Ко мне приходил ангел - Александр Селих Страница 3

кто я и как меня зовут. Не поленился молодой человек обрисовать мне перспективы моей будущей, по его прогнозам, безрадостной жизни, да и не долгой, как представилось. Просветил насчет того, как тяжела нынче ситуация в российских тюрьмах, какова статистика смертей на пересылках и этапах. А главное — так прям ясно мне увиделся приговор суда — от восьми и до пятнадцати.

Убедил меня очкарик, что пятнадцать он мне обеспечит, что о восьми могу только мечтать, и времени на мечты не так уж много у меня осталось, ну неделька-другая, и все, следствие закончится, а денег как не было, так и нету. А я как полный придурок стоял и молчал, даже слышать сил не было. Очкарик замолчал, глядя на меня вопросительно, а я только и смог натянуть наиглупейшую улыбку и развести руками… и получить прямо на вдохе, прямо в солнечное сплетение. Я сломался пополам и понеслась.

Били меня долго и основательно, но, видимо, задачи убить не было. Нет, задача выбить бабки, и под ребра, и по почкам, как будто деньги, которые их босс вложил в мой проект, у меня именно в почках, и именно вот так они оттуда посыпятся. Новые ботинки от Гуччи и Ферре ровняли мои бока и остатки моего достоинства, втаптывая меня в кафель лестничной площадки. Черные мысы этих ботинок лаконично и исчерпывающе расставляли знаки препинания в рассказе о моей никчемной жизни. И я вроде как принял их пунктуацию, и перекатился на спину, раскинув руки.

Голова непривычно сильно раскалывалась. Истошно звенело, высокими нотами звенело, вокруг и внутри звенело. Что звенит? Надо подняться, надо подняться. Чего же я сплю-то в одежде и на полу. Что я жрал-то вчера, что во рту такие помои. Какой дурак там названивает, господи, качается мозг, надо же было вчера так нафигачиться. Попробовал подняться и взвыл от боли. Боль сплошная и всеобъемлющая… меня что, каток переехал? Или на меня упала плита? Не, меня вчера отметелили. Пошевелил пальцами, руками, провел мордой по ковролину, ну, вроде не так сильно, как собирались, кости-то целы. Встал на карачки и, дотащив себя до кресла, обрушился в него, выдохнул. Поднялся в два этапа, оттолкнувшись от кресла. Поволок себя к входной двери, качаясь и спотыкаясь на ровном полу. Все мое отражение в зеркальной стене говорило о том, что вчера били не сильно, но хорошо, так хорошо, что сегодня невыносимо плохо. Одежда и лицо одинаковой помятости, согнутые плечи, свежая лиловость по всему, что не под костюмом, хотя и под ним, наверное, тоже синий весь, весь лежалый. Я был похож на упрек самому себе, куча мусора посреди навороченного, новомодного офиса.

— Кто? — выдохнул я.

Какое-то бормотание из-за двери, возня какая-то.

— Ну, кого там принесло?

Беглый взгляд в зеркало…

— Во меня вчера… ну, кто там достает?

Я рванул дверь всем телом, слава богу, хоть дверь не нараспашку… а кто ее закрыл вчера?

— Ну, открываю, открываю, чего надо? — я наконец-то справился с мелко потрясывающимися замками, кнопками, рычажками и прочей тряхомутью системной безопасности разнесенного в дрова офиса.

— Чего надо? — рыкнул я изо всех сил на мужика с битой рожей, — тут не подают, вали отсюда.

— А я не прошу, — мужик поставил ногу в грязном, уродливом ботинке, в проем и прислонился плечом к двери, так что я теперь не мог ее захлопнуть. Шустрый бомжара.

— Нехрен тут говорить, кто тебя в подъезд пустил, вот уроды, спят там что ли, тока бомжей не хватало до полного счастья, — кого-то мне напомнил этот бомж.

— Да ты так не кричи, а то и правда, проснуться, у меня сейчас все как-то коряво получается, — он то ли хамил, то ли извинялся, и как-то просачивался мимо меня внутрь, глядя в пол. Я отступил от растерянности.

— Я что-то совсем расклеился, знаешь, прям элементарных вещей не могу. Вот раньше так все легко было, а щас хоть плачь, — мужик гундосил, глядя на свои растоптанные ботинки, — прям не знаю, как дальше, даже тебя вон потерял, столько искал, совсем отвык от тебя.

Он наконец-то поднял глаза, и я похолодел до костей — молочно белые мертвые глаза.

— Ты типа белка, да? Я понял, ты белка, — я стал пятиться по стене, и вспоминать, где телефон, надо же там какого-нибудь врача вызвать.

— Я ангел, — вздохнул мужик, странным издевочно-извинительным тоном.

— А-а-а, а я тоже почти уже теперь блин ангел, вот мне сейчас одежку беленькую принесут — я рванулся в приемную, там точняк есть телефон.

— Моя голова. Дверь, мать, стол, бля-а-а-а… — я метался по приемной, от стены к стене, похмельная дрожь нифига не способствовала поискам трубки, видимо я еще вчера здесь что-то искал. Мама я, сошел с ума! Я осел на стул.

— Ты бы не кричал так, а то с соседями опять скандал будет, — зазвучало за спиной.

— А-а-а! — я одним махом перелетел пол приемной. Мужик смотрел на меня из дверного проема умоляющим взглядом.

— Я тебя не это, не обижу, ты не бойся, неужели ты меня не помнишь? — спросил мужик, продолжая рассматривать полы.

— Кы-анешна-на помню, — забубнил я. Во дела, вроде не глюк. Во больной, а? В таком виде шариться по приличным подъездам, а на меня как гад похож.

— Я на тебя не похож, я как бы ты.

— Конечно, конечно, как скажете, — во засада, как бы теперь из приемной просочиться.

— Ты не бойся, я не причиню тебе зла, — мужик сделал шаг в кухню.

— Ты эта, там… там… вон… присядь, наверно устал, это стульчик вон, — только мужик не подходи, думал я, и прям сам слышал, что почти визжу.

— Хорошо не буду, — сказал, садясь на стул, мужик-ангел.

— Чего не будешь? — опять взвизгнул я.

— Не буду подходить, я просто поговорить пришел. Поговорить, посмотреть на тебя, может, что еще можно поправить, правда, я уже совсем не в силе, совсем ослаб.

Мне стало плохо, или я разговариваю реально сам с собой, или он мысли читает. Надо завязывать с бухлом, или мне вчера психику всю отшибли.

— Это ты правильно, нельзя тебе пить, плохой ты