Единственное, придется так организовать это дело, чтобы комар носа не подточил.

Прапорщик Бегунок сказал:

- Об этом и разговор.

4

Они так азартно принялись за поиски конверта с деньгами, точно сама собой затеялась какая-то увлекательная игра. Соня Посиделкина обследовала квадрат No 1, а именно старинный кожаный диван, у которого имелся бельевой ящик, а Коля Махоркин занимался квадратом No 2, а именно перелистывал книгу за книгой - последовательно, слева направо и с пола до потолка. Соня уже осмотрела дно ящика, прощупала две наволочки, два пододеяльника, перебрала носовые платки, когда Махоркин ей вдруг сказал:

- Вот послушайте, что пишет святой Василий Великий: "Везде, где можно жить, можно жить счастливо". Мысль не столько оптимистическая, сколько указывающая на то, что человеческое бытие в принципе организовано умнее, нежели организован собственно человек. Ведь человек, как правило, несчастен, по крайней мере, он всегда недоволен, между тем существуют все условия для того, чтобы наш гомо сапиенс, - в издевку его назвали человеком разумным, что ли... - чтобы наш гомо сапиенс жил в сытости, мирно, разумно и без греха. Согласитесь, Соня: для того, чтобы жить счастливо, совсем не обязательно стрелять, а он стреляет, не нужно интриговать, а он интригует, излишне изобретать летательные аппараты, а он изобретает, да еще считает себя совершеннейшим из дыханий мира, потому что выдумал самолет... Вот к чему бы это? Вроде бы посадили человека за стол обедать, а он, прежде чем поднести ко рту ложку, станцевал краковяк, побил хозяйку и плеснул в тарелку со щами какой-нибудь фосфорной кислоты... Видимо, дело в том, что Бог немного ошибся в своих расчетах: условия человеческого бытия Он создал совершенными и человека создал совершенным, по образу и подобию, в частности всемогущим, и вот человек тоже принялся сочинять динозавров, передвигать континенты и во мгновение ока разрушать целые города... Кстати заметить: зачем Богу понадобилось сочинять динозавров - этого я решительно не пойму!