Борис Губер - Известная Шурка Шапкина Страница 3

Он засмеялся мелким стариковским смешком. Но Чубаров не слушал его - с грохотом бежал вниз по лестнице, на улицу. VIII Поспешно, почти бегом, устремившись обратно, Чубаров на этот раз не замечал ни солнца, ни грачей, ни дороги - только бы не пропустить ее, только бы во-время поспеть домой... И, лишь подходя к самой Оке, он вдруг встревожился, впервые за весь день подумал - а может ли он вернуться тем же путем, по льду?.. Издали можно было заметить, что лед неподвижен, и Чубаров было обрадовался... Но, выйдя на берег, он мгновенно понял, что радоваться рано: дорога, спускавшаяся с крутого берега, упиралась в чистый серо-синий лед, извилистое же продолжение ее, напоминавшее географическую карту, перенеслось далеко вниз по течению... Лед уже стронулся с места и только временно остановился. Чубаров, скользя и падая, сбежал по склону на отмель. Закраина, еще недавно, утром, неширокая, сейчас разрослась больше, чем в сажень, - заливала прибрежный лозняк и, отражая в себе небо и облака, в быстром, самостоятельном течении плескалась об лед. Перешагнуть и даже перепрыгнуть через нее было невозможно... Чубаров засуетился, побежал по отмели, выше щиколотки проваливаясь в холодный, мокрый снег, но нигде не нашел узкого места и воротился обратно, к дороге. "В воду полезть, что ли?" - мелькнуло в нем. Но это было слишком страшно - он заглянул в воду, поскользнулся, чуть было не упал, и попятился... И как раз в это время, где-то у ног Чубарова рождаясь, над рекой пронесся треск, сухой, как выстрел. Вода широкой волной выплеснулась на отмель, пожирая снег, и синее ледяное поле плавно тронулось вперед. "Остановится сейчас, остановится" попробовал успокоить себя Чубаров, пуще всего желая, чтобы лед действительно остановился: ему казалось, что в таком случае не страшно будет в брод перейти закраину и поскорее, пока лед еще держится сплошным куском, перебежать на другую сторону... Но лед не остановился - отдельные трески повторялись все чаще, все громче, потом затрещало, загрохотало со всех сторон, и огромное, цельное поле, проползавшее мимо, наперло на отмель, - выгибая и ломая свой край, показало вдруг из воды мутно-зеленую свою толщину. Чубаров еще и еще попятился, но лед с грохотом надвигался на него, всей неумолимой, ужасной силой своей наворачивая перед Чубаровым неустойчивую, высокую гору... И Чубаров, ошеломленный, не успевший ничего предпринять, поднялся вверх по склону. Перед ним за ледяным гребнем, навороченным на берегу, двигалась сплошная, твердая река. Все заполнилось ровным грохотом ледохода. Странно было видеть, как быстро, на глазах прибывает вода... Пока-что льдины шли еще большими кусками уходящая все дальше дорога так и плыла целиком, сохраняя привычную извилистость своей линии. Но скоро эти куски уступят напору, измельчают... И если еще и сейчас не поздно попробовать перебраться на тот берег, то через полчаса, или даже раньше, будет уже поздно... С отчаянием в душе понял это Чубаров, и не зная, на что решиться, продолжал тупо следить за рекой, как перед поездом, переживая ложное ощущение, что движется не река, а суша. На далеком противоположном берегу видна была Тешеловская усадьба - полосатая стена березовой рощи, бок скотного двора, крыши. Уже довольно низкое солнце в упор освещало усадьбу, и она от этого казалась ближе, чем на самом деле. Безучастно перевел Чубаров на нее свой взор. Что же ему, однако, делать?.. "Ах, какой я дурак", - тоскливо подумал он, пошевеливая в промокших сапогах зябнущими пальцами, - и сразу весь дернулся, как будто на него плеснули кипятком: четко выделяясь на белой полосе между усадьбой и Окой, все ближе спускаясь к Оке, двигалась маленькая черная фигурка. Чубарову показалось, что он видит какое-то красное пятнышко, венчающее эту фигурку. "Она!" - пронеслось в нем, и, нисколько не сомневаясь, что это действительно она, Чубаров, с ужасом, от которого сразу ослабело и наполнилось тошнотой его тело, впился глазами в далекий берег. Она на миг скрылась из виду - за гребнем, так же, как здесь, нагроможденным и по ту сторону, - через минуту Чубаров увидел ее опять: она легко спрыгнула вниз, и ее понесло течением... И тотчас же, ни о чем не задумываясь, Чубаров тоже кинулся вниз - туда, навстречу к ней. Уже вся отмель была залита водой. По колено в воде Чубаров добрался до гребня, до ледяного барьера, отделявшего от него реку, и с неожиданной для себя ловкостью вскарабкался по скользким, обжигающим руки глыбам. Как, однако, прибыла вода! - лед, шедший теперь мимо Чубарова, поднялся высоко, грохотал вровень с этими глыбами, отрывая от них отдельные осколки и сглаживая выступы... Чубаров, балансируя, поднялся во весь рост и осмотрелся. Лед попрежнему шел большими кусками, но нигде не было видно той черной фигурки, которую видел Чубаров давеча. Напрасно обшарил он глазами всю реку и уже совсем было отчаялся, как снова заметил ее: она уже выбралась на берег и, должно быть, в свою очередь увидев его, махала руками. И полный одним только стремлением поскорее быть там, где она, Чубаров ногами вперед сполз на лед и почувствовал, что плывет, будто на гигантском плоту. Здесь внизу было совсем не страшно, как-то очень уж обыкновенно. Побежав поперек льдины, Чубаров даже утратил ощущение, что она движется... Льдина была широка. Добежав до края ее, Чубаров легко перескочил на соседнюю, зазор между ними был не шире аршина - и побежал дальше... Чем ближе передвигался он к середине реки, тем гуще шел лед. Но это не облегчало дороги: отдельные куски и глыбы сталкивались здесь под стремительным напором, трещали, ломались и лезли друг на дружку, вздымая качающиеся, готовые рухнуть утесы... Бежать было уже невозможно: каждый шаг, каждый прыжок приходилось рассчитывать. И Чубаров, инстинктивно точный в движениях, опьяневший от этого дикого, невероятного пути, перебирался с льдины на льдину, почти не замечая, как подаются они, опадают и наклоняются под ногами. Несколько раз он уже совсем было соскальзывал в воду, но в самое последнее мгновение успевал удержаться или сделать прыжок... Пот лился по его лицу, сапоги изодрались в клочья, но он ничего не замечал: там впереди он видел ее - короткую юбку, красный платочек, иногда ему казалось даже, что сквозь шум и грохот доносится ее голос... ...Но вот, наконец, Чубаров миновал стремину... Берег был уже недалек. Еще несколько шагов, еще один прыжок - и он обеими ногами встал на большую льдину, сплошь продолжающуюся до самого берега. Он бегом, задыхаясь, пересек ее и явственно услышал звонкий, мальчишеский голос, кричавший: - Сюда, сюда. Перед Чубаровым лежал широкий просвет серой рябой воды, а за ним вправо, на косо нависшей вперед громаде, удерживаясь руками за какой-то выступ, стояла она... И Чубаров сделал ошибку - не рассчитав расстояния, он прыгнул, едва зацепился ногами за ломкий край и, не успевши опомниться, ушел в жгучую воду, по самую грудь... Тщетно хватаясь за скользкий край, он пытался подтянуться и лечь на льдину грудью, но как только это удавалось ему - руки начинали скользить, под ногти с нетерпимой болью забивались кусочки льда, и он сползал обратно в воду. Он уже терял силы... Упрямо собрав их в последнее, неимоверное напряжение, он рванулся, лег - и тут крепкая рука схватила его за меховой воротник... Это было спасением - еще одно усилие, Чубаров занес на край ногу и приподнялся на колени. Перед ним, искаженное волнением и все-таки прекрасное, склонилось лицо с влажно-блестящими глазами. - Ну разве так можно? - с упреком сказала она, - вставайте скорее. Чубаров вскочил на ноги. - П-пу-пустяки, - ответил он, исподлобья взглядывая ей в глаза, - ерун-да... Взмокшее платье висело на нем многопудовым грузом, связывало каждое движение. Истекая водой, он сделал несколько шагов и почувствовал, что голова его становится легкой, как-то необыкновенно приятно пустеет. С трудом двигая застывшими, деревянными пальцами, он, обрывая крючки, скинул с себя шубу и слабо махнул рукой, отвечая на ее безмолвное удивление: - Чорт с ней... скорее... на берег. Ему казалось, что он помогает ей итти... Запомнилось, что они вместе, держась друг за друга, в брод выбрались на твердую, неподвижную землю... И тут голова Чубарова совсем опустела, пустая черная тьма надвинулась на него со всех сторон, и звонкий мальчишеский голос зазвучал в этой темноте, выговаривая какие-то непонятные слова... Пришел он в себя только вечером. Знакомая, нескладная комната была слабо освещена лампой. Он лежал в постели, а над изголовьем его склонилась она. - Шурка Шапкину, - лукаво сказал он, пытаясь оторвать от раскаленной подушки тяжелую голову и улыбнуться: - но все-таки почему же известная? Не расслышав ее ответа, он закрыл глаза и, засыпая, продолжал ощущать ее присутствие, успокоенный и счастливый.

Москва. Ноябрь - декабрь 1926