Лев Толстой - Отрывки из статьи Неизбежный переворот Страница 3

Точно так же в старину люди, отдавая свои подати, т.е. свои труды правительствам, были уверены, что отданное правительству необходимо для важных и нужных дел; кроме того считали тех людей, которые распоряжались этими произведениями их труда, чуть не святыми, безгрешными людьми. Теперь же почти всякий рабочий считает правительство если не шайкой разбойников, то во всяком случае людьми, озабоченными своими интересами, а никак не интересами народа, и необходимость отдавать свои труды в их распоряжение только временным бедствием, от которого он желает всеми силами души и надеется тем или иным способом скоро освободиться.

200, даже 100 лет тому назад люди смотрели на богатство как на достоинство и на собирание богатства как на добродетель и уважали богатых и старались подражать им, теперь люди, в особенности бедные, презирают и ненавидят богатых только за то, что они богаты, всякие же попытки богатых тем или иным путем поделиться с бедными вызывают в этих самих бедных только еще большую ненависть к богатым.

В прежние времена властители и богатые верили в свое положение и знали, что рабочий народ верит в его законность, и народ действительно верил в предопределенность положения и своего и своих властителей. Теперь же и те, и другие знают, что нет никакого оправдания ни властвованию правителей, ни богатству богатых, ни задавленности рабочих, и что для того, чтобы властителям и богатым удержать свое положение, а рабочим освободиться от своей задавленности, надо и тем и другим не брезгать употреблением для этого всевозможных средств: обманов, подкупов, убийств. И те и другие делают это и, что хуже всего, делая это, в глубине души большей частью знают, что ничего не достигнут этим, и что продолжение такой жизни становится все более и более невозможным, и ищут и не находят выхода из этого положения. А выход неизбежный и один тот же для всех все яснее и яснее представляется людям. Выход один: освобождение себя от той когда-то свойственной человечеству веры в необходимость и законность насилия и усвоение отвечающей теперешнему возрасту человечества, одинаково проповеданной во всех религиях мира, веры в необходимость и законность любви, исключающей какое бы то ни было насилие человека над человеком.

Перед этим-то решительным шагом, который предстоит в наше время всему человечеству, и стоят теперь в нерешительности люди нашего мира и времени.

Но хотят ли или не хотят этого люди, они не могут не совершить шаг этот. Не могут не совершить его, потому что то религиозное верование, которое обосновывало власть одних людей над другими, отжило свое время, новое же, соответственное времени верование в высший закон любви все более и более входит в сознание людей.

VIII

Казалось бы, что бедствия, вытекающие из насилий, производимых людьми друг над другом, должны бы вызывать в них мысль о том, что они сами виноваты в этих бедствиях. А если люди сами виноваты, а я человек, стало быть и я виноват, казалось бы должен сказать себе каждый, а потому и спросить себя, в чем моя вина в претерпеваемых мною и всеми людьми бедствиях?

Так, казалось, должно бы быть, но суеверие о том, что одни люди не только имеют право, но и призваны и могут устраивать жизнь других людей, вследствие долгой жизни, основанной на насилии, до такой степени укоренилось в привычках людей, что мысль о своем участии в дурном устройстве жизни людей никому не приходит в голову. Все обвиняют друг друга. Одни обвиняют тех, которые, по их мнению, обязаны устраивать их жизнь и устраивают ее не так, как они считают это нужным. Другие же, устраивающие чужую жизнь, недовольны теми, жизнь которых они устраивают. И как те, так и другие думают о самых сложных и трудных вопросах, но не задают себе только одного, самого, казалось бы, естественного вопроса: что мне делать для того, чтобы изменилось то устройство жизни, которое я считаю дурным и в котором так или иначе не могу не участвовать.

"Любовь должна заменить насилие. Допустим, что это так, скажут люди, но как, каким путем должен и может произойти этот переворот? Что делать для того, чтобы переворот этот мог совершиться, чтобы жизнь насильническая заменилась жизнью мирной, любовной?"

Что делать? - спрашивают одинаково и властители, и подвластные, и революционеры, и общественные деятели, подразумевая под вопросом: что делать? всегда вопрос о том, как должна быть устроена жизнь людей.

Все спрашивают, как должна быть устроена жизнь людей, т.е. что делать с другими людьми? Все спрашивают, что делать с другими, но никто не спрашивает, что мне делать с самим собою?

Суеверие неподвижности религии, породившее признание законности властвования одних людей над другими, породило еще и это другое, вытекающее из первого, суеверие, больше всего препятствующее людям перейти от жизни насильнической к жизни мирной, любовной, суеверие о том, что одни люди должны и могут устраивать жизнь других людей.

...Стоит освободиться людям от этого обычного суеверия, и тотчас же стало бы ясно всем, что устраивается жизнь всякого соединения людей только так, как каждый сам для себя устраивает свою жизнь. А поняли бы это люди, как те, которые устраивают жизнь других, так и те, которые подчиняются этому устроению, так очевидно бы стало всем, что всякое насилие человека над человеком ничем не может быть оправдываемо и есть не только нарушение любви или даже справедливости, но и здравого смысла.

Так что избавление людей от тех бедствий, которые они переживают в наше время, прежде всего в освобождении себя от суеверия о неподвижности религии, а потому и от ложного, уже пережитого людьми нашего времени религиозного учения о божественности власти и вытекающего из него признания законности и полезности насилия.

Ответ на вопрос о том, что надо делать человеку, осуждающему существующее устройство жизни и желающему изменить и улучшить его, ответ простои, естественный и один для каждого не одержимого суеверием насилия человека, такой:

Первое: перестать самому делать прямое насилие, а также и. готовиться к нему. Это -первое. Второе: не принимать участия в каком бы то ни было насилии, делаемом другими людьми, и также в приготовлениях к насилию. Третье: не одобрять никакое насилие.

1) Не делать самому прямого насилия - значит не хватать никого своими руками, не бить, не убивать, не делать этого для своих личных целей, а также и под предлогом общественной деятельности.

2) Не принимать участия в каком бы то ни было насилии - значит не только не быть полицмейстером, губернатором, судьей, стражником, сборщиком податей, царем, министром, солдатом, но и не участвовать в судах просителем, защитником, сторожем, присяжным.

3) Не одобрять никакое насилие - значит, кроме того, чтобы не пользоваться для своей выгоды никаким насилием, ни в речах, ни в писаниях, ни в поступках не выражать ни похвалы, ни согласия ни с самым насилием, ни с делами, поддерживающими насилие или основанными на насилии.

Очень может быть, что если человек будет поступать так, откажется от солдатства, от судов, от паспортов, от уплаты податей, от признания властей и будет обличать насильников и их сторонников, подвергнется гонениям. Весьма вероятно, что такого человека по нынешним временам будут мучать: отнимут у него имущество, сошлют, запрут в тюрьму, может быть и убьют. Но может быть и то, что человек и не делающий ничего этого и напротив исполняющий требования властей, пострадает от других причин точно так же, а может быть и еще больше, чем тот, который откажется от повиновения. Так же, как может быть и то, что отказ человека от участия в насилии, основанный на требованиях любви, откроет глаза другим людям и привлечет многих к таким же отказам, так что власти не будут уже в состоянии применить насилие ко всем отказавшимся.

Все это может быть, но может и не быть. И потому ответ на вопрос о том, что делать человеку, признающему истинность и приложимость к жизни закона любви, не может быть основан на предполагаемых последствиях.

Последствия наших поступков не в нашей власти. В нашей власти только самые поступки наши. Поступки же, какие свойственно делать и, главное, какие свойственно не делать человеку. основываются всегда только на вере человека. Верит человек в необходимость насилия, религиозно верит, и такой человек будет совершать насилие не во имя благих последствий, которых он ожидает от насилия, а только потому что верит. Если же верит человек в закон любви, то он точно так же будет исполнять требования любви и воздерживаться от поступков, противных закону любви, независимо от каких бы то ни было соображений о последствиях, а только потому что верит, и от того не может поступить иначе.

И потому для осуществления в жизни закона любви и замены им закона насилия, нужно только одно: то, чтобы люди верили в закон любви так же, как они верят теперь в необходимость насилия. Поверь только люди в закон любви хоть приблизительно так же, как они верят теперь в необходимость насилия, и вопрос о том, как поступать людям, отказавшимся от насилия, с людьми, совершающими насилие, перестанет быть вопросом, и жизнь людей без всяких усилий и потрясений сложится в неизвестную нам форму жизни, к которой идет человечество и которая избавит его от тех зол, от которых оно страдает теперь.