Я не боюсь - Никколо Амманити Страница 3

— Если не сделаешь это, забудь о том, чтобы быть с нами, — пригрозил ей Череп.

По-моему, он хватил через край — такое наказание было несправедливым. Барбара мне не нравилась, она всякий раз пыталась сделать какую-нибудь пакость, но демонстрировать грудь… Нет, это уж слишком.

Но Череп уперся:

— Или ты делаешь это, или вали отсюда.

И Барбара молча расстегнула рубашку.

Я не смог удержаться, чтобы не посмотреть на нее. Это была первая грудь, которую я видел в жизни, не считая маминой и, может быть, еще моей кузины Эвелины, которая была старше меня на десять лет, когда однажды она пришла ночевать в нашу комнату. В общем, я уже имел представление о груди, которая бы мне нравилась, и уж грудь Барбары ничего общего с ней не имела. Ее сисечки казались двумя пухлыми бугорками, не очень-то отличавшимися от жирных складок на ее животе.

Эту историю Барбара запомнила и сейчас не упустила случая отомстить Черепу.

— Так, значит, это ты рассказываешь всем, что я скормил своего пса свиньям? — Меликетти почесал грудь. — Аугусто, так его звали. Как римского императора. Ему было тринадцать лет, когда он помер. Он подавился куриной косточкой. Я похоронил его как христианина, с почестями. — Меликетти ткнул пальцем в Черепа: — А ты, паренек, держу пари, самый старший из всех, не так ли?

Череп не ответил.

— Так вот, ты никогда не должен говорить неправду. И не должен поливать грязью других. Нужно всегда говорить только правду, особенно тем, кто младше тебя. Правду всегда. Перед лицом людей, Бога и самого себя, понял? — Он напоминал священника, наставляющего грешника.

— И он не гадил в доме? — настаивала Барбара.

Меликетти попытался отрицательно покачать головой, но ему мешал воротник.

— Нет. Это была воспитанная собака. Прекрасный охотник на мышей. Мир его душе. — И он показал на фонтанчик: — Если хотите пить, вода там. Лучшая в округе. И это не вранье.

Мы напились воды так, что готовы были лопнуть. Она была холодной и вкусной. Затем принялись обливать друг друга и совать головы под трубу.

Череп принялся за свое, сказав, что Меликетти — кусок дерьма. И он точно знает, что этот придурок скормил пса свиньям.

Потом посмотрел на Барбару и проворчал:

— Ты мне за это заплатишь.

Отошел и уселся на противоположной обочине дороги.

Я, Сальваторе и Ремо принялись ловить головастиков. Моя сестра и Барбара уселись на бортик фонтана, опустив ноги в воду.

Спустя несколько минут вернулся Череп, трясясь от возбуждения.

— Смотрите! Смотрите! Смотрите, какой огромный!

Мы обернулись:

— Ты о чем?

— Вон он!

И показал на холм.

Холм походил на чудовищных размеров кулич, положенный каким-то гигантом посреди равнины. Он возвышался в паре километров от нас. Гигантский кулич, переливавшийся золотом. Пшеница одевала его, словно шуба. Не было видно ни одного дерева или растения, нарушавшего совершенство его профиля. Небо вокруг было грязным и текучим. Другие холмы, стоящие за ним, казались карликами по сравнению с этим громадным куполом.

Непонятно, почему до этого момента я не обращал на него внимания. Мы его, конечно, видели, но не заметили. Может, потому, что он сливался с пейзажем. Или потому, что мы ехали, внимательно следя за дорогой, а головы были забиты фермой Меликетти.

— Поднимемся на нее, — предложил Череп. — Заберемся на эту гору.

— Может, есть что-нибудь интересное там, наверху, — поддержал я.

Нечто притягательное было в этом холме, казавшемся невероятным, может быть, там обитало какое-нибудь странное животное. Так высоко никто из нас еще не забирался.

Сальваторе прикрыл глаза от солнца и посмотрел на вершину.

— Готов поспорить, что сверху видно море. Да, мы должны туда подняться.

Мы замерли, разглядывая холм. Это было приключением почище свиней Меликетти.

— А на самой макушке мы поставим наш флаг. Чтобы каждый, кто туда заберется, знал, что раньше его там были мы, — сказал я.

— Какой флаг? У нас нет никакого флага, — заметил Сальваторе.

— А курица?

Череп схватил мешок, где сидела птица, и начал размахивать им в воздухе.

— Точно! Свернем ей шею, воткнем в задницу палку, а второй конец в землю. Я понесу ее наверх.

Курицу на колу могли принять за знак ведьмы. Но Череп уже командовал:

— Вперед, на вершину. Идти только прямо. След в след идти запрещается. Останавливаться нельзя. Кто приходит последним, тому наказание.

Мы разинули рты.

Соревноваться! Зачем?

Мне было понятно. Он хотел отомстить Барбаре. Он знал, что она точно придет последней и получит сполна.

Я подумал о своей сестре. Я сказал, что она еще слишком мала, чтобы участвовать в таких соревнованиях, и это несправедливо, потому что она обязательно проиграет.

Барбара сделала отрицательный жест пальцем. Она хорошо поняла, какой сюрприз приготовил ей Череп.

— Это не важно. Соревнование есть соревнование. Она пришла с нами. Или участвует, или остается внизу.

Ну уж нет. Я не мог оставить Марию. История с крокодилами не выходила у меня из головы. Меликетти был вежлив, но это не значило, что можно ему доверять. Если он ее убьет, что я потом скажу маме?

Если моя сестра остается, остаюсь и я. Тут вступила Мария:

— Я не маленькая! Я тоже хочу соревноваться.

— Закрой рот!

Решение принял Череп: может идти, но не участвовать.

Мы бросили велосипеды за фонтанчиком и двинулись в путь.

Вот так я оказался в низу холма. Я натянул Марии башмачок.

— Сейчас можешь идти?

— Нет. Очень больно.

— Подожди. — Я пару раз дохнул на ногу. Затем собрал немного сухой земли, плюнул, перемешал и положил на больное место. — Сейчас пройдет. — Я знал, что это не поможет. Земля помогала хорошо от укусов пчел и крапивы, но не при вывихах.

— Так лучше?

Она вытерла нос ладошкой.

— Чуть-чуть.

— Попробуешь идти?

— Да.

Я взял ее за руку:

— Тогда пошли. Давай, а то мы последние.

И мы направились к вершине. Каждые пять минут Мария должна была садиться, чтобы дать отдохнуть ноге. К счастью, поднялся легкий ветерок и идти стало легче. Он шелестел в пшенице, словно чье-то легкое дыхание. Внезапно мне показалось, что совсем рядом с нами мелькнул зверь. Темный, стремительный. Волк? Нет, в наших краях волков не водилось. Может быть, лиса или собака.

Подъем был крутой и никак не заканчивался. Прямо перед глазами только пшеница, и, когда глаза увидели кусочек неба, я понял, что осталось всего ничего, что вершина вот она, рядом, что мы почти пришли.

И не увидели ничего особенного. Все покрыто пшеницей, как и остальная земля вокруг. Под ногами